Штемпель, Наталья Евгеньевна
| Наталья Евгеньевна Штемпель | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Наталья Евгеньевна Штемпель (7 сентября 1908 [25 августа по старому стилю], Воронеж — 28 июля 1988, Воронеж) — одна из ближайших знакомых О. Э. Мандельштама в период воронежской ссылки, адресат нескольких его стихотворений. Сохранила «Воронежские тетради» — рукопись стихотворений поэта 1935—1937 годов.
Биография
Родилась в дворянской семье. Предполагаемое некоторыми воронежскими краеведами происхождение от баронов фон Штемпель[1] остаётся недоказанным. В 1930 году закончила литературно-лингвистическое отделение педагогического факультета Воронежского университета, где занималась под руководством профессора П. Л. Загоровского. С 1935 по 1971 год преподавала русский язык и литературу в Воронежском авиационном техникуме.
В начале сентября 1936 года Н. Штемпель познакомилась с О. Э. и Н. Я. Мандельштамами, с которыми быстро подружилась. Несколько стихотворений О. Э. Мандельштама этого периода связаны с различными эпизодами их знакомства, «Оттого все неудачи…»,[2] «На доске малиновой, червонной…»,[3] «Я к губам подношу эту зелень…»,[4] «Клейкой клятвой липнут почки…»,[4] «На меня нацелилась груша да черёмуха…».[4] Два стихотворения прямо посвящены Н. Е. Штемпель: «К пустой земле невольно припадая…» и «Есть женщины, сырой земле родные…» (май 1937).[5] Собираясь покинуть Воронеж в конце мая 1937 года, Мандельштамы оставили ей «три больших блокнота», в которых были записаны все воронежские стихи и ненапечатанные стихи 1932—1934 годов.
Н. Штемпель навещала Мандельштамов после их отъезда из Воронежа, в поселке Савёлово на Волге и в Калинине. Узнав об аресте Мандельштама, она опасалась обыска и собственного ареста, но всё же сохранила тетради. Получив известие о гибели Осипа Эмильевича, Надежда Яковлевна одной из первых сообщила об этом Н. Штемпель, и та поспешила приехать. Вскоре после этого она ездила к Анне Ахматовой в Ленинград с письмом Надежды Яковлевны, поскольку та боялась доверить его почте. Когда летом 1942 года фронт подошёл к Воронежу, Н. Штемпель покинула город пешком, унося с собой тетради Мандельштама. После войны Н. Я. Мандельштам разыскала Н. Е. Штемпель в Воронеже, не надеясь на сохранность тетрадей, но всё оказалось в целости. Дружеские отношения между Н. Е. Штемпель и Н. Я. Мандельштам сохранялись до самой смерти вдовы поэта.
Напишите отзыв о статье "Штемпель, Наталья Евгеньевна"
Литература
Штемпель Н. Е. Мандельштам в Воронеже. // «Новый Мир», 1987, № 10, с. 207—234.
Наталья Штемпель Мандельштам в Воронеже: воспоминания. — М.: Мандельштамовское Общество, 1992.
«Ясная Наташа». Осип Мандельштам и Наталья Штемпель. К 100-летию со дня рождения Н. Е. Штемпель. / Сост. П. Нерлер и Н. Гордина. — М.; Воронеж: Кварта, 2008.
Примечания
- ↑ [baza.vgdru.com/18/79384/ Генеалогическое древо баронов фон Штемпель]
- ↑ Мандельштам О. Э. Полное собрание стихотворений. (Новая библиотека поэта) / Вступительные статьи М. Л. Гаспарова и А. Г. Меца. Составление, подготовка текста и примечания А. Г. Меца. — СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997. ISBN 5-7331-0090-7 С. 619—620.
- ↑ Мандельштам О. Э. Полное собрание стихотворений. С. 630.
- ↑ 1 2 3 Мандельштам О. Э. Полное собрание стихотворений. С. 634.
- ↑ Мандельштам О. Э. Полное собрание стихотворений. С. 634—635.
Отрывок, характеризующий Штемпель, Наталья Евгеньевна
– Пуста!Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.
Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
