Шуба, Михаил Фёдорович

Михаил Фёдорович Шуба

Михаил Федорович Шуба (род. 30 октября 1928, Сасово, Чехословакия — ум. 21 марта 2007, Киев, Украина) — советский биофизик, доктор медицинских наук, профессор, академик АН УССР (с 18 мая 1990 года), дважды лауреат Государственной премии Украины в области науки и техники (1992 и 2003 годы), заведующий отдела нервно-мышечной физиологии Института физиологии имени А. А. Богомольца НАН Украины, заведующий и профессор кафедры биофизики Киевского университета имени Т. Г. Шевченко, основатель и первый президент Украинского биофизического общества, основатель всемирно известной научной школы по исследованию физиологии и биофизики гладких мышц.

Биография

Детство и семья (1928—1945)

Родился 30 октября 1928 года в селе Сасове (теперь Виноградовского района Закарпатской области) в семье зажиточных крестьян. Отец Федор (Ференц) Федорович Шуба и мать Анна Васильевна имели 4 детей: Стефана (Иштвана), Михаила, Василия (Лоци), Маричку (Маришку). Степан учился в духовной семинарии, затем работал школьным учителем, затем — заведующим областного отдела народного образования. Племянником первой жены Михаила был известный футболист Стефан Решко.

Обучение (1946—1954)

По традиции в закарпатских селах только старшего сына в семье отправляли учиться в город, поскольку обучение стоило денег, а младшие наследовали землю. Однако приход советской власти на Закарпатье в 1945 году привел к «раскулачиванию» Федора Шубы. У семьи забрали не только землю, но и скот, сельхозинвентарь и даже хлев. Из-за этого Михаил решил учиться. За 1946-47 учебный год он сдал экстерном экзамены за 8-9 классы и поступил в 10 класс Чернотисовськой средней школы. В 1948 году Михаил окончил школу почти на отлично, а к тому же стал чемпионом Виноградовского района по шахматам.

В том же году он поступил в биологического факультета Ужгородского государственного университета. Среди его однокурсников были будущий ботаник Владимир Чопик и будущая жена Шубы Елизавета Семенович. Михаил специализировался на кафедре зоологии под руководством известного зоолога Ильи Колюшева, который высоко ценил способного студента. Из-за «кулацкого» происхождения ему не дали жить в общежитии, приходилось снимать комнату за небольшую стипендию, также не приняли в комсомол. В 1953 году Шуба с отличием окончил университет, однако направление в аспирантуру не получил из-за того же происхождения. Пришлось год работать учителем биологии в средней школе села Ставное. Туда же направили по распределению однокурсницу Михаила Елизавету, с которой они вскоре поженились, несмотря на некоторое сопротивление родителей.

Начало научной работы в Киеве (1954—1967)

В 1954 году Михаил пытался поступить в аспирантуру Киевского университета, но его документы не приняли из-за очередной донос относительно отца-кулака. Но по рекомендации заведующего кафедрой физиологии Андрея Емченко Шуба поступил в аспирантуру в Института физиологии имени А. А. Богомольца АН УССР в отдел физиологии кровообращения и дыхания. В этом институте Михаил Шуба работал всю жизнь. В 1958 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Характеристика состояния сосудодвигательного центра при нарушении сосудистого тонуса», посвященную нервной регуляции сокращения мышц кровеносных сосудов. Руководителем этой работы был академик АМН СССР Николай Горев.

В 1955 году в семье родился сын Ярослав. Поскольку жилищные условия молодой семьи были тяжелыми (семья жила в маленькой комнатке в деревянном бараке на улице Коломоевской), поэтому большую часть времени Михаил пытался отправлять сына к родителям жены, которые жили в селе Ключарки возле Мукачево. В доме не было даже ванной комнаты, поэтому мыться ходили к двоюродному брату Михаилу Николаю Бидзиле. Лишь в 1963 году Шубы получили приличную квартиру в районе Нивки.

