Штраус, Рихард

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Штраусс, Рихард»)
Перейти к: навигация, поиск
Рихард Штраус
Richard Strauss

Портрет работы Макса Либермана, 1918
Основная информация
Дата рождения

11 июня 1864(1864-06-11)

Место рождения

Мюнхен, Королевство Бавария

Дата смерти

8 сентября 1949(1949-09-08) (85 лет)

Место смерти

Гармиш-Партенкирхен, Германия

Профессии

композитор, дирижёр

Рихард Штраус (нем. Richard Strauss, 11 июня 1864, Мюнхен, Германия — 8 сентября 1949, Гармиш-Партенкирхен, Германия) — немецкий композитор эпохи позднего романтизма, яркий представитель немецкого экспрессионизма, особенно прославился благодаря своим симфоническим поэмам и операм. Был также выдающимся дирижёром.

Рихард Штраус и Густав Малер вместе представляют собой образец стиля позднего немецкого романтизма после Рихарда Вагнера.





Биография

Ранние годы

Рихард Штраус родился 11 июня 1864 года в Мюнхене (в то время Королевство Бавария, сейчас - одна из земель Германии), отец — Франц Штраус, первый валторнист в Придворном оперном театре Мюнхена. В юности получил от своего отца широкое, хотя и консервативное музыкальное образование; свою первую музыкальную пьесу написал в возрасте 6 лет; с тех пор и до своей смерти, последовавшей почти 80 лет спустя, практически непрерывно сочинял музыку.

Будучи ребёнком, имел возможность посещать оркестровые репетиции Мюнхенского придворного оркестра, там же от ассистента дирижёра получил частные уроки по теории музыки и оркестровке. В 1874 году Штраус впервые услышал оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин», «Тангейзер» и «Зигфрид»; влияние музыки Вагнера на стиль Штрауса могло стать определяющим, но поначалу его отец запрещал ему изучать Вагнера: лишь в возрасте 16 лет Штраус смог получить партитуру «Тристана и Изольды». В действительности, в доме Штраусов музыка Рихарда Вагнера считалась музыкой низкого сорта. В дальнейшем в своей жизни Рихард Штраус писал и говорил о том, что он глубоко сожалеет об этом.

В 1882 году он поступил в Мюнхенский университет, где он изучал философию и историю — но не музыку — однако, год спустя он покинул его, чтобы отправиться в Берлин. Во время учёбы он познакомился с Максом Шиллингсом и сумел убедить последнего посвятить свою жизнь музыке[1].

В столице Германии он непродолжительное время учился, а затем получил пост ассистента дирижёра при Гансе фон Бюлове, заменив его в Мюнхене, когда тот вышел в отставку 1885. Его композиции этого периода была весьма консервативными, в стиле Роберта Шумана или Феликса Мендельсона, верными стилю преподавания его отца. Его Концерт для валторны № 1 (18821883) типичен для этого периода, и тем не менее его по-прежнему регулярно играют. Стиль Штрауса начинает заметно меняться, когда он встречает Александра Риттера, известного композитора и скрипача и мужа одной из племянниц Рихарда Вагнера. Именно Риттер убедил Штрауса отказаться от своего консервативного юношеского стиля и приступить к сочинению симфонических поэм; он также познакомил Штрауса с эссе Рихарда Вагнера и сочинениями Шопенгауэра. Штраус собирался дирижировать одной из опер Риттера, а позднее Риттер написал поэму по мотивам симфонической поэмы Рихарда Штрауса «Смерть и просветление» (Tod und Verklärung).

Рихард Штраус женился на певице-сопрано Паулине Марии де Ана 10 сентября 1894 года. Она была известна своим властным и вспыльчивым характером, эксцентричностью и прямотой, но брак был счастливым — супруга стала для него большим источником вдохновения. На протяжении своей жизни, с ранних песен до последних, написанных в 1948 году «Четырёх последних песен», он всегда предпочитал сопрано любым другим голосам.

