Штурм Казани Народной армией Комуча
| Штурм Казани частями Чехословацкого корпуса и Народной армии КОМУЧа | |||
| Основной конфликт: Гражданская война в России | |||
 | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Взятие Казани белыми | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Штурм Казани Народной армией КОМУЧа — операция Народной армии КОМУЧа против большевиков в августе 1918 года по взятию Казани.
Содержание
Бои на подступах к Казани
22 июля части Народной армии и чехословацкие легионеры заняли Симбирск.
1 августа началось наступление на север, к Казани. Отряд Народной армии (русские части и два батальона чехов) под командованием В. О. Каппеля и А. П. Степанова (3 тыс. штыков, 300 сабель и 14 орудий[2]) при поддержке Волжской речной флотилии нанёс удар вдоль обеих берегов Волги и, разгромив оперативную группу войск красных (2,5 тысяч штыков и сабель при 8 или 10 орудиях[2]), начал стремительное продвижение к Казани.
3 августа 1918 года части Красной Армии начали встречные бои с белыми в районе Тетюши, Буинск, Симбирск[2].
К 4 августа, заняв Ст. Майка, Тетюши, Буинск и Спасск, белые вышли к устью Камы. Там большевики попытались остановить белых, но потерпели очередное поражение и откатились к Казани. Боевые операции на подступах к городу показали слабость дисциплины и плохое взаимодействие красных войск.
5 августа 1918 года перешли в наступление части 2-й армии РККА, которые перерезали железную дорогу Нурлат — Бугульма, но затем попали под контрудар белых и отступили к Мензелинску и Сарапулу[2].
Соотношение сил
Силы белых включали части Народной армии КОМУЧа, чехословацких легионеров и отряд сербских добровольцев под командованием майора Благотича.
Численность населения Казани тогда составляла около 146 тысяч человек. Казанских большевиков было около одной тысячи. Казань обороняли части 1-й Латышской дивизии в составе 5-го и 4-го полков латышских стрелков, Мусульманский коммунистический отряд, Интернациональный батальон имени Карла Маркса, 1-й мусульманский социалистический полк, 1-й татаро-башкирский батальон, отряд во главе с Муллануром Вахитовым и другие «интернациональные» формирования. Спешно формировались красногвардейские отряды, численность которых составила около 5000 бойцов. Всего для обороны города против 3-х тысячного отряда белых было стянуто около 10 тысяч штыков и сабель.
Штурм города
Казань и вся губерния была объявлена на военном положении.
К вечеру 5 августа белые вышли к Казани. Речная флотилия, пройдя Казань, дошла вверх по Волге до Романовского моста и завязала там перестрелку с береговыми батареями красных, высадив по пути отряд Каппеля на правый берег Волги у д. Верхний Услон, который стремительным ударом захватывает её. Таким образом, Волга была перехвачена выше Казани.
Чехи в это время высадились у Казанских пристаней (в пяти километрах ниже Казани) и, развернувшись в боевой порядок, при поддержке артиллерии повели наступление на город. Однако, сражение затягивалось из-за упорнейшего сопротивления латышских стрелков (5-й Латышский полк), начавших было даже теснить чехов обратно к пристани. Решающим оказался переход на сторону белых 300 бойцов Сербского батальона майора Благотича, размещавшихся в казанском кремле, который в решающий момент нанёс 5-му Латышскому полку неожиданный фланговый удар. В результате сопротивление латышей было сломлено. Красные отошли в город. Ночью белые их не преследовали. Начался сильный дождь, который продолжался до утра.
Утром 6 августа подполковник Каппель, высадившись с частью своего отряда на левый берег Волги выше Казани в районе деревни Большие Отары, вошёл в город с тыла, вызвав панику в рядах оборонявшихся большевиков. Против Капелля бросили потрёпанный накануне 5-й Латышский полк, Интернациональный батальон имени Карла Маркса (составленный из австрийцев и венгров) и татарские части.
В полдень того же дня чехи, воспользовавшись тем, что самые боеспособные («интернациональные») части красных были отправлены на северную окраину города против Каппеля, высадились в районе Адмиралтейской слободы и при поддержке артиллерийского и пулеметного огня опрокинули малобоеспособные красногвардейские отряды. Высадка этого десанта послужила сигналом для офицерского восстания внутри города. На красные отряды с чердаков и окон посыпались пули, внося панику в ряды обороняющихся. К вечеру 6 августа город был окружен белыми с 3-х сторон. Вечером 6 августа остатки обороняющихся разделились на две части. Одна часть с боями стала пробиваться к Свияжску, другая на север — к Арску. Однако большая часть пробиться из окружения не смогла и была пленена. В плен сдался в полном составе и 5-й Латышский полк.
