Шульц, Максимилиан Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Шульц.
Максимилиан Фёдорович фон Шульц
Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

флот

Годы службы

1875—1917

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 вице-адмирал

Командовал
Сражения/войны
Награды и премии

Максимилиа́н (Михаи́л) Фёдорович фон Шульц (нем. Maximilian Herbert Gottlieb von Schullz; 6 января 1862 Кронштадт — сентябрь 1919, Луга) — русский морской военачальник, вице-адмирал.

Потомственный дворянин, сын контр-адмирала Фёдора Богдановича фон Шульца; брат капитанов 2-го ранга Вильгельма Фёдоровича фон Шульца и Константина Фёдоровича фон Шульца; шурин вице-адмирала Людвига Бернгардовича фон Кербера и генерал-лейтенанта Евгения Георгиевича фон Гарфа.





Биография

Родился 6 января 1862 г. в Кронштадте, в семье морского офицера Ф. Б. фон Шульца. После переезда семьи в Петербург учился в гимназии с реальным отделением Святой Анны (бывшую Annenschule), окончив которую 16 сентября 1875 поступил в Морское училище (Морской кадетский корпус). Был выпущен гардемарином 12 апреля 1881 г. в третий флотский экипаж, однако уже 29 августа переведен в Отдельный корпус пограничной стражи. Был назначен на пограничный крейсер «Нырок», на котором в течение года в плавании по Балтийскому морю сначала гардемарином, а с 31 мая 1882 г. в звании мичмана, охотился за контрабандистами.

21 мая 1883 г. возвратился в Морское ведомство с назначением в заграничное плаванье на корвете «Баян». Этот поход в Тихий океан продолжался почти два года. Вскоре после возвращения, 27 августа 1885 г. Шульц был определен на должность ревизора двухбашенной броненосной лодки обороны Кронштадского порта «Смерч». В 1886 г. прослушал краткий курс в Минном офицерском классе. 1 января 1889 г. присвоено звание лейтенанта, а спустя 5 мес., 2 мая 1889 г. получил назначение командиром третьей роты броненосца «Петр Великий».

До осени находился в плавании по Балтийскому морю в составе Практической эскадры под командованием вице-адмирала Н. В. Копытова, вслед затем был зачислен в Кронштадтскую Водолазную школу, в которой учился с перерывом на заграничное плавание на броненосном фрегате «Минин» под командованием капитана 1-го ранга А. А. Бирилева. Оно началось 3 сентября и продолжалось почти год. Осенью 1891 г. Шульц возвратился в Водолазную школу, которую успешно закончил в конце декабря с получением звания водолазного офицера. Кстати, за годы учебы Шульцу удалось сконструировать подводный миноискатель, который вскоре был принят на вооружение, а также существенно усовершенствовать подводный телефон.

В новом качестве водолазного офицера Шульц продолжил службу на фрегате «Минин», однако уже 31 августа 1892 г. он вновь оказался в Водолазной школе, но уже в качестве преподавателя. В 1894 г. в составе преподавателей и курсантов Водолазной школы он принимал участие в тщетных попытках поиска затонувшего годом раньше при переходе из Ревеля в Гельсингфорс броненосца «Русалка», а летом следующего года с группой балтийских водолазов выезжал на поиски английского фрегата «Принц», который с грузом золота затонул районе Балаклавы ещё в 1854 г.

На этом служба Шульца на Балтике надолго прервалась и 16 октября 1895 г. он был назначен в Сибирский флотский экипаж, где 10 марта, то есть к началу кампании 1896 г. получил назначение на миноносец «Ревель». Почти одновременно, Шульц стал членом временного военно-морского суда Владивостокского порта.

Из-за быстрого роста числа кораблей эскадры Тихого океана, и командование в условиях очевидного кадрового голода, вынуждено было постоянно перемещать офицеров. Коснулось это и Шульца. Так, 16 октября 1896 года он был назначен вахтенным начальником минного транспорта «Алеут», а 18 ноября он уже командир 11 роты Сибирского флотского экипажа. На следующий, 1897 год, 18 апреля перед самым началом кампании Шульца назначили командиром миноносца «Свеаборг», с тем, чтобы уже 30 мая перевести командиром миноносца «Борго». Осенью, с завершением кампании 1897 г. он уже командир третьей роты канонерской лодки «Манджур», откуда 5 августа 1898 г. был временно переведен старшим офицером крейсера «Забияка». Затем, с ноября Шульц вновь командир, правда, уже 12 роты флотского экипажа.

