Штокбант, Исаак Романович

Исаак Штокбант
Исаак Романович Штокбант
Род деятельности:	театральный режиссёр,
Дата рождения:	14 августа 1925(1925-08-14) (98 лет)
Место рождения:	Ленинград
Награды и премии:
Сайт:	[buffspb.ru .ru]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Исаак Романович Штокбант (род. 14 августа 1925, Ленинград) — основатель и художественный руководитель петербургского театра «Буфф», профессор Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства, Народный артист России, , лауреат премии Правительства Санкт-Петербурга за выдающийся вклад в развитие петербургской культуры. Ветеран Великой Отечественной войны, подполковник запаса, член Союза писателей России.

Биография

Исаак Романович Штокбант родился 14 августа 1925 года в Ленинграде в семье инженера.

В 1943 году его призвали в армию. Закончил краткосрочные курсы в артиллерийско-миномётном училище в Барнауле.

В 1944 году младшего лейтенанта Исаака Романовича Штокбанта послали на фронт в артилерию.

В конце Великой Отечественной Войны, в мае 1945 года был в Вене дослужился до командира взвода батареи 120-и мм минометов 326-го стрелкового Верхнеудинского полка 21-й стрелковой Пермской Краснознаменной дивизии 1945 управления, командир взвода управления и разведки.

После войны служил в танковых войсках: заместителем командира роты по политчасти, позже зам. командира танкового батальона.

Закончил в Москве Военный институт иностранных языков.

Началось массовое сокращение армии по решению Никиты Сергеевича Хрущёва, Иссаак Штокбант уволился в запас в звании майора. В армии прослужил 17 лет и 3 месяца.

В 1960 году подал документы в Ленинградский театральный институт имени А. Н. Островского, с детства мечтал стать актёром, но ему уже исполнилось 35 лет и в актёры его не взяли из-за возраста, поэтому поступил на режиссёрский факультет, учился у Александра Александровича Музиля и Аркадия Иосифовича Кацмана Закончил институт в 1965 году, с красным дипломом. С ним вместе учились Геннадий Опорков, Лариса Малеванная, они его позвали в Красноярский ТЮЗ на должность главного режиссёра. В Иваново он поставил «Сто четыре страницы про любовь» Эдварда Радзинского и спектакль про молодёжь.

Красноярский ТЮЗ

С 1965 года по 1968 год главный режиссёр Красноярского ТЮЗа. Театр размещался в доме культуры, актёры помогали строить декорации, изготовляли реквизит, плотничали.

О спектаклях, которые он поставил в Красноярске, писали в союзной прессе, в журналах «Театр» и «Театральная жизнь».

Поставил «Красноярскую балладу», «Глоток свободы» Б.Окуджавы, композицию «Про нас». На премьеры спекталей приезжали журналисты из Москвы, директора Московских театров, кинорежиссёры. Актёра его театра Николая Олялина пригласили на главную роль в фильм «Падение Берлина», актрису Ларису Малеванную пригласили на главную роль в фильм «День свадьбы», режиссёра Геннадия Опоркова пригласили ставить спектакль в Ленинградском театре им. Ленсовета, его пригласили в Московский театр имени Н. В. Гоголя.

Московский театр имени Н. В. Гоголя

В Московском театре им. Гоголя он поставил «Дон Жуана», Мольера. Премьера была на сцене Малого театра СССР. Ему предложили остаться в театре им. Н. В. Гоголя на должности режиссёра, но он работал главным режиссёром в Красноярском ТЮЗе, поэтому послал телеграмму в Красноярский крайком, чтобы его уволили, но его попросили вернуться в Красноярск, пригрозили исключением из Компартии, в которую он вступил во время войны, а исключение из партии грозило тем, что его уволили из театра навсегда, как антисоветчика, и не приняли бы ни в один театр Советского Союза, он собрался в уезжать Красноярск.

А его уже ждал в кабинете у директора министр культуры Карелии, он предложил ему ехать в Петрозаводск на должность главного режиссёра Русского драматического театра.