Участник событий, офицер 5-го уланского Литовского полка В. А. Зиновьев утверждал, что:
|
5-й Латышский полк целиком, во главе с командиром его, сдался нам. Это был единственный случай за всю Гражданскую войну, когда латышские части сдавались[3] | 
|
По данным Т. Насырова, во время боев за Казань из более чем 500 бойцов личного состава полка 40 стрелков погибло, 137 попали в плен. Большая часть стрелков под командованием бывшего прапорщика Грегора через Царевококшайск вышла к Свияжску.[4] После возвращения красными Казани 10 сентября 120 сдавшихся в плен стрелков вернулись в свой полк. По другим сведениям, каппелевцы взяли в плен 350 бойцов полка, которых военно-полевой суд приговорил к расстрелу[5].
В ночь на 7 августа белые части заняли город полностью. Одним из последних очагов сопротивления стал район электростанции, где оборонялся отряд под командованием М. Х. Султан-Галиева. После двухдневных тяжёлых боёв, несмотря на численное превосходство красных, а также наличия серьёзных укреплений у обороняющейся стороны, город пал.
7 августа к полудню Казань была очищена от красных.
Как утверждает С. Г. Сироткин, в разговоре с Лениным командовавший Восточным фронтом И. И. Вацетис сообщил, что красноармейцы «… в своей массе они оказались к бою совершенно неспособными вследствие своей тактической неподготовленности и недисциплинированности». При этом сам командующий красным Восточным фронтом чудом избежал плена[6].
Дальнейшие события
В захваченном городе был начат белый террор, в ходе которого были убиты многие активисты и сторонники Советской власти, в том числе М. М. Вахитов, А. П. Комлев, М. И. Межлаук, Я. С. Шейнкман и др.[7].
3 сентября 1918 года в Казани началось восстание рабочих, которое было подавлено белыми[8].
10 сентября 1918 года белые были выбиты из Казани.
Значение взятия Казани войсками В. О. Каппеля
— в противобольшевистский лагерь в полном составе перешла находившаяся в Казани Академия Генерального штаба во главе с генералом А. И. Андогским;
— благодаря успеху войск Каппеля удалось восстание на Ижевском и Воткинском заводах;
— по реке Вятке ушли из Камы красные;
— Советская Россия лишилась камского хлеба;
— были захвачены огромные склады с вооружением, боеприпасами, медикаментами, амуницией, а также с золотым запасом России (650 млн золотых рублей в монетах, 100 млн рублей кредитными знаками, слитки золота, платины и другие ценности).
|
|
ТЕЛЕГРАММА ПОЛКОВНИКУ ЧЕЧЕКУ[9] После двухдневного боя, 7-го августа частями Самарского отряда Народной армии и чехословаками совместно с нашей боевой флотилией Казань взята. Трофеи не поддаются подсчёту, захвачен золотой запас России 650 миллионов. Потери моего отряда — 25 человек, войска вели себя прекрасно. Подполковник Каппель |
|
См. также
Напишите отзыв о статье "Штурм Казани Народной армией Комуча"
Примечания
- ↑ Селявкин А. И.[militera.lib.ru/memo/russian/selyavkin_ai/04.html В трех войнах на броневиках и танках.] — Xарьков, «Прапор», 1981
- ↑ 1 2 3 4 Гражданская война в СССР (в 2-х тт.) / колл. авторов, ред. Н. Н. Азовцев. Том 1. М., Воениздат, 1980. стр.184-185
- ↑ Каппель и каппелевцы. 2-е изд., испр. и доп. М.: НП «Посев», 2007 ISBN 978-5-85824-174-4, с.364
- ↑ канд. ист. н. Талгат Насыров. [www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2007_2/03/03_2/ Пресса комучевской Казани] // научно-документальный журнал «Эхо веков», № 2, 2007
- ↑ В. О. Вырыпаев. Каппелевцы // Каппель и каппелевцы. 2-е изд., испр. и доп. М.: НП «Посев», 2007 ISBN 978-5-85824-174-4, стр. 254
- ↑ С. Г. Сироткин. [www.pseudology.org/Sirotkin/2-2.htm Золото и недвижимость России за рубежом]
- ↑ Большая Советская Энциклопедия. / редколл., гл. ред. Б. А. Введенский. 2-е изд. Т.19. М., Государственное научное издательство «Большая Советская энциклопедия», 1953. стр.314
- ↑ Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия / редколл., гл. ред. С. С. Хромов. — 2-е изд. — М.: «Советская энциклопедия», 1987. стр.251-252
- ↑ Каппель и каппелевцы. 2-е изд., испр. и доп. М.: НП «Посев», 2007 ISBN 978-5-85824-174-4, с.139
Литература
- Каппель и каппелевцы. НП «Посев», 2007
Отрывок, характеризующий Штурм Казани Народной армией Комуча
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