В начале 1899 года Шульц из Владивостока был переведен в незамерзающий Порт-Артур, где 11 января вступил в должность командира отряда миноносцев № 203, 204, 205, 206, 207. Следующее назначение старшим офицером канонерской лодки «Бобр» последовало перед самым 1900 годом, но послужить не ней Шульцу практически не пришлось. Уже в первых числах января он срочно убыл на Балтику, где вместе с младшим братом принял участие в спасении броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», наскочившего на камни в районе острова Гогланд. В задачу Шульца входила организация подводных взрывных работ, направленных на разрушении скалы под днищем броненосца.

Из командировки Шульц вернулся в середине весны и уже 27 апреля получил назначение старшим офицером крейсера «Разбойник», где недавно служил его младший брат. Почти сразу в составе международных сил Шульцу пришлось принят участие в военных событиях в Китае. Он возглавил один из десантных отрядов, участвовавших в штурме крепости Дагу и на походе Пекин. Служба на «Разбойнике» продолжалась еще почти два года. Здесь, на борту крейсера 14 апреля 1902 года Шульц получил известие о присвоении ему звания капитана 2-го ранга, а меньше чем через месяц он был назначен командиром эсминца «Пронзительный». Это означало, что он должен был вернуться на Балтику, однако, уже осенью 1902 г. Шульц оказался в Порт-Артуре командиром только вступившего в строй эсминца «Смелый». Скорее всего, до Петербурга Шульц так и не доехал, поскольку как оказалось, еще летом в Порт-Артуре проводил испытания своего будущего корабля.

Эсминец «Смелый» оказался тем самым кораблем, на котором Шульц встретил начало Русско-японской войны. Сразу после начала боевых действий «Смелый» оказался в самой гуще событий. Так, уже на второй день войны только два эскадренных миноносца — ставший вскоре легендарным после своей гибели «Стерегущий» и его более счастливый собрат «Смелый» целые сутки вместе и весьма успешно охраняли подступы к крепости со стороны моря.

24 февраля в должность командующего Тихоокеанской эскадрой вступил вице-адмирал С. О. Макаров, а 16 марта 1904 г. капитана 2-го ранга Шульц был назначен им командиром крейсера «Новик». Шульц принял легендарный корабль у капитана I-го ранга Н. О. Эссена, которого С. О. Макаров перевел командиром броненосца «Севастополь». Первоначально решение С. О. Макарова не было утверждено наместником Николая II на Дальнем востоке адмиралом Е. И. Алексеевым, поэтому некоторое время и Н. О. Эссен и Шульц числились временно исполняющими свои обязанности.

В Порт-Артуре «Новик» был единственным кораблем постоянно находившийся в состоянии 40-минутной готовности. Это означало, что большая часть его машин всегда находилась под парами. «Новик» участвовал практически во всех операциях эскадры, часто действовал в одиночку или возглавлял отряд миноносцев. О службе на «Новике» подробно писал его вахтенный начальник А. П. Штер. Команда «Новика» была, пожалуй, самой орденоносной в Порт-Артуре. Шульц же был награждён Золотым оружием с надписью «За храбрость».

Именно с борта своего «Новика» 31 марта 1904 г. Шульц наблюдал гибель броненосца «Петропавловск» с командующим эскадрой С. О. Макаровым и всем его штабом на борту. Общая для всех защитников Порт-Артура трагедия для него имело глубоко личную окраску, ведь рядом с С. О. Макаровым находился его брат Константин.

Очень быстро слава «Новика» распространилась далеко за пределы Порт-Артура. Даже японцы восхищались подвигами крейсера, всерьез считая, что он был «заколдован» от поражений. Токийский корреспондент лондонской «Таймс» писал: «Не раз японские моряки благословляли свою судьбу, что им приходится иметь дело только с одним „Новиком“ — иначе вся история этой морской войны могла бы выглядеть совершенно иначе». Начиная с зимы 1904 года на страницах зарубежной прессы, «Новик» стал, пожалуй, самым частым и наиболее популярным героем войны.

Ключевым событием в действиях Тихоокеанской эскадры стал несостоявшийся прорыв из Порт-Артура во Владивосток 28 июля 1904 г. Лишь нескольким боевым кораблям удалось прорваться сквозь эскадру адмирала Того, но все они вскоре оказались интернированы в ближайших нейтральных портах. Исключением оказался только «Новик». Пополнив запас угля в порту Циндао, он предпринял попытку в одиночку достичь Владивостока обойдя Японию с востока. Маневр почти удался. Крейсер за 10 суток достиг русских берегов острова Сахалин, где был вынужден принять неравный бой с тяжёлым японским крейсером «Цусима». В результате боя серьезные повреждения получили оба его участника, но «Новик» уже не мог двигаться дальше. Шульц принял решение затопить крейсер у Корсаковского поста, предварительно сведя команду на берег. За этот героический прорыв Шульц был награждён Орденом Святого Георгия 4-й ст.

