Штрассер, Отто

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отто Штрассер
Otto Strasser
Отто Штрассер на съезде Немецкого социального союза, 1957 год.
Дата рождения:	10 сентября 1897(1897-09-10)
Место рождения:	Бад-Виндсхайм, Бавария, Германия
Дата смерти:	27 августа 1974(1974-08-27) (76 лет)
Место смерти:	Мюнхен, ФРГ
Гражданство:	Третий рейх, Канада
Вероисповедание:	христианин
Партия:	СДПГ (1917-1920), НСДАП (1925-1930) КГРНС (1930-1934)
Основные идеи:	национал-социализм, штрассеризм
Род деятельности:	политик, философ, журналист
Награды:	Железный Крест, Военный орден Максимилиана Иосифа

Отто Штрассер (нем. Otto Strasser, 10 сентября 1897 — 27 августа 1974) — один из лидеров левого крыла национал-социалистической партии в 1920-е годы, младший брат Грегора Штрассера. Вначале примыкал к социал-демократам, в 1925 году стал членом НСДАП. Надеясь свернуть партию на социалистический путь развития, Штрассер призывал к национализации промышленности, банков и земли. Будучи редактором газеты «Берлинер арбайтер цайтунг», основанной его братом в 1924 году, он призывал профсоюзы к забастовкам и открыто заявлял о своей симпатии к большевистскому режиму в Советском Союзе.

Детство и юность

Отто Штрассер родился 10 сентября 1897 года в семье баварских чиновников. Его старший брат Грегор Штрассер станет в будущем одним из вождей германского национал-социализма. Третий брат Отто и Грегора Пауль Штрассер в своих мемуарах указывал на огромное влияние отца на становление мировоззрения обоих братьев. Сам отец Петер Штрассер написал под псевдонимом Пауль Вегер интересную идеологическую брошюру «Das Neue Wesen» («Новое Бытие»), где сформулировал основные принципы особого социализма, основанного на сочетании христианства и национального духа. Пауль Штрассер писал: «В этой брошюре содержатся предпосылки всей культурной и политической программы Отто и Грегора, то есть концепция национал-христианского социализма, который призван был быть разрешением всех противоречий, порожденных либеральной болезнью, капитализмом и интернационализмом».

Когда разразилась Первая мировая война, Отто бросил изучения юриспруденции и политэкономии и записался добровольцем на фронт. Отвага и мужество на фронте принесли ему Железный Крест и Военный орден Максимилиана Иосифа. Перед демобилизацией Отто вместе с братом участвуют в разгроме Баварской республики в рядах отряда фон Эппа. В 1919 году Отто возвращается к учёбе и основывает в Берлине «Университетскую ассоциацию активистов социал-демократов». В 1920 году он предводительствует тремя «пролетарскими сотнями», которые выступили в рабочем квартале Берлина Штеглиц против крайне правого капповского путча. Вскоре после этого он выходит из Социал-демократической партии, активистом которой он являлся, критикуя её за измену пролетарскому курсу и отказ от пункта о национализации в её программе.

Возвратившись в Баварию, в Деггендорф в октябре 1920 года, Отто Штрассер через брата Грегора знакомится с Гитлером и генералом Людендорфом, но отказывается примкнуть к национал-социалистам, несмотря на все убеждения брата. На съезде Независимой социал-демократической партии в Халле он знакомится с Зиновьевым. Свою встречу с ним Штрассер описывает в журнале «Das Gewissen», издаваемом Артуром Мёллером ван ден Бруком.

Участие в деятельности НСДАП

Когда Гитлер вышел из тюрьмы 20 декабря 1924 года, он поручает Грегору Штрассеру возглавить НСДАП на Севере Германии. Отто присоединяется к брату и становится главным идеологом северо-германского национал-социализма.

Грегор Штрассер в 1925 году начинает курс на автономию северо-германских национал-социалистов относительно Мюнхенского руководства. Отто Штрассер, весной 1925 года вступив в НСДАП, вместе с Йозефом Геббельсом придают северному нацизму откровенно левый, подчеркнуто пролетарский характер. В октябре 1925 года Отто Штрассер пишет политическую программу северо-германского сектора НСДАП, выдержанную в крайне левых тонах.

Гитлер узнает об этом и в феврале 1926 года (на Бамбергской партконференции) переманивает Геббельса на свою сторону, назначив его гауляйтером по Берлину-Бранденбургу. 2 июля 1930 года Геббельс на созванной в Берлине партконференции, очевидно, по заданию Гитлера исключает из партии друзей Отто (Шапке, Бухрукера, Бланка), не давая им даже выступить. Самого Отто эсэсовцы не пропускают в зал. 117 членов конференции из 1000 присутствующих тогда же покинули её в знак протеста. Тогда вечером он заявляет брату Грегору, что выходит из партии в знак протеста, послав тогда же телеграмму Гитлеру с ультиматумом, которая осталась без ответа. И 4 июля Отто Штрассер вышел из НСДАП.

