Шульц, Михал

Михал Шульц
Michael Schulz
Аула Вильнюсского университета
Основные сведения
Место рождения	Курляндия
Место смерти	Вильно
Работы и достижения
Работал в городах	Вильно
Архитектурный стиль	классицизм
Важнейшие постройки	Дом Франка

Ми́хал Шульц (Михаил Шульц, лит. Mykolas Angelas Šulcas, польск. Michał Szulc; 1769, Курляндия — 20 июня 1812, Вильно) — литовский архитектор немецкого происхождения, представитель позднего классицизма.

Биография

В 1788 году окончил Главную виленскую школу (в 1803 году преобразованную в Виленский университет) со степенью доктора философии. Ученик профессора Лауринаса Стуоки-Гуцявичюса. С осени 1788 года преподавал в школах Кретингена, Вильны, Новогрудка. Участвовал в восстании 1794 года. Осенью 1797 года стал адъюнктом профессора Лауринаса Гуцявичюса, позднее — профессором университета, возглавил кафедру архитектуры.

С 1799 года проектировал, строил и реконструировал учебные корпуса Виленского университета и дома персонала университета, также другие жилые дома Вильны, усадебные ансамбли и храмовые здания в Литве и Белоруссии.

В 1809 году при реконструкции гимназии Виленского университета обвалился потолок. Авария произошла также при перестройке костёла пиаров в жилой дом. Четырёхэтажный дом Шульца с величественным классицистским фасадом, возведённый на углу улиц Немецкой (Vokiečių g. 8) и Доминиканской (Dominikonų g.) в 1800 году на месте не достроенного костёла пиаров, в XIX веке был самым высоким в Вильне. Перед Второй мировой войной в нём была гостиница «Европа». В 1944 году здание сгорело и после войны на его месте был построен ничем не примечательный жилой дом.

В связи с авариями полиция запретила Шульцу заниматься проектированием и строительством. Он был уволен с должности архитектора университета, однако оставался профессором архитектуры.

Летом 1812 года Шульцу было поручено возведение павильона для торжественного ужина в честь императора Александра в Закрете (ныне парк Вингис). Незадолго до бала павильон обрушился. Потрясённый Шульц бросился в Вилию и утонул:

Шульц поторопился исполнить поручение и, хотя времени оставалось очень немного, успел воздвигнуть столовую, отличавшуюся изяществом отделки, так что император и все гости любовались постройкою. Но за два часа до ужина крыша этой залы рухнула. Испуганный Шульц, боясь, чтобы его не сочли злоумышленником, бросился в Вилию. Тело его вытащили через несколько дней в 20 верстах от города.

Творчество

В начале своей деятельности завершал работы, начатые Гуцявичюсом: в 1798—1801 годах завершил реконструкцию виленского Кафедрального собора, в 1798—1800 — виленской Ратуши.

Затем работал над реконструкцией зданий Виленского университета. В 1799—1801 годах на третьем этаже северного корпуса двора Сарбевия оборудовал собственную квартиру в четыре комнаты. Интерьер квартиры Шульц декорировал лепными орнаментами и формами различных ордеров. Для освещения спальни наподобие римского атриума в потолке и кровле прорублено окно прямоугольной формы. Помещение украшено формами дорического ордера, сосредоточенными в антаблементе и обрамлении окон. Опоясывающий гостиную антаблемент состоит из фриза, разбитого на метопы с розетками растительных мотивов. Антаблементы других комнат коринфского и тосканского ордера. В своей квартире Шульц читал лекции, используя её как наглядное пособие по истории архитектуры и проектированию.

Одноэтажные здания западного корпуса двора М. Даукши Шульц реконструировал под квартиры профессоров, изменив планировку и надстроив два этажа. В 1806 году третий этаж западного корпуса двора Сарбевия архитектор приспособил под библиотеку. В 1810 году в Большом дворе он перестроил фасад аулы, украсив его классицистским порталом. В 1811 году Шульц работал на проектом реконструкции аулы.

В 1799 году архитектор реконструировал здания в Серейкишках, приспосабливая их для кафедры естественных наук (лаборатории, аудитории, квартиры профессоров). Тогда же им был подготовлен проект Серейкишского ботанического сада и построен мостик в саду. Осенью того же года Шульц реконструировал здание университетской аптеки (дворец Бжостовских) на углу улиц Швянто Йоно (Šv. Jono g.) и Университето (Universiteto g.).

В 1807 году архитектор реконструировал трёхэтажный дом Прозоров на Большой улице, в котором были устроены квартиры для профессоров. Впоследствии здание стало известно как дом Франка (Didžioji g. 1; ныне здесь располагаются книжный магазин, посольство Франции и Французский культурный центр). Расположенный асимметрично подъезд подчёркивают дорические пилястры и наличник. Большие окна второго этажа украшают обрамления и лепные орнаментные венки. Угол дом акцентирован белым рустом.

В 1807—1810 годах по проекту Шульца остатки заброшенной Пречистенской церкви были перестроены в университетский Анатомикум с аудиториями и прозекторскими на первом этаже и кабинетами, учебными и хозяйственными помещениями на втором.

Принадлежавший университету трёхэтажный дом Шульц в 1809—1810 году реконструировал для нужд Химической коллегии: построил большую ротондную аудиторию, оборудовал квартиры профессоров. В химической аудитории в форме амфитеатра в нишах между дорическими пилястрами были встроены цилиндрические печи. Две двери обрамляет портал с дорическими колоннами. Ротонду опоясывает широкий антаблемент. Купольный свод разделяют кессоны. Ныне в этом здании располагается Министерство образования и науки Литвы (угол улиц А. Волано и Швянто Миколо, A. Volano g. 2 / Šv. Mykolo g. 9 ).

Шульц также проектировал различного рода культовые здания. В 1802 году он спроектировал и возвёл колокольню костёла Святой Анны в Вильне. В 1802—1803 годах архитектор подготовил проект трёхнефной церкви, школы, хозяйственных и производственных построек в Свислочи (Белоруссия). Предполагается, что Шульцу принадлежит проект ансамбля каменных часовен в Вабальнинкасе (ныне Биржайский район).

Дворец Тизенгаузов

В начале XIX века архитектор участвовал в создании интерьеров дворца Тизенгаузов в Вильне на углу Немецкой и Трокской улиц (ныне Вокечю и Траку, Vokiečių g. 28 / Trakų g. 17).

Усадьбы

В 1802—1822 годах Шульц проектировал ансамбль усадьбы М. К. Огинского в Залесье, недалеко от Сморгони, — одноэтажный дворец с симметричным фасадом, с мезонином и двухэтажными павильонами по углам, оранжерея, водяная мельница, часовня, павильоны, мостики в парке. В 1806 году архитектор реконструировал усадьбу в Нямежисе (ныне Вильнюсский район), около 1811 года усадьбу в Анташаве (ныне Вильнюсский район).

Черты стиля

При реконструкции зданий университета Шульц, как правило, большое внимание уделял удобству и функциональности. От работ представителей раннего классицизма и стиля его учителя Лауринаса Гуцявичюса проекты Шульца отличаются умеренностью форм, экономичностью, отказом от подчёркнутой величественности главных фасадов и пропорциями, близкими обычным пропорциям ампира.

Память

Именем Шульца названа одна из улиц (Mykolo Šulco gatvė) в районе Вильнюса Пашилайчяй.

Литература

• Lietuvos architektūros istorija. T. II: Nuo XVII a. pradžios iki XIX a. vidurio. Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidykla, 1994. ISBN 5-420-00583-3. P. 305—310.  (лит.)

Отрывок, характеризующий Шульц, Михал

Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.