Прибыв во Владивосток 9 августа 1904 г., уже через три дня Шульц был назначен временно исполнять обязанности командира крейсера 1 ранга Владивостокского отряда крейсеров «Громобой», заменив тем самым тяжело раненого в бою 1 августа в Корейском проливе капитана 1-го ранга Н. Д. Дабича. Предполагалось, что новый командир «Громобоя», капитан 1-го ранга Л. А. Брусилов прибудет во Владивосток к концу декабря, но реально он приехал только в апреле 1905 г. По этой причине, исполняя обязанности командира «Громобя» и участвуя во всех боевых действиях Владивостокского отряда крейсеров, с 31 декабря 1904 г. Шульц возглавлял и Сибирский флотский экипаж.

С окончанием войны с Японией, 26 сентября 1905 г. Шульц сдал Сибирский экипаж и выехал в Петербург. Предполагалось, что дальнейшим местом его службы станет Балтийский флот, однако после ноябрьского восстания на крейсере «Очаков» началась ротация офицеров, и Шульц 30 января срочно был переведен на Черноморский флот командиром крейсера «Кагул», который только вступил в строй. Шульц принял его у стен судостроительного завода в Николаеве и вышел в Севастополь для проведения ходовых испытаний. 31 января 1907 года крейсер был зачислен в состав судов Отдельного Практического отряда Черного моря, а 25 марта переименован в крейсер «Память Меркурия». В эти же дни, 27 апреля 1907 г. Шульц стал капитаном 1-го ранга.

Ровно через год, 3 марта 1908 г. Шульц был назначен командиром линкора «Иоанн Златоуст», плаванием на котором фактически и закончилась его служба на Черном море. Следует отметить, что в эти годы, службу командиром кораблей Шульц совмещал с деятельностью иного рода. Как член военно-морского суда Севастопольского порта и участник Русско-японской войны он вошел в состав следственной комиссии, созданной в 1906 г. по указу Николая II для установления причин гибели в Цусимском сражении 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала З. П. Рожественского. В состав комиссии кроме Шульца вошли: вице-адмирал Я. А. Гильтебрандт, контр-адмирал М. П. Молас, контр-адмирал барон фон Э. А. Штакельберг. Комиссия поименно назвала всех тех, чьи неправильные решения привели к столь масштабной трагедии. Выводы её оказались весьма жесткими.

После завершения работы комиссии, Шульц выступил в роли адвоката по делу о сдаче Порт-Артура японцам, успешно защитив в суде бывшего коменданта крепости, генерал К. Н. Смирнова, в то время, как его непосредственный начальник генерал А. М. Стессель был признан виновным.

История с генералом К. Н. Смирновым имела продолжение. Признанный виновным тем же судом за совершении воинских преступлениях генерал А. В. Фок, посчитал себя оскорбленным К. Н. Смирновым и вызвал его на дуэль (возможно, последнюю в истории императорской России), и Шульц в этом поединке был секундантом своего бывшего подзащитного.

24 ноября 1908 года командующим Соединенных отрядов на правах начальника Морских сил Балтийского моря стал Н. О. Эссен. Перед вступлении в должность он получил право подобрать себе офицеров на ключевые посты. В его списке одним из первых значился капитан 1-го ранга М. Шульц. Н. О. Эссен планировал использовать Шульца в качестве командующего отрядом минных заградителей, которого еще предстояло только создать. По этой причине первую кампанию на Балтике Шульц провел в качестве командира учебным крейсером «Крейсер» и только 10 ноября 1910 г после завершения испытаний всех минных заградителей отряда, а их было шесть, вступил в командованием этим соединением под брейд вымпелом.

За три года командования вновь созданным отрядом минных заградителей Шульц сделал из него одно из самых боеспособных соединений флота. Отрядом впервые были освоены шхерные фарватеры, моряки в совершенстве овладели техникой решения боевых задач любой сложности. Не даром, именно этот отряд, правда, под командованием уже другого командира — контр-адмирала В. А. Канина, за несколько часов до начала Первой мировой войны виртуозно установил минные заграждения на линии Нарген-Порккала-Удд, надежно перекрыв Финский залив и тем самым обезопасил Петроград он проникновения вражеского десанта. Дважды (29.6.1910 и 21.3.1911) отряд был удостоен вниманием Николая II. Пои итогам этих смотров, Шульц был удостоен Высочайшей благодарности, а 6 декабря 1911 года произведен в контр-адмиралы.

