Шуб, Юлий Германович

Юлий Германович Шуб
Профессия:	театровед, театральный критик, редактор
Награды:

Ю́лий Ге́рманович Шуб (15 декабря 1920, Москва — 27 ноября 2004, там же) — советский и российский театровед, видный деятель советского театра, главный редактор журнала «Театр». Заслуженный деятель искусств РСФСР, кавалер орденов Трудового Красного Знамени и Знак Почёта.

Биография

Родился в Москве в семье Германа Владимировича Шуба — видного меньшевика, активного участника революционного движения (дважды арестовывался за революционную деятельность), члена РСДРП, члена Бунда (Еврейского рабочего союза), участника боев на Пресне во время революционных событий 1905 года (был ранен) и Февральской революции (член Петросовета от одного из полков Петроградского гарнизона). Мать Ю. Г. Шуба, Феня Моисеевна Шуб, урожд. Тумаркина, также состояла до революции в РСДРП.

В 1929 году отец Ю. Г. Шуба, ставший к тому времени одним из ведущих экономистов Госплана, был арестован и впоследствии осужден по сфальсифицированному делу так называемого «Союзного бюро ЦК меньшевиков». Ему было предъявлено абсурдное обвинение в подготовке «заговора с целью свержения Советской власти с помощью интервенции». Со следствием «сотрудничать» отказался, заявив: «Я в вашей комедии участвовать не буду». Неоднократно объявлял голодовки, в том числе сухие, протестуя против условий содержания и добиваясь свиданий с семьей. За то, что «остался убежденным меньшевиком и непримиримым врагом советской власти, не скрывал своих контрреволюционных взглядов» 5 октября 1937 года Г. В. Шуб был расстрелян в Челябинской тюрьме.

Вторым родным домом для молодого Юлия Шуба стал дом отца его школьного друга, Василия Григорьевича Сахновского ,  — выдающегося деятеля МХАТ, ближайшего сподвижника К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, одного из самых блистательных людей той эпохи, постановщика «Анны Карениной», «Мертвых душ» и многих других спектаклей. Именно здесь зародилась и сформировалась на всю жизнь его любовь к театру.

Профессиональная деятельность

Окончил ГИТИС им. Луначарского в 1948 г. Еще раньше, с 1945 г., начал работать во Всероссийском театральном обществе (ВТО). Проработал здесь 19 лет, пройдя путь от консультанта до главного редактора издательства ВТО. Именно в этот период, во многом благодаря Ю. Г. Шубу, издательство превратилось из небольшого «вспомогательного» подразделения ВТО в центр всесоюзного значения по выпуску высококлассной театральной литературы.

С 1964 по 1973 год — заместитель главного редактора издательства «Искусство». При участии Ю. Г. Шуба «Искусство» «запустило» свои знаменитые книжные серии, вроде «Жизни в искусстве», «Городов и музеев мира», «Памятников мирового искусства» и др., выпустило ряд ставших классическими книг по истории театра, давно превратившиеся в библиографическую редкость альбомы по истории живописи, и т. д. В этот период «Искусство» стало издательством мирового класса — по уровню подготовки рукописей, библиографического аппарата, полиграфическому качеству изданий. Многочисленные международные награды, полученные книгами, выпущенными в тот период «Искусством», — тому доказательство.

Его собственная приверженность стилю и культуре МХАТа никак не обузила его художественного мировоззрения. Весома его роль в творческой «реабилитации» Всеволода Мейерхольда после долгих лет забвения: при активном участии Ю. Г. Шуба в руководимых им издательствах ВТО и «Искусство» вышли в 1960-е годы знаменитые издания, разрушившие «заговор молчания» вокруг великой фигуры: сборник «Встречи с Мейерхольдом», двухтомник произведения самого Мастера, «Говоря с Мейерхольдом» Нины Велеховой.

В 1973 году Ю. Г. Шуб пришел в журнал «Театр», где проработал больше четверти века, сперва заместителем главного редактора, а с 1992 года — главным редактором. При нем журнал стал главным культурологическим изданием страны, не просто публиковавшим рецензии на спектакли и «отражавшим» ход театрального процесса, но во многом определявшим этот процесс. Знаменитые дискуссии о мюзикле, об «осовременивании» классики и др., которые вели на страницах «Театра» лучшие теоретики и практики театрального искусства в «застойные», но чрезвычайно плодотворные для театра 1970-1980-е годы, часто бывали ярче и интереснее любых спектаклей и навсегда вошли в историю художественной мысли.

Похоронен в Москве, на Востряковском кладбище.

Награды

• Заслуженный работник культуры РСФСР
• Заслуженный деятель искусств РСФСР
• Орден «Знак Почета»
• Орден Трудового Красного Знамени
• Медали

Семья

Жена Ю. Г. Шуба, с которой они встретились еще в довоенном ГИТИСе и прошли всю жизнь, рука об руку, — ведущий театральный критик и писатель 1950-1990-х годов Н. А. Велехова.

Сын Ю. Г. Шуба и Н. А. Велеховой — известный журналист Леонид Велехов.

Дочь Ю. Г. Шуба и Н. А. Велеховой — театровед Марианна Шуб

Интересные факты

Юлий Шуб был наречен в честь близкого друга его отца, лидера меньшевиков Юлия Мартова. Мартов, как известно, был, до их идейного разрыва, самым близким другом В. И. Ульянова-Ленина и единственным человеком, с которым Ленин был на «ты».

Отрывок, характеризующий Шуб, Юлий Германович

Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.