Шуляченко, Алексей Романович

Алексей Романович Шуляченко
Дата рождения:	17 (29) марта 1841(1841-03-29)
Дата смерти:	29 мая (11 июня) 1903(1903-06-11) (62 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Николаевская инженерная академия
Известен как:	отец русского цемента

Алексей Романович Шуляченко (17 [29] марта 1841, г. Екатеринополь, ныне Звенигородского района Черкасской области — 29 мая [11 июня] 1903, Санкт-Петербург) — русский химик, «отец русского цемента», генерал-майор, военный инженер и заслуженный профессор.

Биография

Окончил Александровский Брестский кадетский корпус (1859) и Константиновское военное училище (1860). Высшее образование получил в Николаевской инженерной академии в Санкт-Петербурге в 1864 году.

Чины: капитан (1871), подполковник (1875), генерал-майор (1889).

Преподавал в Николаевском инженерном училище и инженерной академии (стал профессором в 1880), с 1890 — одновременно инспектор классов, с 1899 — также член Конференции инженерной академии.

Основные труды посвящены теории твердения вяжущих (гидравлическая известь и портландцемент), изучению причин разрушения бетона в портовых сооружениях и поиску способов его предупреждения.

Участвовал в разработке первых Российских технических условий на цемент и научных номенклатур вяжущих.

Первым предложил и научно обосновал применение смешанных (известково-цементных) строительных растворов для каменной кладки.

Активно содействовал возникновению и развитию отечественной цементной промышленности. Он стал одним из организаторов и председателем многих съездов цементной промышленности. Он также преподавал неорганическую химию, химии взрывчатых веществ и технологии строительных материалов в Институте инженеров путей сообщения с 1882 года, в Санкт-Петербургском Технологическом институте с 1872, и в Минном офицерском классе в Кронштадте.

Он был учеником Дмитрия Менделеева и, в свою очередь, стал учителем для многих, в том числе для учёного Бориса Галёркина, который не был химиком, но влияние генерала Шуляченко оставило неизгладимый позитивный след на его научной судьбе.

Скончался 29 мая 1903 года, похоронен на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге.

Труды

• Об основной углекислой извести в гидравлических цементах, «Инженерный журнал». — СПб., 1871, № 12
• Учебник неорганической химии, вып. 1. — СПб., 1882.
• О портландских цементах и значении их в строительной технике настоящего времени… Два доклада… 1-му съезду русских зодчих в С.-Петербурге, [в 1892 г.]. — СПб., 1894.
• Действие морской воды на цементы и влияние на прочность морских сооружений. — СПб., 1902.

Литература

• Значко-Яворский И. Л. Алексей Романович Шуляченко, в кн.: Материалы по истории отечественной химии. — М.— Л., 1954.
• Выдающийся русский ученый Алексей Романович Шуляченко, «Вестник Акад. наук СССР», 1950, сентябрь [№ ] 9.

Ссылки

• Шуляченко Алексей Романович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/121014/Шуляченко Большая биографическая энциклопедия Шуляченко А. Р.]
• [n-discovery.spb.ru/news_full.php?id=4634 Отец русского цемента]

Отрывок, характеризующий Шуляченко, Алексей Романович

– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“