Русский драматический театр Карельской АССР

С 1968 года по 1975 год руководил Русским драматическим театром Карельской АССР в Петрозаводске. Первый секретарь обкома Карельской АССР по правительственному телефону поговорил с Первым секретарём Красноярского крайкома, и его сняли с партийного учёта в Красноярске без выговора.

В театр он приехал с группой молодых актёров из Красноярска. Поставил свой первый спектакль «Гроссмейстерский балл» по пьесе Ильи Штемлера. В газете напечатали хорошую рецензию к спектаклю. Исаака Штокбанта пригласили преподавать актёрское мастерство в Консерватории для будущих оперных артистов, на должность доцента.

По антисталинисткому роману петрозаводского писателя Дмитрия Гусарова он поставил спектакль «Любить и верить».

В Петрозаводске поставил «Клопа» В. Маяковского, «Ревизора» Гоголя, «Человека со стороны» И.Дворецкого, «Двадцать дней без войны» К.Симонова, «Валентина и Валентину» М.Рощина, «С любимыми не расставайтесь» А. Володина и др…

В Петрозаводске ему дали двухкомнатную квартиру в правительственном доме, присвоили первое звание — «Заслуженный деятель искусств КАССР».

С 1975 году написал заявление на увольнение по собственному желанию в Министерство культуры без указания причины, захотел вернуться в Ленинград.

Ленконцерт

В 1975 году вернулся в Ленинград, места главных режиссёров в театрах уже заняты, поэтому он идёт в Ленконцерт, там ему предложили возглавить Творческую мастерскую эстрадного искусства, до него руководителем был куплетист Вениамин Нечаев. С 1975 года по 1983 год был художественным руководителем творческой мастерской «Ленконцерта».

ЛГИТМиК и Ленинградский театр «Буфф»

Потом Штокбанта пригласил его бывший преподаватель Александр Александрович Музиль стать мастером курса режиссёров эстрадного искусства в ЛГИТМиКе.

В 1978 году Штокбант принял курс артистов эстрадного искусства, с помощью их он в 1983 году создал Ленинградский театр «Буфф», он стал его художественным руководителем и главным режиссёром, а бывшие студенты первыми актёрами этого театра.

Исаак Романович Штокбант преподаёт в Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства.

Награды

• Орден Красной звезды (1944).
• Народный артист России.
• Медаль «За боевые заслуги».
• 2009 — Орден Почёта
• орден Отечественной войны 2-й степени
• Заслуженный деятель искусств КАССР
• Заслуженный деятель искусств России
• Лауреат Российской национальной театральной премии «Золотая маска» (2015 год — «За выдающийся вклад в развитие театрального искусства»)
• Дважды лауреат XI Высшей Театральной премии «Золотой софит» (1999 год — За режиссуру спектакля «Казанова в России», 2005 год — «За творческое долголетие и уникальный вклад в театральную культуру Санкт-Петербурга»).

Фильмография

Актёр

• 1993 — Не грусти (короткометражный)

Режиссёр

• 2000 — Казанова в России (фильм-спектакль)

Семья

• Мать — Гута-Рахиль Абрамовна Штокбант (1907 — ?)
  • Жена — Алевтина Хабибовна Файзрахманова (род. 19 ноября 1952)— директор театра «Буфф»
    • Дочь Яна Исааковна Штокбант (род. 30 января 1981) — главный художник театра «Буфф», замужем за актёром и композитором Андреем Александровичем Подберезским, он сын художника Александра Вениаминовича Подберезского

Пьесы

• Женщины моей мечты. — Спб.: СПбГУП, 2004. — 224 с. ISBN 5-7621-0121-5
• Несерьезные комедии про любовь. — Спб.: ИПЦ СПГУТД, 2009. — 324 с. ISBN 978-5-8370-0705-7

Отрывок, характеризующий Штокбант, Исаак Романович

Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.