Штуцер (оружие)

Шту́цер (от нем. Stutzen) — нарезное дульнозарядное ружьё в XVI—XIX вв., а также особая категория охотничьего оружия.

Военный штуцер

К XVIII — началу XIX века на вооружении многих европейских армий появились первые массовые образцы нарезного оружия. Так как ими вооружали лёгкую пехоту (стрелков, егерей), действующую в рассыпном строю и редко вступающую в штыковой бой, такое оружие делали сравнительно коротким и лёгким для удобства в обращении, а также облегчения заряжания нарезного ствола с дула. Так пехотное стрелковое оружие со временем разделилось на длинные, тяжёлые гладкоствольные мушкеты, в русской армии называвшиеся «ружьями», и более короткие и прикладистые винтовки, или штуцеры, приспособленные для ведения меткого огня на большие дальности.

Здесь необходимо отметить, что в описываемый период в русском языке слова «винтовка» ещё не было, и военное нарезное оружие называли на немецкий манер «штуцером», а до Петра — «винтовальной пищалью»; однако во многих иностранных языках для его обозначения использовался термин, соответствующий введённому лишь в начале второй половины XIX века русскому слову «винтовка», то есть, терминологически это оружие не отделяют от более поздних образцов с тем же обозначением. Например, в английском языке такое оружие именовалось rifle, что в общем случае переводится как «винтовка», но применительно к периоду первой половины XIX века означает именно «штуцер». В частности, бельгийская копия английской «брюнсвикской винтовки» — brunswick rifle — была принята на вооружение в России как «литтихский штуцер».

К середине XIX века передовые армии имели в пехоте до трети стрелков, вооружённых такими винтовками-штуцерами. Благодаря наличию нарезов штуцеры обеспечивали во много раз лучшую меткость стрельбы, чем гладкоствольные ружья. Действительная дальность стрельбы из них была также намного больше — до 300 метров и более по сравнению со 100—150 метрами, бывшими предельной дистанцией для гладкостволок.

Правда, скорострельность штуцеров была изначально в несколько раз ниже, чем у гладкоствольных ружей, поскольку пулю приходилось досылать в ствол очень туго, на что уходило несколько минут.

Для заряжания штуцера на ствол крест-накрест укладывался так называемый «пластырь» (ленты из специальной ткани), иногда пулю просто заворачивали в ткань. Затем пулю приходилось вколачивать в ствол специальным молотком. Известно высказывание Наполеона о том, что смотреть на стрельбу штуцерников — сущее мучение. Низкая скорострельность и дороговизна штуцеров (вследствие сложности изготовления нарезных стволов) ограничивали их распространение. Поэтому примерно до 1840-х годов в армиях большинства крупных держав, в том числе России, штуцерами были вооружены лишь лучшие стрелки («штуцерные», «штуцерники»), некоторые специальные части, иногда — унтер-офицеры (хотя о высокой меткости нарезного оружия было известно очень давно и оно задолго до этого широко применялось охотниками и стрелками-целевиками, для которых длительная перезарядка не составляла существенной проблемы).

Проблема скорострельности нарезного дульнозарядного оружия была в значительной степени решена в середине XIX века с изобретением специальных пуль. Некоторые из них по форме совпадали с сечением канала ствола и при заряжании свободно входили в ствол. Другие были меньше по калибру, чем канал ствола, но при заряжании или при выстреле раздавались в стороны и обеспечивали плотное прилегание к стенкам ствола (обтюрацию). Самой совершенной из таких пуль стала пуля Минье. Она позволила довести скорострельность нарезного оружия до соответствующего показателя гладкоствольного.

С появлением скорострельного нарезного оружия, стреляющего такими пулями, а также с общим развитием промышленности, появилась возможность дать нарезное оружие всей пехоте, а не только лучшим стрелкам. Для вооружения и лёгкой, и линейной пехоты нужен был единый образец, который сочетал бы качества прежних мушкетов-ружей и винтовок-штуцеров, — был бы достаточно длинным и тяжёлым для штыкового боя и при этом обеспечивал высокую дальность и меткость стрельбы. Это новое оружие первоначально получило в английском языке обозначение «нарезной мушкет» (англ. rifled musket), и быстро вытеснило прежние гладкоствольные мушкеты-ружья и нарезные винтовки-штуцеры. Впоследствии для этого оружия вновь был официально введён более короткий и удобный термин rifle. В русском языке то же оружие сначала получило аналогичное по смыслу название — «винтовальное [то есть, нарезное] ружьё», но в 1856 году, с введением нового образца винтовального ружья, для него было введено новое обозначение — «винтовка», «понятное для всякого солдата и объясняющее ему главное начало, на котором основано успешное действие нарезного оружия».

Термин штуцер с тех пор в русской оружейной терминологии сохранился в употреблении лишь в отношении одной из категорий охотничьего оружия, так как с введением единого образца пехотной винтовки исчез сам тип военного оружия, называвшийся этим именем. Но, например, в швейцарской армии этот тип оружия сохранялся даже и после введения заряжания с казны, — например, на базе винтовки Веттерли образца 1869 года в 1871 был создан егерский штуцер, который имел немного укороченный ствол (промежуточный по длине между винтовкой и карабином), изменённую форму приклада и спусковой механизм со шнеллером рядом со спусковым крючком. Им были вооружены лучшие армейские стрелки. Имелись также штуцеры образца 1878 и 1881 годов. На базе принятой в 1889 году магазинной винтовки Schmidt-Rubin штуцеров уже не делали.