После защиты Шуба перешел на постоянную работу в лаборатории электрофизиологии, которую возглавлял академик Даниил Воронцов, который только что перешел в Институт из Киевского университета. Воронцов поручил Шубе исследовать проблему электрофизиологических свойств гладких мышц. Михаил (вместе со студентом Дмитрием Артеменко) модифицировал метод " по Стемпфли для электрофизиологического исследования многоклеточных препаратов. Благодаря этому методу удалось показать, что отдельные миоциты имеют электрические связи между собой. Совместно со своим учителем в 1966 опубликовал монографию: «Физический электротон нервов и мышц».

Академик Воронцов относился к Шубе с уважением, называл своим любимым учеником. 1963 года незадолго до смерти он за символическую цену продал Михаилу свою «Волгу». Во время своего путешествия по Закарпатью посетил родителей Михаила и Елизаветы.

Научный центр по исследованию гладких мышц (1967—1984)

В 1967 году Шуба защитил докторскую диссертацию на тему «Электрофизиологические свойства гладких мышц», после чего был избран руководителем отдела биофизики кровообращения. В отделе сразу создалось 2 группы: с биофизики гладких мышц сосудов и гемодинамики и кардиодинамики. Такое сосуществование продолжалось недолго, и уже в 1969 году по инициативе Михаила Шубы был создан отдельный отдел нервно-мышечной физиологии, который он и возглавлял до конца жизни. Благодаря помощи директора Института физиологии Платона Костюка вновь созданный отдел наладил многолетнее сотрудничество с Институтом биоорганической химии им. М. М. Шемякина АН СССР, что позволило его сотрудникам иметь постоянное нахождение новых биологически активных соединений: блокаторов и активаторов работы мышц.

В 1967 и 1968 годах Шуба ездил на автомобиле в Югославию по приглашению коллеги Властимира Савича, который до того работал в киевской лаборатории.

В 1970 года у Шубы родился второй ребенок — дочь Леся.

Работы отдела Шубы из электрофизиологических свойств гладких мышц, возбуждающего действия ацетилхолина и тормозного влияния норадреналина были замечены за пределами СССР. В 1973-1974 годах Михаил Федорович по приглашению британской исследовательницы и видного специалиста по мышечной физиологии Эдит Бюльбринг на протяжении года работал в Оксфордском университете в Англии. Разрешение на командировку в капиталистическую страну сыну кулака снова пришлось добывать с препятствиями, в этом помог опять академик Костюк. О командировке Шубы статью опубликовал советский журнал «Огонек».

После возвращения из Британии Михаил Федорович поставил задачу превратить свой отдел в один из мировых центров исследования гладких мышц. Для этого он организовал и провел в Киеве международный симпозиум. В 1974 году в СССР впервые собрались все виднейшие исследователи гладкой мускулатуры на симпозиуме «Физиология гладких мышц». Сборник докладов этой конференции был издан за редакцией Эдит Бюлбринг и Михаила Шубы и стал итогом 30 лет исследования гладких мышц. Уже в независимой Украине Шуба провел второй международный форум «Физиология и биофизика гладких мышц» 2003 года, который совпал с 75-летием ученого.

Командировки в Британию и киевский симпозиум предоставили толчок к развитию международных связей отдела Шубы. В сентябре 1982 года Михаил Федорович принимал участие в Международном симпозиуме по физиологии и фармакологии гладких мышц в Варне, Болгария. 1983 года его сотрудница Ирина Владимирова 6 месяцев работала в Лондоне с австралийским физиологом Джеффри Бернстоком.

В 1977 году после тяжелой болезни умерла первая жена Михаила Шубы Елизавета. Шуба остался один с маленькой дочкой. Позже он женился на своей второй женой — Тамаре.

Преподаватель и общественный деятель (1984—1992)

На протяжении многих лет читал курсы лекций по биофизике в Киевском национальном университете имени Тараса Шевченко. С 1984 по 1995 год был приглашен и избран заведующим кафедрой биофизики. Во время работы в Университете стал основателем «клуба профессоров», который был неформальным объединением старших преподавателей.