Симфонические поэмы

Благодаря увлечению симфоническими поэмами появилась первая из них, показавшая зрелое мастерство, — Дон Жуан. Во время премьеры в 1889 году половина публики аплодировала, в то время как другая половина шикала. Штраус знал, что он обрёл свой собственный музыкальный голос, заявив:

«Теперь я утешаю себя сознанием того, что я нахожусь на сознательно выбранной дороге, всецело осознавая, что не существует художника, которого тысячи его современников не считали бы умалишённым»

За «Дон Жуаном» последовали:

Среди других оркестровых сочинений Штрауса — сюита «Мещанин во дворянстве» (Le Bourgeois gentilhomme, 1917) и «Метаморфозы» для 23-х струнных (Metamorphosen, 1945).

Оперы

В конце XIX века Штраус обращается к опере. Его первые опыты в этом жанре Гунтрам в 1894 году и Погасшие огни (Feuersnot) в 1901 году провалились. В 1905 году он создаёт Саломею (по пьесе Оскара Уайльда), которая была встречена столь же пылко и неоднозначно, как в своё время Дон Жуан. На премьере в Метрополитен Опера в Нью-Йорке протесты публики были столь громкими, что опера была снята после первого же представления. Без сомнения, эти протесты в значительной степени определялись выбором темы, но отчасти негативный прием был связан с использованием Штраусом диссонансов, которые редко можно было услышать в опере того времени. В других оперных театрах эта опера пользовалась успехом, что позволило Рихарду Штраусу построить свой дом в Гармиш-Партенкирхене исключительно за счет доходов от представлений этой оперы.

Следующей оперой Штрауса была Электра, в которой Штраус еще интенсивнее использует диссонансы. С этой оперы начинается сотрудничество Штрауса с поэтом Гуго фон Гофмансталем. Их совместная работа над другими произведениями была долгой и плодотворной. Однако, в своих последующих операх Штраус более осторожен в использовании гармонического языка, поэтому такие сочинения, как Кавалер розы (1910) получают большой успех у публики. До 1940 года Штраус продолжает сочинять оперы с завидной регулярностью. Из-под его пера появляются Ариадна на Наксосе (1912), Женщина без тени (1918), Интермеццо (1923), Елена Египетская (1927) и Арабелла (1932), все в сотрудничестве с Гуго фон Гофмансталем; Молчаливая женщина (1934), либретто Стефана Цвейга; День мира (1936) и Дафна (1937) (либретто Йозефа Грегора и Цвейга); Любовь Данаи (1940) (в сотрудничестве с Грегором) и Каприччио (либретто Клеменса Крауса) (1941).

Камерная музыка и сольные сочинения

В число сольных работ и камерных ансамблей Штрауса входят ранние сочинения для фортепиано, написанные в консервативном гармоническом стиле, многие из них утрачены; редко исполняемый «Струнный квартет» (соч. 2); знаменитая «Скрипичная соната ми-бемоль», которую он написал в 1887; небольшое число пьес позднего периода. После 1900 года он создаёт лишь шесть произведений для камерных ансамблей; четыре являются сюитами из его опер. Его последнее камерное сочинение, «Алегретто ми минор для скрипки и фортепиано» датировано 1940 годом.

Сочинения для солирующего инструмента и оркестра

Намного больше музыки Штраус писал для сольного инструмента (или инструментов) с оркестром. Наиболее известны два концерта для валторны с оркестром (№ 1 Ми-бемоль мажор, соч. 11 и № 2 Ми-бемоль мажор), которые и поныне входят в репертуар большинства концертирующих валторнистов, концерт для скрипки, симфоническая поэма Дон Кихот для виолончели, альта и оркестра, а также написанный в поздние годы концерт для гобоя с оркестром (который был сочинён по просьбе американского солдата, которого он встретил после войны) и концертный дуэт для фагота и кларнета, который стал одной из его последних работ (1947). Штраус признавал, что в основе концертного дуэта лежит «внемузыкальный» сюжет, в котором кларнет представляет принцессу, а фагот — медведя, во время их танца медведь превращается в принца.

