Шут

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Шут — лицо при дворе государя или в барском доме, в обязанности которого входило развлекать и смешить забавными выходками господ и гостей.

Традиционно шут изображался в колпаке с бубенцами. Три длинных его конца символизировали ослиные уши и хвост — атрибуты карнавальных костюмов во время римских Сатурналий и «ослиных процессий» раннего Средневековья. В руках у шута часто была погремушка: палочка с привязанным к ней бычьим пузырём, в которую насыпался горох. Эта принадлежность была у шутов ещё со времён древнего Рима. В России шуты украшали себя также гороховой соломой, откуда и пошло название «шут гороховый»[1].





История

Происхождение

Уже Плиний Старший упоминает царского шута (planus regius) при дворе эллинистического царя Птолемея I. Тем не менее в основном определение «шут» связывается с европейским Средневековьем.

Шут был символическим близнецом короля. Ему позволялось больше чем кому-либо, под видом шутки он мог говорить о том, что другим было не дозволено. Не только люди с актёрскими способностями, но и люди с психическими отклонениями зачастую зарабатывали шутовством средства к существованию.

Традиционно шут, как и герольд, обладал неприкосновенностью. Серьезно наказывать или казнить шута считалось дурным тоном (хотя такие случаи и бывали).

В Европе

Все королевские дворы Средневековья нанимали различного рода шутов, в умения которых входило музицирование, жонглирование, актёрство, загадывание загадок.

В средневековой Европе в связи с отсутствием свободы слова вельможи не могли открыто критиковать короля, а король не всегда мог себе позволить критиковать влиятельных вельмож. За них это делали шуты, часто в завуалированной форме. И если они переходили границы дозволенного, то наказывали их, а не вельмож. Через кривляния и болтовню дураков представители средневековой элиты доводили до сведения друг друга и короля свои претензии, критику, жалобы или особо рискованные предложения и идеи.

C наступлением эпохи Просвещения и Реформации традиция найма шутов прервалась.

В средневековой Франции

Шуты были при дворе королей Франции уже в XIV веке. Шут воспринимался как забавное отражение государя и в чём-то приравнивался к нему[2]. Оба они, как считали тогда, были отмечены божественным вниманием, хотя и каждый по-своему. В конце средневековья шуты часто изображались с дурацкими жезлами в руках и в таких же трёхверхих колпаках[3]. Языки по двум их сторонам считались, правда, поднятыми ослиными ушами, а рог по центру – петушьей головой[4]. Священные трёхрогие быки, трёхверхие королевские короны, крестовые нимбы, теперь — и трёхконцовые шутовские колпаки[5]. Франция оставалась Францией.

В России

Шутовство имеет на Руси давние традиции. Персонаж русских сказок Иван-дурак (ср.: англ. Fool, Joker) часто противопоставляется Царю именно в качестве носителя некого тайного знания, кажущегося глупостью.

Известны шуты Петра Великого И.А. Балакирев, вошедший в историю множеством рассказанных якобы им анекдотов, и Ян д’Акоста, которому за политические и богословские споры Пётр пожаловал остров в Финском заливе и титул «Самоедского Короля».

Прослеживается также определённая связь традиции шутовства с традицией юродства, хотя последнее несло существенно большую духовную, сакральную нагрузку. Некоторые исследователи[6] считают также и средневековых шутов носителями давних духовных традиций и тайных знаний. Были на Руси и ярмарочные шуты — скоморохи.

В русской традиции можно встретить замену слова «черт» (или вообще, нечистая сила) словом шут[7]. Широко известны, например, устойчивые выражения «Ну и шут с ним», «Какого шута?»[8].

В северорусских деревнях русалок называют шутовками или чертовками[9].

В других странах

Имя польского дворцового шута Станьчыка сохранилось в польском фольклоре как синоним острослова, высмеивающего текущие политические события. В период новой истории эта фигура стала символом для многих поляков.

Король Тонга Тауфа’ахау Тупоу IV — первый в новейшей истории монарх, нанявший шута на королевскую службу. Шутом стал некто Дж. Богдонофф, призванный на эту должность в 1999 году. Сохранить должность ему, однако, не удалось, так как в 2001 «шут» был уличён в финансовых хищениях (параллельно Богдонофф занимал должность финансового советника короля) и вынужден был покинуть королевство.