Охотничий штуцер

Штуцерами (от нем. Bergstutzen) называют также охотничье нарезное оружие с «качающимися» стволами (переломное); как правило, штуцеры предназначены для охоты на крупного, крепкого на рану зверя с близкого расстояния.

Штуцеры обычно имеют два ствола, но бывают одноствольные и реже трёхствольные. Встречаются изредка и четырёхствольные штуцеры, но в таком оружии обычно стволы делаются разного калибра — например, два крупного, один среднего и один — малокалиберный. Стволы двуствольного штуцера могут, как и у обычного гладкоствольного охотничьего ружья, быть спаренными в вертикальной или горизонтальной плоскости. Это практически не влияет на меткость или иные стрелковые качества оружия и играет роль лишь в плане его внешнего вида. Впрочем, тяжёлые крупнокалиберные штуцеры, как правило, горизонтальные.

• Преимущество штуцера по сравнению с магазинным карабином — возможность быстро, не тратя времени на передёргивание затвора, сделать повторный выстрел. Не менее важна большая надёжность штуцера, так как в случае осечки при первом выстреле можно тут же, без задержки, выстрелить из второго ствола. Все эти качества очень важны при охоте на крупного зверя, когда порой секунды решают дело. Прочная конструкция позволяет использовать в штуцерах самые мощные охотничьи патроны.

• Недостатки штуцера (двух- или трёхствольного) — во-первых, гораздо худшая в сравнении с карабинами меткость. Спаянные в пакет стволы, как качественно они ни были бы сведены вместе, всё равно не могут бить чётко в одну точку. Поэтому штуцеры применяются обычно на дистанциях не больше 150 м. Это, впрочем, не относится к одноствольным штуцерам, которые по бою обычно несколько превосходят магазинные карабины. Во-вторых, если ёмкость магазина карабина может достигать 10 и более патронов, то стрелок из штуцера ограничен двумя, редко тремя. К недостаткам следует отнести и несколько больший вес штуцера, но это имеет значение только при ходовых охотах.

Этот комплекс преимуществ и недостатков предопределяет основное назначение штуцера как вида охотничьего оружия. Одноствольные штуцеры предназначены в основном для охоты в гористой местности, где стрельба происходит в основном с большого расстояния, и большой потребности в высокой скорострельности оружия нет. Двух- и трёхствольные штуцера, напротив, обычно применяются для охоты на крупных и опасных зверей на сравнительно небольших дистанциях.

Большая часть охотничьих штуцеров делается под патроны крупного калибра. Наиболее распространённые в Европе и Северной Америке штуцерные калибры, рассчитанные на охоту на кабана, лося и медведя — 9,3×62, 9,3х74, но нередко встречаются штуцеры и меньшего калибра, под патроны 7,62 мм (.30-06 и т. д.).

Для охоты на крупных толстокожих или очень опасных зверей (т. н. «большая африканская пятёрка» — слон, носорог, лев, буйвол, леопард, а также бегемот, крупный крокодил и т. д.) существуют штуцеры больших калибров, которые часто выделяются в отдельную группу «африканских штуцеров». Это очень мощное и тяжёлое оружие под патроны .375 Н&Н Magnum, .416 Rigby, .470, .505 Gibbs, .577 и т. д. Вес африканского штуцера большого калибра бывает 5-7 кг, а отдача такова, что для стрельбы из такого оружия может потребоваться специальная подготовка.

Африканские штуцеры — самая дорогая категория охотничьего оружия. Они изготавливаются обычно по индивидуальному заказу мастерами известных фирм. Цена их крайне высока, она иногда превышает 100 тыс. долл. Вообще любой штуцер обычно стоит существенно дороже карабина такого же калибра.

Stutzen

В современном немецком языке слово «штуцер» (Stutzen) обозначает охотничью винтовку для охоты в гористой местности с несколько укороченным стволом и деревянной ложей характерной формы, доходящей почти до дульного среза ствола, для его защиты при падении на камни. В отличие от оружия, называемого штуцерами в русскоязычной терминологии, затвор такого оружия имеет вполне традиционную конструкцию.

Литература

• Штуцер, нарезное ружье // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Экспресс-штуцер // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Маркевич В.Е. Спортивное и охотничье стрелковое оружие. / Под общей редакцией Н. Л. Волковского. — СПб.: ООО «Издательство «Полигон», 2005. — 256 с.; ил. ISBN 5-89173-302-1
• Блюм А. Анатомия штуцера (рус.) // журнал «Оружие». — 2012. — № 01. — С. 1-3, 42-47.

Ссылки

• [ohotnik.com/info/reviews/aboutguns?id=26 Экстремальное оружие. Краткие советы по выбору штуцера]
• [ohotnik.com/info/reviews/aboutguns?id=74 Штуцер - оружие профессионалов]
• [ohotnik.com/info/reviews/aboutguns?id=66 Was ist das? Или что такое охотничий штуцер]
• [ohotnik.com/info/reviews/aboutguns?id=57 Охотничий Штуцер. Особенности конструкции.]

Отрывок, характеризующий Штуцер (оружие)

«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.