Штраус и национал-социализм

Существует значительное расхождение во мнениях относительно роли, которую Штраус играл в Германии после прихода к власти Нацистской партии. Некоторые источники указывают на его неизменную аполитичность и отсутствие какого-либо сотрудничества с нацистами. Другие указывают на то, что он был должностным лицом на государственной службе во времена Третьего рейха.

В ноябре 1933 года без каких-либо консультаций со Штраусом Геббельс назначает его на пост президента Имперской музыкальной палаты (Reichsmusikkammer). Штраус решает сохранить за собой этот пост, но оставаться при этом аполитичным. Штрауса критикуют за наивность этого решения, но, возможно, это решение было наиболее благоразумным с учётом всех обстоятельств. Находясь на этом посту, он написал Олимпийский гимн для Олимпийских игр 1936 года и продирижировал им. Он также поддерживал отношения с некоторыми высокопоставленными нацистскими чинами. Очевидно его намерение защитить от преследований свою невестку Алису, которая была еврейкой. В 1935 году Штрауса вынудили уйти со своего поста президента Палаты после его отказа убрать из афиш оперы Молчаливая женщина имя либреттиста еврейского происхождения Стефана Цвейга, который был его другом. Он написал Цвейгу письмо со словами поддержки, с критикой нацистов. Это письмо было перехвачено гестапо.

Его решение написать День мира в 1938 году, одноактную оперу, в которой действие происходит в осаждённой крепости во времена Тридцатилетней войны — по сути, гимн миру и едва завуалированная критика Третьего рейха — в период, когда вся нация готовилась к войне, было чрезвычайно смелым поступком. С присущим ему противопоставлением свободы и рабства, войны и мира, света и тьмы, это сочинение считалось в большей степени связанным с Фиделио, нежели с любым из последних оперных сочинений Штрауса. Постановка была прервана в 1939 году в начале войны.

Когда его невестка Алиса была помещена в Гармише в 1938 году под домашний арест, Штраус использовал свои связи в Берлине, например, обратился к Интенданту Берлина Титьену Хайнцу, чтобы обеспечить её безопасность; кроме того, существуют также указания на то, что он пытался использовать своё официальное положение, чтобы защитить своих друзей и коллег-евреев. Штраус не оставил никаких дневников или комментариев, которые могли бы выявить его отношение к насаждаемому нацистами антисемитизму, поэтому о мотивации его действий того периода можно говорить лишь предположительно. Хотя большинство его действий в 1930-е годы находились посредине между очевидным конформизмом и диссидентством, с уверенностью можно говорить лишь об одном его диссидентском поступке в музыке — пацифистской драме День мира.

В 1942 Штраус перевёз свою семью обратно в Вену, где Алиса и её дети могли находиться под защитой Гауляйтера Вены Бальдура фон Шираха. Даже он был не в силах полностью защитить еврейских родственников Штрауса; в начале 1944, когда Штраус был в отъезде, Алиса и сын композитора были похищены гестапо и провели в тюрьме двое суток. Лишь своевременное личное вмешательство Штрауса помогло спасти их; он смог вывезти обоих в Гармиш, где они оставались, находясь под домашним арестом, до конца войны.

Позднее он был привлечён к суду по обвинению в связях и сотрудничестве с нацистами. Приговор был оправдательным.

Последние годы

В 1948 году Штраус написал своё последнее сочинение, «Четыре последние песни» для сопрано и оркестра. Хотя песни Штраус писал в течение всей своей жизни, эти являются наиболее известными. В сравнении с сочинениями более молодых композиторов гармонический и мелодический язык Штрауса выглядел к тому моменту несколько устаревшим. Тем не менее, эти песни неизменно пользуются популярностью у слушателей и исполнителей. Сам Штраус заявил в 1947 году: «Может быть, я не являюсь первосортным композитором, но я — первоклассный второсортный композитор!»

