Штильке, Василий Константинович

Василий Константинович Штильке

Васи́лий Константи́нович Шти́льке (2 августа 1850 — 15 августа 1908) — общественный деятель конца XIX — начала XX вв., член III Государственной думы от Томской губернии.

Биография

Детство и юность

Василий Константинович Штильке родился 2 августа 1850 года в Барнауле, в семье окружного казначея. Дед Штильке, выходец из Германии поступил на русскую службу в 1773 году аптекарским учеником, работал в Санкт-Петербурге, на Нерчинских заводах, а с 1812 года в Барнауле. Отец Василия Константиновича дослужился до звания титулярного советника и казначея при окружном казначействе.

В 9 лет Штильке зачисляют в окружное училище, а в 1864 году, стараниями отца, был переведён во второй класс Томской гимназии. Там Василий дружил с крестьянскими детьми из самых бедных семей, что во многом повлияло на его дальнейшую жизнь. В 1870 году он оканчивает гимназию и собирается ехать в Санкт-Петербург для продолжения учёбы, но финансовые проблемы семьи, связанные со смертью отца, не позволяют это сделать. Штильке поступает учителем арифметики и географии в Томское духовное училище. За годы работы он знакомится со смотрителем училища Петром Ивановичем Макушиным, который до этого организовывал миссии в Горно-Алтайск (Улала), где создал училище-школу для девочек алтаек. Он хотел организовывать библиотеки, открывать школы, и этими мыслями делился со Штильке.

В 1871 году Василий Константинович увольняется из училища, а через год по экзамену его принимают в число студентов Петербургской медико-хирургической академии. Там он часто участвует в студенческих сходках, народовольческих кружках. И в 1874 году Штильке отчисляют со второго курса «за неуплату» — как было сказано в личном деле, хотя в некоторых документах говорится о том, что он «был выслан по политическому делу в административном порядке».

Вскоре, в 1876 году Василий Штильке возвращается в Барнаул. Более двух лет он живёт во Власихе, где занимается своим огородом и бесплатно учит крестьянских детей грамоте. За это время Штильке добивается от жителей Власихи денег на строительство сельской школы. Но вскоре он возвращается в Барнаул и женится на дочери коллежского асессора Эмилии Раубе; молодожёны поселяются в просторном доме на улице Томской (ныне Короленко). Впоследствии этот дом стали называть «домом Штильке». Василий Штильке становится домашним учителем, его учениками были сыновья городского головы В. А. Карпинского, врача Г. Д. Гопфенгауза, начальника Алтайского горного округа Н. И. Журина.

Общественная деятельность

В 1883 году Штильке выступил на заседании Городской Думы с проектом Устава Общества попечения о начальном образовании. Основой устава и идеей было Общество, организованное его другом Петром Ивановичем Макушиным в Томске. Большинство купцов и чиновников согласилось с предложением, так как в городе существовала большая нужда в грамотных служащих. Проект был отослан в Санкт-Петербург для согласования и в 1884 году — утвержден. В этом же году было проведено организационное собрания Общества, в которое вошло 63 человека. Председателем совета Общества был избран начальник Алтайского горного округа Н. И. Журин, его заместителем и фактическим руководителем стал Василий Константинович Штильке.

Деятельность совета, в общем, была направлена на поддержание и развитие просветительских учреждений Барнаула. Необходимость создания подобного Общества в городе возникла вследствие недостаточного числа городских начальных школ. Так в 1885 году в Барнауле существовало только два учебных заведения народного образования: мужское двухклассное городское училище и женская начальная школа. Члены Общества должны были вносить не менее 1 рубля в год, а для привлечения богатых купцов было создано специальное звание — почетный член Общества, взнос для них равнялся 50 рублям.

К январю 1885 года в Обществе состояло 9 почетных и 286 действительных членов. В основном это были служащие Главного управления округа, учителя, врачи, купцы, священники. К концу года в Обществе накопилось 2267 рублей 48 копеек, и на эти средства 15 сентября 1885 года открывается Нагорная школа, помещение для которой предоставил один купец. Это была первая в городе бесплатная общая для девочек и мальчиков школа. За 3 дня работы в неё записалось 96 детей (хотя школа рассчитана на 50). Общество ходатайствовало в Городскую Думу об отводе участка для школы и средств на строительство, и в 1886 году школа была построена (Аванесова, 30). В 1891 году Нагорная школа стала самой крупной в городе — в ней училось 181 человек, хотя более половины детей Барнаула оставались за порогом школы.