3 апреля 1913 г., оставив Отряд заградителей, Шульц принял под своё командование бригаду крейсеров в составе броненосного крейсера «Громобой» крейсеров «Адмирал Макаров», «Паллада» и эскадренного миноносца «Новик». Командовать им Шульцу пришлось только одну кампанию и 4 ноября 1913 г. он был назначен командующим Сибирской флотилией.

Накануне Первой мировой войны Сибирская флотилия не представляла собой значительной военно-морской силы. В её состав входили крейсеры «Аскольд» и «Жемчуг», канонерская лодка «Манджур», 9 эсминцев, 10 миноносцев и 9 подводных лодок, поэтому и задачи её были относительно скромные. Буквально накануне войны Шульц снарядил и проводил в дальнее арктическое плавание четвертую и самую успешную экспедицию под командованием Б. А. Вилькицкого. Тогда двум знаменитым ледоколам «Таймыр» и «Вайгач» впервые удалось, пройти Северным морским путём и дойти до Архангельска.

С началом войны и так весьма скромная по своим силам Сибирская флотилия была вынуждена передать в состав английской эскадры для совместных действий против эскадры вице-адмирала М. фон Шпее два самых боеспособных своих корабля — крейсеры «Аскольд» и «Жемчуг». Для того, чтобы усилить свою флотилию пришлось мобилизовать и переоборудовать под боевые корабли целый ряд судов Добровольного флота. Небольшая эскадра Шульца успешно справлялась с задачей сопровождения и приемки во Владивостоке потока судов прибывающих с военными грузами в Россию из Америки. За всю войну только однажды и в самые первые дни войны немецкому крейсеру «Эмден» удалось задержать российский пароход «Рязань».

С организацией на севере России Флотилии Северного Ледовитого океана Шульцу было предписано передать в её состав целый ряд своих боевых кораблей, а также организовать приемку, ремонт и перевод на север трех бывших российских военных судна, выкупленных у Японии. Это был броненосцы «Полтава» (которую пришлось переименовать в «Чесму»), и «Пересвет», а также крейсер «Варяг». После Февральской революции, как не подтвердивший своей лояльности Временному правительству 4 апреля 1917 г. Шульц был отчислен от должности командира Сибирской флотилии с зачислением в резерв чинов морского ведомства.

Он вернулся а Петроград. После прихода к власти большевиков Шульц не принимал участия в братоубийственной Гражданской войне и скромно жил недалеко от столицы. Никогда не имея семьи, он поселился у своей сестры в уездном городке Луга. Летом 1919 года к Луге подошла армия Юденича. По инициативе последнего, была организована тайная встреча представителя его штаба с отставным адмиралом. Шульц подтвердил своё намерение не участвовать в войне, но, вероятно, об этой встрече стало известно красным. Вскоре он был арестован и расстрелян чекистами. Это произошло в конце сентября или начале октября 1919 г. Место захоронения вице-адмирала Шульца осталось скрытым.

Интересные факты

  • Шульц был страстным фотографом и запечатлел на своих снимках всю Порт-Артурскую эпопею. После окончания Русско-японской войны, в содружестве с поручиком Б. В. Ждановым в 1906 г. в изд-ве Прокудина-Горского им был выпущен «Порт-Артурский альбом. 1904-05 гг.». Огромная коллекция фотопластинок с запечатленной Русско-японской войной, занимавшая целый сундук сопровождала его всю жизнь. В 1919 г. в Луге при аресте Шульца чекистами, этот сундук был изъят и исчез на многие годы. В 1951 г. значительная часть негативов была случайно обнаружена при ремонте дома в Витебске и поступила в фонды Центрального Военно-Морского музея. На самом деле авторство очень многих безымянных фотографии Русско-японской войны, распространяемых в интернете принадлежит Шульцу.

