Шуазёль-Гуфье, Огюст де

Огюст де Шуазёль-Гуфье
фр. Marie-Gabriel-Florent-Auguste de Choiseul-Gouffier
Род деятельности:	дипломат, археолог, исследователь и коллекционер греческих древностей.
Дата рождения:	27 сентября 1752(1752-09-27)
Место рождения:	Париж
Гражданство:	Франция Франция
Дата смерти:	20 июня 1817(1817-06-20) (64 года)
Место смерти:	Ахен

Огю́ст де Шуазёль-Гуфье́, полное имя Мари-Габриэль-Флоран-Огюст де Шуазёль-Гуфье (фр. Marie-Gabriel-Florent-Auguste de Choiseul-Gouffier, в России также Гавриил Августович; 1752—1817) — французский дипломат, посол Франции в Османской империи с 1784 года, член Французской академии, археолог, исследователь и коллекционер греческих древностей.

Биография

Происходил из аристократического рода. Получил блестящее образование, особенно по части классической античности. История античности и изучение древнегреческого искусства всю жизнь оставались его главными увлечениями. В 1776 uоду Огюст де Шуазёль-Гуфье отправился в Грецию, где проводил за собственный счёт раскопки, выполнял зарисовки древностей и скупая их. Результатом поездки стала работа «Voyage Pittoresque en Grèce» (Живописное путешествие по Греции), опубликованное в Брюсселе в 1782 году. Книга получила хвалебные и восторженные отзывы среди научных сотрудников, и в том же году Шуазёль-Гуфье стал членом Академии надписей и изящной словесности, а через два года два года — Французской академии.

В 1784 году Людовик XVI назначил его послом Франции в Османской империи. В Константинополе начался новый этап археологических исследований. В период русско-турецкой войны 1787—1792 годов Франция сохраняла нейтралитет, но политические интересы её традиционно оставались связанными с Турцией. Великую французскую революцию 1789—1799 годов Шуазёль-Гуфье встретил враждебно и остался в Константинополе, и несмотря на назначение в Лондон, стал посредником между Петербургом и Константинополем в заключении мира.

В 1792 году французские секретные службы перехватили переписку Шуазёль-Гуфье с братом осужденного Людовика XVI, и его объявили врагом Франции. Возвращение на Родину стало невозможным, и он обратился к российской императрице Екатерине II. Получив приглашение в Петербург, он направился на север в сопровождении детей и их гувернёра аббата Николя. Уже 19 июня 1793 года граф Шуазель-Гуфье был представлен императрице. Дополнительно ему назначили большую пенсию, старший сын был возведён в поручики гвардии, младший отправлен в кадетский корпус. Однако Екатерина II быстро разочаровалась в Шуазёль-Гуфье: его отлучили от двора, теперь разрешалось появляться там только в дни самых больших праздников. Однако в эпоху правления Павла I он был зачислен в число «жертв» предыдущего царствования. От нового императора Шуазёль-Гуфье получил в подарок земли в Литве. В начале 1797 года Шуазёль-Гуфье был назначен главным директором Императорских библиотек с образом титулярного советника, а в июне 1797 года — президентом Императорской академии художеств.

Будущая Императорская публичная библиотека представляла собой в то время спонтанное собрание книг в помещениях Аничкова дворца. Фактическим организатором работ с фондами библиотеки на тот момент был М. И. Антоновский. Наибольший конфликт за период работы последнего был связан с пропажей книг из библиотеки. В результате Шуазёль-Гуфье уволил Антоновского, и работы по систематизации собрания ещё более замедлились. Отношение Павла I к Шуазёль-Гуфье также менялось. До него дошли слухи о хищении книг, махинациях и злоупотреблениях, в которых было замешано имя Гуфье. В начале 1800 года его отстранили от службы и выслали к имениям в Литве.

После смерти Павла I Шуазёль-Гуфье пожелал уехать во Францию. Император Александр I, при содействии А. Коленкура, доверенного лица Наполеона, просил исключить Шуазёль-Гуфье из списка эмигрантов и вернуть ему всё, что принадлежало до революции. В марте 1802 года он вернулся на родину, был восстановлен в правах и стал пэром Франции. Последние годы жизни занимался систематизацией собранных археологических материалов, закончил написание «Voyage Pittoresque en Grèce». В России остался старший сын — Октавий Шуазёль-Гуфье, правнуком которого был русский религиозный философ Н. А. Бердяев.

Основные работы

• [books.google.com/books?id=5nE-AAAAYAAJ&pg=PR16-IA1&dq=inauthor:%22Marie-Gabriel-Auguste-Florent+Choiseul-Gouffier%22&hl=en&ei=1cJGTPWYMMSI4gbQ_aXZCQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CDgQ6AEwBA#v=onepage&q&f=false «Voyage pittoresque de la Grece»] (1809)
• [books.google.com/books?id=zZkEAAAAYAAJ&pg=PR7&dq=inauthor:%22Marie-Gabriel-Auguste-Florent+Choiseul-Gouffier%22&hl=en&ei=1cJGTPWYMMSI4gbQ_aXZCQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved=0CEIQ6AEwBg#v=onepage&q&f=false Mémoires historiques sur l’empereur Alexandre et la cour de Russie] (1829)

См. также

• Шуазёль-Гуфье

Литература

• Конопасевич. Шуазель-Гуфье, Марей-Габриэль-Флоран-Огюст // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Шуазель, Мари-Габриель-Флоран-Огюст // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.nlr.ru/ar/staff/shuaz.htm Марий-Габриель Флоран Огюст Шуазель-Гуффье]
• [www.academie-francaise.fr/immortels/base/academiciens/fiche.asp?param=262 Académie française]
• [fr.wikisource.org/wiki/Dictionnaire_universel_d%27histoire_et_de_g%C3%A9ographie_Bouillet_Chassang Dictionnaire universel d’histoire et de géographie, 1878]

Отрывок, характеризующий Шуазёль-Гуфье, Огюст де

– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.