Шульгин, Дмитрий Иванович

Дмитрий Иванович Шульгин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Петербургский губернатор
1847 год — 1854 год
Монарх:	Николай I
Предшественник:	Матвей Евграфович Храповицкий
Преемник:	Павел Николаевич Игнатьев
Рождение:	1785(1785) Валдайский уезд Новгородского наместничества
Смерть:	20 декабря 1854(1854-12-20) Санкт-Петербург
Военная служба
Принадлежность:	Россия Россия
Род войск:	пехота
Звание:	генерал от инфантерии
Командовал:	Екатеринославский гренадерский полк, 3-я бригада 2-й гренадерской дивизии, 18-я (11-я) пехотная дивизия, 2-я гренадерская дивизия
Сражения:	Война третьей коалиции, Война четвёртой коалиции, Русско-шведская война 1808—1809, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг., Польская кампания 1831 г.
Награды:	Орден Святой Анны 4-й ст. (1806), Орден Святой Анны 2-й ст. (1812), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1813), «Pour le mérite» (1813), Орден Святой Анны 1-й ст. (1826), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1827), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1829), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1832), Орден Белого Орла (1838).

Дмитрий Иванович Шульгин (февраль 1785 — 20 декабря 1854) — генерал от инфантерии, член Государственного совета. В 1847-54 гг. санкт-петербургский военный генерал-губернатор, «управляющий и гражданской частью».

Биография

Родился в феврале 1785 г. и происходил из дворян Шульгиных Валдайского уезда Новгородского наместничества.

По окончании первоначального образования в Московском университетском пансионе («читал не бегло»), Шульгин 5 февраля 1800 г. был определён подпрапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк, 11 декабря 1804 г. произведён в портупей-прапорщики и 9 января 1805 г. — в прапорщики лейб-гвардии.

В рядах Преображенского полка Шульгин в 1805 г. совершил заграничный поход в Шлезию и Моравию и 20 ноября участвовал в сражении под Аустерлицем, за отличие в этом сражении награждён орденом св. Анны 4-й степени (28 августа 1808 г.). Произведённый 14 ноября 1806 г. в подпоручики, Шульгин в следующем году был в походе в Пруссию и в мае сражался под Гельсбергом.

По возвращении в Россию Шульгин участвовал в походе против шведов в Финляндию и в экспедиции, предпринятой для покорения Аландских островов; за отличие в этой кампании произведён 11 августа 1809 г. в поручики.

Произведённый 26 октября 1811 г. в штабс-капитаны, он 19 ноября перевёлся в Лейб-гвардии Литовский полк (впоследствии названный Московским), в рядах которого принимал участие во многих делах Отечественной войны — при Витебске, Смоленске, Тарутине, Малом Ярославце и Красным — и за генеральное сражение под Бородиным был 8 сентября 1812 г. награждён орденом св. Анны 2-й степени с алмазными украшениями; за отличие в кампании 1812 г. произведён 20 января 1813 г. в капитаны.

В Заграничном походе 1813 г. Шульгин находился в сражениях при Люцене и Бауцене, причем за последнее был 26 августа награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом и прусским орденом «Pour le mérite»; в августе того же года он сражался при Дрездене, Кульме и Лейпциге.

В январе 1814 г. находился в походе во Францию и участвовал в сражениях на Бриеннском поле и при Ла-ротьере, а также под Парижем; за взятие Парижа был награждён серебряной медалью.

28 января 1816 г. Шульгин был произведён в полковники, а 29 ноября 1819 г. переведён в Екатеринославский гренадерский полк и назначен его командиром.

Произведённый 24 августа 1824 г. в чин генерал-майора, Шульгин состоял командиром 3-й бригады 2-й гренадерской дивизии, из которой 2 августа 1825 г. был переведён в Москву обер-полициймейстером. На этом посту Шульгин был удостоен орденов св. Анны 1-й степени (18 апреля 1826 г., алмазные знаки к этому ордену пожалованы 12 января 1828 г.), св. Владимира 3-й степени (8 февраля 1829 г.); 26 ноября 1827 г. за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 4054 по списку Григоровича — Степанова).

В 1830 г. высочайшим приказом Шульгин был назначен начальником 18-й пехотной дивизии (впоследствии переименованной в 11-ю), которая в составе других войск предназначалась для усмирения мятежа, вспыхнувшего в Польше, принял участие в этом усмирении и за удачные действия против мятежников был 23 января 1832 г. награждён орденом св. Владимира 2-й степени. 6 декабря 1833 г. произведён в генерал-лейтенанты; 25 июня 1838 г. награждён орденом Белого Орла.

12 октября 1840 г. генерал Шульгин был назначен начальником 2-й гренадерской дивизии, но вскоре по болезни принужден был оставить эту должность и Высочайшим приказом от 19 декабря 1843 г. назначен был состоять по армии.

С 4 января 1846 г. Шульгин исполнял должность Санкт-Петербургского коменданта, а с 21 апреля 1847 г. исполнял дела Санкт-Петербургского военного генерал-губернатора, 11 апреля следующего года утверждён в этой должности; 25 июня 1848 г. произведён в генералы от инфантерии. 1 ноября 1848 г. Шульгин был назначен членом Государственного совета, с оставлением в должности генерал-губернатора.

С 1847 по 1855 год был членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге. 1 ноября 1848 г. Шульгин был назначен вице-президентом комитета попечительного о тюрьмах Общества и за отличное и примерное благоустройство и за образцовый порядок неоднократно удостаивался Монаршей признательности, объявляемой ему в именных указах совету Общества.

Шульгин умер 20 декабря 1854 г., похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

Получила большую известность фраза, сказанная Шульгиным в ноябре 1851 г. Н. И. Гречу: «Да ведь мы не в Европе! По географическому положению мы европейцы, это правда, но по отношениям к быту общества мы чистые азиаты!»

Источники

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Санкт-Петербургский генерал-губернатор Шульгин и Н. И. Греч // «Русская старина», 1897, ноябрь.
• Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. СПб., 2007
• [old.gov.spb.ru/gov/governor/gallery/xix_1/shulgin Официальный портал Администрации Санкт-Петербурга]

Отрывок, характеризующий Шульгин, Дмитрий Иванович

«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.