В 1980-е годы отдел Шубы перешел от изучения многоклеточных препаратов к анализу отдельных миоцитов с помощью метода фиксации потенциала «patch-clamp».

В конце 1980-х стал основателем и первым председателем институтской организации Общества украинского языка им. Т. Г. Шевченко «Просвита».

В 1990 году читал лекции в Нью-Йоркском университете. 18 мая того же года избран академиком НАН Украины по специальности «биофизика».

В независимой Украине (1992—2007)

Михаил Шуба был одним из организаторов и был избран первым президентом Украинского биофизического общества, которое возглавлял с 1993 до 1998 года. В 1990-х годах осуществлял научные визиты в США (1994) и Бразилии. Продолжал сотрудничество с британскими биофизиками с Медицинского факультета Св. Георгия Лондонского университета, что позволило получить общие гранты, в частности купить в отдел конфокальный микроскоп.

Шуба работал ответственным секретарем Украинского физиологического общества, возглавлял экспертный научный совет ВАК Украины, был награждён почетным знаком «Отличник образования Украины».

Михаил Шуба умер 21 марта 2007 года. Похоронен в Киеве на Байковом кладбище (участок № 33).

Дети

Сын Ярослав стал профессором, доктором биологических наук, специалистом по биофизике ионных каналов. Дочь Леся окончила медицинский институт, работает врачом в больнице города Галифакс, Канада.

Научная деятельность

Михаил Шуба создал уникальную в СССР и одну из немногих на то время в мире научную школу по исследованию физиологии гладких мышц. Большинство исследований, которые выполнялись в его лаборатории, были первыми в мире.

Впервые в мире показал, что отдельные миоциты гладких мышц связаны между собой электрически контактами с низким сопротивлением. Позже было подтверждено, что миоциты образуют электрический синцитий. Впервые в мире сотрудники Шубы описали кальциевые токи в мембране гладкомышечных клеток.

Впервые описал действие активного вещества из яда пчелы, блокатора калиевых каналов апамина на синаптическую передачу в гладких мышцах желудочно-кишечного тракта. Под его руководством были проведены работы с выяснения роли кальциевого депо эндоплазматического ретикулума, мускариновых холинорецепторов в миоцитах.

Создал оригинальную концепцию природы сосудистого тонуса, подчеркивал важность калиевых каналов в поддержании функции миоцитов сосудов. Вместе со своим учеником Александром Жолосом показал, что сокращение миоцита происходит не столько благодаря ионам кальция, поступающих в клетку извне через потенциал-зависимые кальциевые каналы, сколько кальция из кальциевого депо проходит через рианодиновые рецепторы.

Изучал также механизмы действия катехоламинов на различные типы гладких мышц.

Автор более трех сотен научных статей, монографий, учебников и методических рекомендаций. Был участником и руководителем многих международных симпозиумов, конференций, семинаров в ФРГ, Голландии, Англии, США, Чехословакии, Бразилии и других странах мира.

Под его руководством выполнено 10 докторских и около 30 кандидатских диссертаций. Ученики Михаила Шубы заведуют лабораториями в Великобритании, Германии, США, Украине.

Память

В честь 80-летия Шубы в октябре 2008 года в Институте физиологии были проведены Первые научные чтения по актуальным проблемам физиологии и биофизики гладких мышц. Вторые подобные чтения состоялись там же в 2013 году в честь 85-летия академика. С научными докладами выступили украинские и зарубежные ученые в области исследования гладких мышц, в частности Томас Болтон (Великобритания) и Колин Николс (США).

Источники

• Академік Михайло Шуба у спогадах / Шуба Я.М., Шевко А.М.. — К.: Наукова думка. — P. 159. — ISBN 9789660008635.
• [sasovo.at.ua/news/shuba_mikhajlo_fedorovich/2010-04-03-6 Сайт села Сасового]
• [biph.kiev.ua/fen/viewtopic.php?f=1&t=781 Сайт Института физиологии имени А. А. Богомольца]

Отрывок, характеризующий Шуба, Михаил Фёдорович

– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.