Шуйский, Василий Васильевич Гребёнка

Василий Васильевич Шуйский, Гребёнка (умер около 1480)— Великий князь Нижегородско-Суздальский. Внук Семёна Дмитриевича, основателя младшей ветви Шуйских.

Псковский наместник

В 1448 году был приглашён псковичами на княжество. В качестве высшего военного начальника энергично взялся за обустройство оборонительных сооружений Пскова, которые позволили выстоять в постоянной борьбе с ливонцами. После гибели в Новгороде Дмитрия Шемяки, претендента на московский трон, псковичи оказали помощь его сыну Ивану. Это обострило противостояние Василия Гребёнки с Москвой.

Противостояние с Москвой

В 1455, учитывая военные заслуги Василия Гребёнки, он был приглашён на княжение в Новгород. С самого начала он взялся за организацию войска. Самым слабым местом новгородского войска на тот момент была малочисленная конница. Василию Гребёнке удалось создать в Новгороде тяжёлую, закованную в латы по немецкому образцу, конницу. Её численность доходила до 5000. Однако в январе 1456 года эта конница потерпела поражение от Василия II под Русой. Новгородцы в результате поражения подписали Яжелбецкий договор 1456 года, по которому Новгород лишался права внешних сношений, высшей судебной инстанцией становился князь, новгородская вечевая печать заменялась печатью Великого Князя.

В 1470 году про-литовская партия в Новгороде пригласила Михаила Олельковича на княжение в Новгород. Иван III пытался повлиять на Новгород дипломатическим путём через представителей церкви. Действия новгородцев были расценены в Москве как "измена православию". Несмотря на то, что Михаил Олелькович в марте 1471 года покинул Новгород и уехал в Киев, Иван III принял решение организовать общерусский "крестовый поход" на Новгород. Религиозная окраска этого похода должна была сплотить всех его участников и деморализовать противника.

В 14 июля 1471 произошла Шелонская битва, которая решила исход кампании. В это же время 12-тысячная судовая рать Василия Гребёнки двинулась к Устюгу. Московские бояре, во главе с воеводою Василием Образцом, собрав 4-тысячную судовую рать из вятчан и устюжан, выступили навстречу новгородцам. Противники на судах встретились на р. Северная Двина, вышли на берег и вступили в бой. Москвичи опять разбили новгородцев. Новгородцам не помогло их тройное численное превосходство, так как их боеспособность была слишком низкой.

Подавив сопротивление Великого Новгорода, Иван III велел казнить наиболее видных сторонников новгородско-литовского союза.

Закат Новгородской республики

Полем идеологической битвы теперь стал «черный люд». Учитывая опыт 1471 г., когда новгородскому боярству удалось увлечь за собой на путь борьбы против великокняжеской власти часть черных людей, теперь московское правительство стремится, напротив, само завоевать симпатии рядовых новгородских горожан. В 1475—1476 Иван III посетил Новгород. Он поддерживал союз с местными боярами. Но в то же время он хочет завоевать симпатии мирских слоев новгородского населения, выдавая себя за его защитника от боярского произвола.

Московские власти потребовали признания за Иваном III титула господаря и упразднения новгородского суда. После отказа новгородцев Иван III 30 сентября 1477 года послал в Новгород своё объявление войны. Иван начал осаду Новгорода 27 ноября.

Василий Гребёнка сильно укрепил город. Новгородские укрепления включали Детинец (Кремль) и «город» с мощным поясом укреплений. Чтобы не допустить штурма со стороны реки, Василий Гребёнка соорудил деревянную стену на судах, перегородив Волхов. Новгородцы отказались сдаться.

Иван не стал пытаться штурмовать его, а установил блокаду. Несколько раз новгородцы посылали парламентеров к Ивану III, каждый раз предлагая все большее число уступок. Иван отвергал все предложения и настаивал на признаний своей полной суверенной власти. Наконец 29 декабря новгородцы приняли условия Ивана III, и 13 января 1478 г. новгородские знатные люди дали клятву верности своему государю, а Василий Гребёнка отказался от своей клятвы Новгороду и заявил о верности Ивану. Новгородская республика прекратила своё существование.

Василий Гребёнка не был репрессирован, так как был скорее не принципиальным политическим противником, а полководцем-наёмником. С 1478 Василий Гребёнка находится в московской службе, с того же времени произведён в боярский сан. Василий Гребёнка наместник нижегородский с 1478. После 1480 года не упоминается, вероятно, умер на месте последней службы — в Нижнем Новгороде.

Литература

• Сербов Н. Суздальские и Суздальско-Нижегородские удельные князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Шуйский, Василий Васильевич Гребёнка

– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»