Шувалов, Павел Андреевич (1776)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Андреевич Шувалов

Портрет П.А.Шувалова
работы[1] Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения

21 мая 1776(1776-05-21)

Дата смерти

1 декабря 1823(1823-12-01) (47 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

Кавалерия

Годы службы

1793 - 1823

Звание

генерал-лейтенант,
генерал-адъютант

Граф Па́вел Андре́евич Шува́лов (1776—1823) — русский генерал-лейтенант, генерал-адъютант из рода Шуваловых, отличившийся во время войн с Наполеоном. Владелец имения Парголово.



Биография

Второй (после Петра) сын литератора-галломана Андрея Петровича Шувалова от брака с Екатериной Петровной, дочерью фельдмаршала П. С. Салтыкова. Получил воспитание на французский лад.

В военную службу был записан ещё в малолетнем возрасте, получив 12 февраля 1786 года звание корнета в лейб-гвардии Конному полку. 3 января 1793 был произведён в звание подпоручика. 1 января 1795 удостоен за участие в подавлении восстания Костюшко в 1794 году ордена Св. Георгия 4-го кл.

Во всемилостивейшем уважении на усердную службу и отличное мужество, оказанное 24-го октября при взятии приступом сильно укрепленного Варшавского предместия, именуемого Прага.

18 августа 1798 года получил звание полковника. Принимал участие в Итальянском и Швейцарском походах армии Суворова, отличился при Нови, у Сен-Готардского перевала получил «жестокое» ранение в колено.

По возвращении в Россию вышел в отставку, но после смены императора вернулся на военную службу в чине генерал-майора (15 сентября 1801), а 11 июня 1803 года получил назначение на должность шефа Глуховского кирасирского полка. В 1806 году временно служил в другом драгунском полку, затем вернулся в старый полк. По характеристике Ф. Вигеля,

Он был человек добродушный, благородный и храбрый, один из любимцев императора — и должен бы был быстрее шагать на военном поприще, если бы смолоду не имел несчастной, совсем не аристократической привычки придерживаться хмельного.

В 1807 году участвовал в войне с французской армией в Пруссии. 7 июля 1808 года ему было присвоено звание генерал-адъютанта, тогда же он был снят с должности шефа полка. Во время зимней кампании 1809 года возглавлял Глуховский кирасирский полк. Проделав с северным отрядом марш по льду, взял город Торнео, где захватил порядка 8000 солдат шведского гарнизона и множество орудий; 3 мая Шувалов одержал победу при Шелефте и взял в плен авангард, а 20 мая занял Умео. Шведские войска были частью опрокинуты, частью поспешно отступили. Шведский генерал Дёбельн просил Шувалова с учётом близкого заключения мира прекратить кровопролитие и предложил уступить всю Вестроботнию. Шувалов согласился заключить конвенцию, но главнокомандующий Барклай де Толли её не одобрил[2].

За этот успех Шувалов получил 20 марта 1809 года повышение в звании до генерал-лейтенанта. В период с декабря 1809 по май 1811 года исполнял дипломатические поручения в столице Австрийской империи Вене.

В Отечественную войну 1812 года возглавил 4-й пехотный корпус, входивший в состав 1-й Западной армии, однако уже вскоре после начала боевых действий был вынужден покинуть расположение войск по состоянию здоровья и временно оставил действительную службу. Принимал участие во всех основных сражениях кампании 1813—14 годов, находясь непосредственно при особе императора Александра I; отличился в битве под Кульмом, за что был награждён прусским Железным крестом. Дважды возглавлял русские делегации на переговорах с французским командованием о заключении перемирий, в том числе подписал 7-недельное Плесвицкое перемирие. За участие в так называемой Битве народов под Лейпцигом получил орден Св. Александра Невского; присутствовал при взятии Парижа союзниками.

В 1814 году сопровождал отрёкшегося от престола Наполеона I и его супругу Марию-Луизу во Фрежюс, затем, находясь в должности комиссара русского правительства, эскортировал бывшего императора на остров Эльба. Шувалов спас ему жизнь, за что в подарок ему была вручена памятная сабля: во время проезда на Эльбу через Фонтенбло он «одолжил» Наполеону свою шинель и пересадил его в свою карету. Такая маскировка была мерой предосторожности, чтобы не допустить убийства бывшего императора враждебно настроенными к нему французами. Ныне эта шинель выставлена в венском Музее военной истории[3].

Позже Шувалов служил при Александре I и продолжал исполнять некоторые поручения дипломатического характера. Скончался 1 декабря 1823 года и похоронен на Георгиевском кладбище Большой Охты в Петербурге, где купил место незадолго до этого[4]. На похоронах Шувалова присутствовал сам император. К. Я. Булгаков писал брату[5]:

Здесь в семье Шуваловых внезапное и печальное происшествие... В субботу генерал-адъютант Шувалов немного занемог, велел приготовить себе ванну и только поднял ногу, чтоб влезть в неё, повалился и отдал Богу душу. Говорят, что у него был полип в сердце, но конец все-таки сделал ему удар. Он был добр, счастлив, богат до чрезвычайности; смерть его всех поразила и всех огорчила, особенно бедных.

Награды и почести

Ордена:

Семья

С 1815 года был женат на княжне Варваре Петровне Шаховской (1796—1870), чья мать шокировала Екатерину II браком с принцем Аренбергом. В браке имели двух сыновей:

Напишите отзыв о статье "Шувалов, Павел Андреевич (1776)"

Примечания

  1. Государственный Эрмитаж. Западноевропейская живопись. Каталог / под ред. В. Ф. Левинсона-Лессинга; ред. А. Е. Кроль, К. М. Семенова. — 2-е издание, переработанное и дополненное. — Л.: Искусство, 1981. — Т. 2. — С. 255, кат.№ 7846. — 360 с.
  2. «Русские портреты XVIII и XIX столетий». Выпуск 4. Портрет № 89.
  3. Manfried Rauchensteiner, Manfred Litscher (Hrsg.): Das Heeresgeschichtliche Museum in Wien. Graz u.a. 2000, ISBN 3-222-12834-0, S. 43.
  4. Во время похорон матери своей тёщи, урождённой Строгановой, от которой унаследовал некоторые горнодобывающие предприятия Строгановых на Урале.
  5. Братья Булгаковы. Переписка. Т.2. — М.: Захаров, 2010. — С. 375—376.

Ссылки

  • [www.museum.ru/1812/Persons/slovar/sl_sh19.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 620-621.

Отрывок, характеризующий Шувалов, Павел Андреевич (1776)

– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.