Шуберт, Готтхильф Генрих фон
Готтхильф Генрих фон Шуберт | |
нем. Gotthilf Heinrich von Schubert | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: |
Гогенштейн, ныне Хоэнштайн-Эрнстталь в Саксонии |
Дата смерти: | |
Место смерти: |
поместье Лауфцорн, Оберхахинг |
Страна: |
Священная Римская империя, Рейнский союз, Германский союз |
Научная сфера: |
Систематик живой природы | ||
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Schub.».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Schub.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI
|
Готтхильф Генрих фон Шуберт (Gotthilf Heinrich von Schubert, 1780—1860) — немецкий естествоиспытатель и философ. Член Леопольдины (1818), Баварской академии наук (1827), Ордена Максимилиана (1853).
Биография
С 1790 года изучал теологию в Лейпциге, затем медицину в Йене[1].
В 1819 году был приглашён профессором естествознания в Эрланген, откуда в 1827 году перешёл в Мюнхенский университет профессором естествознания[1].
В философии Шуберт следовал религиозно-мистическому направлению. Его естественноисторические труды касаются общих вопросов. Кроме этого, Шуберт напечатал разные учебники естествознания, отчасти для средних учебных заведений, пользовавшиеся до начала XX века большим успехом[1].
Избранная библиография
- «Ahnungen einer allgemeinen. Geschichte des Lebens» (Лейпциг, 1806—20);
- «Handbuch der Naturgeschichte» (Нюрнберг, 1813—1823);
- «Lehrbuch der Naturgeschichte für Schulen und zum Selbstunterricht» (1-е изд., 1823; 21-е изд., 1871, Франкфурт; переведено на русский язык под заглавием «Руководство к познанию естественной истории и т. д.», Дерпт, 1841);
- «Die Urwelt und die Fixsterne» (Дрезден, 1823; 2-е изд., 1839);
- «Altes und Neues aus dem Gebiete der inneren Seelenkunde» (Лейпциг и Эрланген, 1817—44);
- «Allgemeine Naturgeschichte etc.» (Эрланген, 1826; 3-е изд., 1852);
- «Reise durch das südl. Frankreich und Italien» (там же, 1827—31);
- «Geschichte der Seele» (Штутгарт, 1880; 5-е изд., 1878);
- «Reise in das Morgenland etc.» (Эрланген, 1838—39; 2-е изд., 1840—41);
- «Das Weltgebäude, die Erde und die Zeiten des Menschen auf der Erde» (Эрланген, 1852);
- «Spiegel der Natur, ein Lesebuch zur Belehrung und Unterhaltung» (там же, 1852);
- «Der Erwerb aus einem vergangenen und die Erwartungen von einem zukünftigen Leben» (автобиография, Эрланген, 1854—1856)[1].
Напишите отзыв о статье "Шуберт, Готтхильф Генрих фон"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Шуберт, Готтхильф-Генрих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Литература
- При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Отрывок, характеризующий Шуберт, Готтхильф Генрих фон
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.