14 ноября 1891 года Общество открывает младшее отделение Нагорной школы (1-й класс) для Зайчанской слободы. Василий Штильке бесплатно предоставил помещение в своем доме, где училось 39 мальчиков и 12 девочек. Только в 1896 году Общество смогло построить здание для Зайчанской школы. На строительство жертвовали: купец И. К. Платонов — кирпич, Городская Дума выделила 1500 рублей, а управление округа — 2500 бревен. В итоге, в Зайчанской и Нагорной школах училось около 400 детей, это 1/3 от всех детей города. После открытия школ выяснилось, что половина учеников — из самых беднейших слоев города, у них не было теплой одежды, обуви. Совет Общества обратился к жителям Барнаула с просьбой пожертвовать на одежду и питание беднейшим ученикам. Многие купцы, промышленники и простые жители откликнулись на эту просьбу, в результате чего детям пошили теплую одежду и стали обеспечивать горячими завтраками в школе.

Василий Константинович Штильке также был озабочен проблемой нехватки книг не только для учеников, но и для взрослого населения, в Барнауле не было ни книжного магазина, ни библиотеки. 23 октября 1885 года при Нагорной школе открывается первая в городе народно-школьная библиотека, где насчитывалось около 500 томов, а Василий Штильке стал первым библиотекарем. В марте 1887 года он предложил открыть в Барнауле общественную публичную библиотеку. И 14 февраля 1887 года Томский губернатор дал разрешение на её открытие. С тех пор ведет своё летоисчисление краевая библиотека имени Шишкова. Также вскоре, 31 декабря 1885 года, был открыт первый книжный магазин, который за 1885—1889 годы продал более 20 тысяч книг.

В 1890 году Штильке внес предложение об организации народных чтений в Барнауле, и только через 9 лет в 1899 году последовало разрешение, но с жесткими условиями: список лекторов утверждался губернатором, лекции могли проходить по темам, указанным в каталоге. Народные чтения начались 18 января 1900 года в специально построенном для этого Народном доме (ныне здание филармонии).

Василий Штильке также организовал открытие воскресных школ для взрослого населения. В 1897 году — при Нагорной и Зайчанской школах. Число слушателей доходило до 400 человек, а их возраст до 55 лет.

Огромную эту работу он выполнял бесплатно, хотя у него было 6 детей, и жили они лишь на его зарплату преподавателя окружного училища, позже — производителя работ по землеустройству.

Опала и конец жизни

Штильке поддерживал близкие отношения со ссыльными, привлекал их для работы в Обществе, за что в жандармских документах характеризовался как «лицо самой сомнительной благонамеренности». С 1885 и до конца жизни состоял под негласным наблюдением полиции.

23-24 октября 1905 во время черносотенного погрома пострадал дом Штильке, особенно находившаяся в нём городская общественная библиотека. Сам он с помощью друзей успел уехать во Власиху, а оттуда в Томск. Вернувшись 26 апреля 1906, получил предписание временного томского губернатора в 48 часов покинуть Барнаул «с воспрещением пребывания в пределах Сибири и Степного края на время продолжения военного положения…».

Штильке выехал в Петербург, где был прикомандирован к кабинету «для занятий по землеустроительным делам». Но петербургский климат, разлука с семьей губительно сказались на его и без того слабом здоровье. 27 октября 1907 он был вынужден уволиться по болезни. Ему даже назначили пенсию, но дорога домой осталась закрытой. В это время начались выборы в третью Государственную думу. Жители Барнаула предложили Штильке баллотироваться в выборщики (выборы были многоступенчатыми). Старому больному просветителю давался шанс ещё раз послужить людям, родному городу, он согласился.

5 декабря в Томске, на собрании выборщиков, Штильке был заочно избран членом Государственной Думы от губернии, въезд в которую ему воспрещался. В сибирской фракции он возглавил комиссию по народному образованию, но сделать успел немного. С наступлением весны силы совсем оставили его. В вагон Штильке завели под руки. 15 апреля 1908 на станции Обь (ныне Новосибирск) родственники сняли его с поезда в безнадежном состоянии, в тот же день он умер.

Василий Константинович Штильке был похоронен в Барнауле на Нагорном кладбище, рядом с Н. М. Ядринцевым. Могила его, как и всё кладбище, в середине 1930-х была уничтожена. Ныне восстановлена. Именем Штильке названа улица в Барнауле, открыт памятник в Нагорном парке, планируется открыть музей его имени в бывшей Зайчанской школе (ныне 13-я школа). Кроме того, администрация города учредила премии имени Василия Штильке, которые будут вручаться, главным образом, учителям.

Ссылки

• [www.barnaul.org Официальный сайт города Барнаула : www.barnaul.org]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01004165846 3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.]

Литература

• Барнаул: Энциклопедия / Под редакцией [www.humanities.edu.ru/db/msg/60236 Скубневского В.А.]. — Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 2000. — ISBN 5-7904-0140-6.

Отрывок, характеризующий Штильке, Василий Константинович

Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?