Штрассер не соглашался с политикой Гитлера по отношению к крупному капиталу. Он требовал не только национальной, но и социальной революции. Сближение Гитлера с крупным капиталом и старой аристократией привели к тому, что Штрассер и его сторонники выдвинули лозунг: «Социалисты покидают НСДАП».

В 1929 году Штрассер публикует «14 тезисов немецкой революции» работу претендующую на ревизию официальной программы НСДАП. В ней, в частности содержатся тезисы «о природном праве на жизненное пространство для молодой немецкой нации», о необходимости ликвидации «всех организаций, имеющих подрывной характер, или нарушающих спокойствие — политических, партийных и религиозных», переходе от «индивидуалистической экономической системы капитализма к корпоративной экономической системе социализма» для оздоровления и поддержания «дарованного Богом объединения — нации», о необходимости борьбы против евреев, масонства и ультра-масонства, которые «уничтожают жизнь немецкой души», утверждении ценности человеческого неравенства.

Отто Штрассер вместе со своими сторонниками создает «Боевой союз революционных национал-социалистов» или «Черный фронт», критикуя Гитлера и Гиммлера и называя себя подлинным национал-социалистом.

После ухода из НСДАП

Отто Штрассер начинает объединять вокруг себя национал-социалистов Германии, настроенных против Гитлера и его политики. После прихода Гитлера к власти он эмигрирует в Австрию, а затем в Чехословакию. Поселившись в Праге, Отто создаёт «Комитет действий германской революции», надеясь превратить его в своего рода в правительство в эмиграции и объединить вокруг него все оппозиционные Гитлеру силы. В начале 1936 года Штрассер возглавил «Германское народно-социалистическое движение», в которое помимо оппозиционных национал-социалистов, например, Герман Раушнинг, также вошли ряд бывших коммунистов, социал-демократов и небольших левых групп. В следующем 1937 году он организует «Германский фронт против гитлеровского фашизма», а в 1941 году, уже перебравшись в Швейцарию – «Движение за свободу Германии» и «Немецкий национальный совет».

В эмиграции Штрассер сотрудничал с союзниками, жил в Канаде. В 1955 году Штрассер, добившись через суд разрешения, вернулся в Германию, восстановил гражданство и поселился в Мюнхене, по прежнему занимаясь политикой. Отто несколько раз пытался создать новую «националистически и социалистически»-ориентированную партию. В 1956 году он организовал Немецкий социальный союз, но не смог привлечь достаточного для этого количества сторонников. Его идеи были отвергнуты как нацистами, так и коммунистами. Первые обвиняли его в симпатиях к коммунизму, вторые в пособничестве нацистам и служению НСДАП.

Умер в Мюнхене 27 августа 1974 года.

Автор мемуаров «Гитлер и я».

Штрассеризм как идеология

Штрассеризм как идеология появился уже после Второй мировой войны на основе взглядов и идей братьев Штрассеров и заметок Отто Штрассера о национальном социализме.

Штрассер призывал к войне с Западом, союзу с социалистическим СССР и интернациональной солидарности между собой всех угнетенных народов в общей борьбе против империализма. К этому тезису примыкала идея антимасонства. Вместе с тем Штрассер настаивал на признании за евреями статуса национального меньшинства и даже поддерживал существование государства Израиль.

«Народная Революция» должна, согласно Отто Штрассеру, создать или воссоздать такие формы, которые точно соответствовали бы внутренней природе народа в сфере политики, экономики и культуры. В экономике это означало «наследование земельных участков крестьянами без права продажи». В политической области — самоуправление народа в профессиональных секторах и сословиях (ремесленники имеют свой орган самоуправления, крестьяне — свой и т. д.). В культуре — религиозность.

Идеализм Отто предполагал отрицание классовой борьбы в рамках одного и того же народа. Вместо этого утверждалась идея «народной революции», общей для рабочих, крестьян и средних классов. Жертвами такой революции должна была оказаться только крайне незначительная прослойка угнетателей и эксплуататоров. Далее предполагалась общенациональная солидарность. Любые конфликты внутри нации строго осуждались. Штрассер предлагал создать единый фронт на широкой базе партий и профсоюзов, включая коммунистические, против иерархии, бюрократии и системы. Такой идеализм предполагал установление «народного социализма».

См. также

• Штрассер, Грегор

Ссылки

• [www.hist.ru/strasser.html Отто Штрассер. Нацисты против Гитлера]
• [web.archive.org/web/20071018130326/luxaur.narod.ru/biblio/2/tr/shtrasser.htm Отто Штрассер — «Гитлер и Я»]
• [nsportal.org.ua/?p=376 Отто Штрассер — 14 тезисов революции]
• [volniza.org/?p=3059 Социал-национализм и братья Штрассеры]

Отрывок, характеризующий Штрассер, Отто

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.