Штиф, Нохем

Но́хем Штиф (Нау́м Ио́нович Штиф, литературный псевдоним Бал-Димьен, по-еврейски значит «обладающий воображением», букв. мастер воображения; 1879, Ровно — 1933, Киев) — филолог языка идиш, лингвист, литературовед, переводчик, редактор и общественный деятель. Писал и переводил по-русски, немецки, украински и на идише. С молодости участвовал в деятельности сионистской Социалистической рабочей еврейской партии (сеймисты) и Фолкспартэй ("народная партия" на идише).

В 1914 г. Руководил кишиневско-одесским издательством Фар ундзэрэ киндэр (Нашим детям, на идише) в издательстве А идише фарлаг Бориса Клецкина. Штиф выпустил серию детских книг. Штиф был первым в еврейском издательском бизнесе, пригласивший молодых еврейских художников-авангардистов. При нем с издательством сотрудничали художники Нохем-Бер Патлажан, Менахем Бирнбойм, приехавший из Парижа Бенцион Цукерман (погиб в Минском гетто), Лев Бродаты (1889—1954), Давид Владимирский, М. Шварц и Марк Шагал. Во время Первой мировой войны уехал в Вильну.

В 1916 году Штиф жил в Петроградe. Вошел в первый президиум новосозданного Еврейского театрального общества, положившего начало созданию Еврейского художественного театра.

В 1919 в издательстве Култур-лигэ в Киеве вышел фундаментальный труд «Гуманизм еврейской литературы» שטיף, נחום הומאניזם אין דער עלטערער יידישער ליטעראטור: א קאפּיטל ליטעראטור געשיכטע/ בעל-דמיון. קיעוו, קולטור ליגע, 1919(

В 20-е годы занялся теорией языка идиш. В известной дискуссии с публицистом Бером Боруховым отрицал наличие славянского компонента в идише и заявлял, что «даже если такой компонент есть, то его смысл в том, чтоб изжить его до последнего слова».

В 1922 году Штиф поселися в Берлине, в августе 1925 г. создал Еврейский исследовательский институт (ИВО) Yidisher Visenshaftlikher Institut идиш — еврейский академический институт с центром в Вильне, призванный заниматься изучением еврейской культуры, фольклора еврейской жизни и истории Восточной Европы. Другой важной целью института была стандартизация языка идиш. Штиф изучал старые рукописные книги на идише.

В 1926 году вернулся в СССР и поселился в Киевe. Возглавил работу отдела лингвистики Института еврейской пролетарской культуры. Был редактором журнала Ди йидишэ шпрах («Еврейский язык» на идише).

В 1930 году Штиф стал жертвой сталинских чисток, как националистический элемент и был уволен со всех постов.

Доступные публикации

• שטיף, נחום הומאניזם אין דער עלטערער יידישער ליטעראטור: א קאפּיטל ליטעראטור געשיכטע/ בעל-דמיון. קיעוו, קולטור ליגע, 1919
• Евреи и идиш [shakti.trincoll.edu/~mendele/tmr/shtif1.pdf שטיף, נחום ידן און יידיש]
• Штиф, Н. «Добровольцы и еврейские погромы». См. в кн.: Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. Т. 5, (Москва, 1927).

Отрывок, характеризующий Штиф, Нохем

– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!