Упоминание шута в искусстве

В живописи

«Дурак» со времен античности — непременный спутник государей и аристократов. Традиционная их одежда — колпак с ослиными ушами и колокольчиками и шутовской жезл (маротта). Колокольчики носили и обычные люди, но к концу XV века делать это перестали. И только шуты по-прежнему забавляли ими народ. В «Психомахии» персонифицированная Jocus (лат. «шутка») является спутницей Купидона. Ренессанская аллегория аналогичным образом соединяет Любовь и Глупость, делая их спутниками Юности (см. например картину Пурбуса «Аллегория любовного празднества», Колл. Уолла, Лондон). Шут может быть персонификацией Глупости, противопоставляясь добродетели Благоразумия. См. тж. Корабль дураков[10].

В массовой культуре

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В России существовала известная рок-группа «Король и Шут», творческая философия которой основана на образе Шута, группа использовала и русские фольклорные элементы, и элементы средневековой готики.

Прочее

Часто выводил шута в качестве одного из героев своих пьес У. Шекспир.

С. Дали сделал своим жизненным девизом следующее высказывание: «Если существует так много Шутов, желающих стать мудрее, почему же и Мудрец не может быть Шутом?»

Шут как символ

В картах таро шут — карта Старших Арканов (карта 0 в английской традиции, карта 22 — во французской).

В стандартной колоде игральных карт существует два джокера. Эти карты с изображением шута в большинстве игр стандартной колодой могут заменить в комбинации любую другую карту по желанию играющего.

См. также

Напишите отзыв о статье "Шут"

Примечания

  1. [www.vokrugsveta.ru/quiz/687/ Почему шут гороховый?]. Вокруг света (29 августа 2011). Проверено 29 декабря 2011. [www.webcitation.org/65h53zZQ1 Архивировано из первоисточника 24 февраля 2012].
  2. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/btv1b8529698f/f140.item.zoom Le fol a dit en son cœur] Psalterium Caroli VIII regis. — XVe s.
  3. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/btv1b8438607b/f17.item Isabeau de Bavière entre à Paris] J. Froissart. Chroniques. — XVe s.
  4. Или низким гребнем, что было свойственно немецким и нидерландским землям.
  5. [cyberleninka.ru/article/n/tri-belye-tsapli-i-tri-zhyoltye-lilii Малахов С.В. Три белые цапли и три жёлтые лилии] Austrian Journal of Humanities and Social Sciences. — 2016. — № 3-4. — С. 23-25.
  6. [arcto.ru/modules.php?file=article&name=News&sid=1199 Арктогея — философский портал — Философия Политики | Глава 7]
  7. В пересказе Нечаева А.Н. Иван меньшой - разумом большой. Русские сказки. — 3-е издание. — Москва: Детская литература (издательство), 1977. — С. 11—49. — 335 с. — ISBN СССР = Н 70802—01/М101(03)77.
  8. Словарь Ожегова
  9. [www.lki.ru/text.php?id=5973 Люди-рыбы]
  10. Дж. Холл. Словарь сюжетов и символов в искусстве. М.: Крон-пресс, 1996. С. 623

Литература

  • Дугин А. Г. [arcto.ru/modules.php?file=article&name=News&sid=1199 О роли «шута». Эволюция жреческих функций. Метафизика смеха] // Дугин А. Г. Философия Политики, М., 2002.
  • [www.lib-mobile.com/?bn=24284&pn=1 Парламент дураков. Сборник]
  • [www.slav.helsinki.fi/publications/sh/sh15_3.html Литературные анекдоты о русских шутах]
  • [www.memoirs.ru/rarhtml/PP_Shu_IV88_1_5.htm П. П. Шуты и скоморохи в древности и в новейшее время // Исторический вестник, 1888. — Т. 31. — № 1. — С. 201—220; № 2. — С. 453—474; № 3. — С. 688—709; Т. 32. — № 4. — С. 184—210; № 5. — С. 456—480.]
  • [larsdatter.com/foolwear.htm Jesters: A Fool and his Clothing ]
  • [www.treccani.it/enciclopedia/buffone_%28Enciclopedia-Italiana%29/ BUFFONE // Enciclopedia Italiana]
  • Михаэль Дорфман [sensusnovus.ru/opinion/2011/04/15/6908.html Чем хуже мир, тем лучше наши шутки]

Отрывок, характеризующий Шут

Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.