На 86-м году жизни могучее здоровье Штрауса стало сдавать, появились приступы слабости, сердечные припадки. Временами наступала потеря сознания. Рихард Штраус скончался 8 сентября 1949 года в Гармиш-Партенкирхене в Германии в возрасте 85 лет.

Дирижёр

Рихард Штраус — выдающийся дирижёр. В его дирижёрском репертуаре были не только собственные сочинения, но и многочисленные оперные и симфонические партитуры XVIII — начала XX века.

Среди сохранившихся записей — собственные симфонические сочинения («Домашняя симфония», «Дон Жуан», «Тиль Уленшпигель», «Дон Кихот», «Смерть и просветление», «Жизнь героя», «Японская праздничная музыка», сюита из «Мещанина во дворянстве» и др.), Пятая и Седьмая симфонии Л. ван Бетховена, три последние симфонии В. А. Моцарта. В то же время не было сделано ни одной полной оперной записи под управлением Рихарда Штрауса.

Есть также записи нескольких песен Штрауса с автором в качестве аккомпаниатора.

В астрономии

Напишите отзыв о статье "Штраус, Рихард"

Примечания

  1. О. Т. Леонтьева., Музыкальная энциклопедия, Москва: Советская энциклопедия, Советский композитор. Под редакцией Ю. В. Келдыша (1973—1982 год).

Литература

  • Соловьёв Н. Ф.,—. Штраус, Рихард // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Michael Kennedy, «Richard Strauss», The New Grove Dictionary of Music and Musicians, ed. Stanley Sadie. 20 vol. London, Macmillan Publishers Ltd., 1980. ISBN 1-56159-174-2
  • Bryan Gilliam: «Richard Strauss», Grove Music Online ed. L. Macy (Accessed August 19, 2005), [www.grovemusic.com (доступ по подписке)] (Эта статья сильно отличается от опубликованной в словаре Гроува издания 1980 года; в частности, более детализирован анализ поведения Штрауса в Нацистский период.)
  • David Dubal, "The Essential Canon of Classical Music, " North Point Press, 2003. ISBN 0-86547-664-0

Избранная библиография

  • Del Mar, Norman (1962). Richard Strauss. London: Barrie & Jenkins. ISBN 0-214-15735-0.
  • Gilliam, Bryan (1999). The Life of Richard Strauss. Cambridge: Cambridge University Press. ISBN 0-521-57895-7.
  • Kennedy, Michael (1999). Richard Strauss: Man, Musician, Enigma. Cambridge: Cambridge University Press. ISBN 0-521-58173-7.
  • Osborne, Charles (1991). The Complete Operas of Richard Strauss. New York City: Da Capo Press. ISBN 0-306-80459-X.
  • Wilhelm, Kurt (1989). Richard Strauss: An Intimate Portrait. London: Thames & Hudson. ISBN 0-500-01459-0.

Ссылки

  • [www.richard-strauss.com/chrono.html Хронологический список сочинений Рихарда Штрауса] (англ.)
  • [www.richardstrauss.at/html_e/17_willkommen/0fs_index.html Рихард Штраус онлайн] (англ.)
  • [classicalcdreview.com/Salome.html Обзор записей оперы «Саломея»] (англ.)
  • [classicalcdreview.com/elektra.htm Обзор записей оперы «Электра»] (англ.)
  • [www.classic-music.ru/strauss.html Биография Рихарда Штрауса] на сайте Классическая музыка.ru
Предшественник:
Герман Леви
Музыкальный директор
Баварской государственной оперы

1894—1896
Преемник:
Герман Цумпе

Отрывок, характеризующий Штраус, Рихард

– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…