  • В течение многих лет в семье племянника Шульца — Л. Л. Кербера, который жил с адмиралом в Луге, как неприкосновенная реликвия хранился пробитый во многих местах Андреевский флаг. Это был тот самый флаг, под которым легендарный «Новик» принял свой последний бой. На правах командира Шульц не расставался с ним до последнего часа своей жизни. В тридцатые годы в ожидании ареста и неизбежного обыска Л.Керберу пришлось распороть флаг на отдельные лоскуты и распределить их по разным местам так, чтобы никто уже не смог узнать в отдельных кусках материи атрибут старого Императорского флота. Оставалась надежда, что настанет время, и эти лоскутки вновь удастся соединить. Вмешалась война, которая не пощадила их и уничтожила надежду.
  • Будучи капитаном 1-го ранга, Шульц обобщил свой опыт службы в Корпусе пограничной стражи в статье «О реформе пограничного надзора по Прибалтийскому побережью» предложив новую организационную структуру пограничной службы на море, которая фактически действует по настоящее время.

  • Во Владивостоке Шульц свел дружбу с художником Александром Александровичем Сахаровым. А. А. Сахаров закончил Императорскую академию художеств в мастерской И. Айвазовского. Став первым маринистом на Дальнем Востоке, Сахаров приобрел известность во всем регионе и выполнял заказы, работая на Шантарских островах, в Благовещенске, Хабаровске, Порт-Артуре. Наиболее известны его картины «Оборона Благовещенска в 1900 году» и "Бой у Чемульпо «Варяга» и «Корейца». А. А. Сахаров был одним из участников легендарного перехода Северным морским путём ледоколов «Вайгач» и «Таймыр». В бухте Проведения, узнав о начале Первой мировой войны, Сахаров прервал путешествие и вернулся во Владивосток, чтобы участвовать в войне. Две его работы посвященные начальному этапу этого плавания хранились у Шульца.

  • Во Владивостоке Шульц был близко знаком с выдающимся русским путешественником, географом, этнографом и писателем, будущим автором знаменитых романов «По Уссурийскому Краю» и «Дерсу Узала» В. К. Арсеньевым. Вместе они занимались археологическими исследованиями. В Гродековском музее в Хабаровске и сейчас хранятся находки, сделанные осенью 1916 года Арсеньевым, Шульцем и командиром вспомогательного крейсера «Орел» А. Н. Пелль на полуострове Песчаный в Амурском заливе. О том, что ими была обнаружена древнейшая палеолитическая стоянка, свидетельствовали каменные наконечники для копий, каменные топоры и сколы. Интересно, что рядом оказались и гончарные изделия более позднего периода. Важность находок была оценена позже. В советское время, уже после Второй мировой войны на полуострове Песчаный производил раскопки академик АН СССР А. П. Окладников.
  • 18 октября 1916 года многие жители Приморья наблюдали падение метеорита. Небесное тело упало средь бела дня в ста восьмидесяти километрах к северу от Владивостока, поблизости от населенного пункта Богуславка. Шульц участвовал в организации поиска метеорита. Были найдены два крупных фрагмента метеорита общей массой в 256,8 кг. После выхода в отставку Шульц лично перевез его в Петроград. Метеорит «Богуславка» сегодня хранится в Метеоритной коллекции РАН и зарегистрирован под именем вице-адмирала М. Ф. фон Шульца. Следует отметить, что «Богуславка» крайне редкий — железный метеорит. Из числа подобных, обнаруженных на территории России, он первый. Благодаря этой находке имя М. Ф. Шульца занесено на Доску почета Метеоритной коллекции РАН.
  • В современной литературе обычно местом гибели адмирала Шульца называется пос. Вырица под Петроградом, причем указывается, что он был убит грабителями. Оба факта не соответствуют действительности.

Отличия

Напишите отзыв о статье "Шульц, Максимилиан Фёдорович"

Ссылки

  • Копытов Г. А. [peterburg21vek.ru/static/img/0000/0000/7526/7526757.10irybooji.jpg?1 Керберы. Фамильный код. XIV—XXI вв.] — Кн. 1. — Изд. «Петербург — XXI век», 2013.
  • [www.1905.su/2013/01/maksimilian-mixail-fedorovich.html (Михаил Федорович Шульц часть 1)]
  • [www.1905.su/2013/01/maksimilian-mixail-fedorovich-1.html (Михаил Федорович Шульц часть 2)]
  • [www.meteorites.ru/menu/collection/coll_spisok.html Доска почета Метеоритной коллекции РАН ]
  • [www.proza.ru/2011/07/29/997 Егор Брацун Крейсер 2 — го ранга Новикъ]
  • Штер А. П. На крейсере «Новик». — СПб.: Гангут, 2001.


<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Для улучшения этой статьи желательно?:

Отрывок, характеризующий Шульц, Максимилиан Фёдорович

«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Шульц,_Максимилиан_Фёдорович&oldid=81638971»