Шухевич, Роман Иосифович

Роман Иосифович Шухевич укр. Роман Йосифович Шухевич <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Роман Шухевич в 1930 году</td></tr>
Главнокомандующий Украинской повстанческой армией
27 января 1944 года — 5 марта 1950 года
Предшественник:	Дмитрий Семёнович Клячкивский
Преемник:	Василий Степанович Кук
Председатель Генерального секретариата УГОС
июль 1944 года — 5 марта 1950 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Василий Степанович Кук
Генеральный секретарь по военным делам УГОС
июль 1944 года — 5 марта 1950 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Василий Степанович Кук
Рождение:	Краковец, Яворовский район, Королевство Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия (ныне Львовская область, Украина)
Смерть:	село Белогорща (ныне местность во Львове), УССР
Отец:	Иосиф-Зиновий Владимирович Шухевич
Мать:	Евгения-Эмилия Ивановна Стоцкая-Шухевич
Супруга:	Наталья Романовна Березинская-Шухевич
Дети:	Юрий Шухевич (род. 1933), Мария Шухевич (род. 1940)
Партия:	УВО (1925—1929)</br> ОУН (1929—1940)</br> ОУН(б) (1940—1950)
Образование:	Инженерно-строительный факультет ЛПИ
Военная служба
Годы службы:	1938—1939; 1941—1942; 1944—1950
Принадлежность:	Карпатская Украина (1938—1939)</br> Третий рейх Третий рейх (1941—1942)</br> УГОС (1944—1950)
Род войск:	«Карпатская Сечь» (1938—1939)</br> Абвер (1941)</br> Шуцманшафт (1941—1942)</br> УПА (1944—1950)
Звание:
Командовал:	Начальник штаба «Карпатской Сечи» (1938—1939)</br> Заместитель командира батальона «Нахтигаль» (1941)</br> Заместитель командира 201-го батальона шуцманшафта (1941—1942)</br> Главнокомандующий УПА (1944—1950)</br> Генеральный секретарь по военным делам УГОС (1944—1950)
Сражения:	Оккупация Венгрией Карпатской Украины Вторая мировая война Повстанческое движение на Западной Украине
Награды:

Рома́н Ио́сифович Шухе́вич (укр. Роман Йосипович Шухевич; 30 июня 1907, Краковец, Австро-Венгрия — 5 марта 1950, окрестности Львова) — украинский политический и военный деятель, руководитель ОУН(б) с 1943 года и главнокомандующий Украинской повстанческой армией (УПА) с января 1944 года до своей гибели в 1950 году.

В 1941—1942 годах проходил службу в вооружённых подразделениях Третьего рейха: являлся заместителем командира в спецподразделении «Нахтигаль», с ноября 1941 года являлся заместителем командира 201-го батальона охранной полиции в звании гауптштурмфюрер.

Ранние годы

Родился 30 июня 1907 года в королевстве Галиции и Лодомерии (Австро-Венгрия) в местечке Краковец (Краковцы) Яворовского уезда (по другим данным — во Львове), в семье уездного судьи. Дядя Шухевича в 1919 году командовал 4-й бригадой Галицкой армии.

Предок по отцу, Иван Шух (умер в 1810 году) происходил из села Розвадов на Львовщине. Сын Ивана Шуха сельский священник Евстахий (1778—1824) назвал себя Шухевичем.

1920—1930 годы

До 1920 года жил с семьей в г. Радехов, а затем в Каменке-Струмилове, где отец работал гражданским судьёй. Там он закончил 5 классов гимназии. В 1920 году продолжил обучение во Львове в украинской гимназии (теперь Львовская академическая гимназия), которую окончил в 1925 году. Зародились и укрепились националистические настроения в результате его общения с Евгением Коновальцем, создателем и руководителем Украинской военной организации (УВО), который в 1921—1922 годах снимал у Шухевичей комнату.

В юности был членом скаутской организации «Пласт» (1922—1930), пока она не была запрещена польскими властями.

В 1925 году вступил в УВО.

По окончании гимназии — по одним данным в 1926—1928 годах выехал в Данциг, и поступил в Данцигский политехнический институт, параллельно обучаясь в нелегальной разведшколе УВО под протекцией немцев; по другим данным, проживал в г. Коломыя Станиславской области. С 1928 по 1934 Шухевич учился на инженерно-строительном факультете Львовского политехнического института, по окончании которого получил диплом инженера.

Во время учёбы был членом студенческого общества «Черноморье», неоднократно избирался делегатом студенческих съездов и конгрессов. В 1930 стал председателем украинского спортивного клуба.

Деятельность УВО сводилась преимущественно к четырём формам: акты саботажа (поджоги, повреждение телефонной и телеграфной связи), подкладывание бомб, «экспроприации» имущества и политических убийств.

19 сентября 1926 года, будучи боевым референтом УВО, Шухевич застрелил польского школьного куратора Я. Собинского во Львове.

В 1926—1929 годах он был задействован в различных антипольских акциях, курировал школьное образование на Западной Украине. В 1929, с созданием ОУН, стал одним из первых её членов.

В ходе подпольной деятельности сменил множество псевдонимов: Монах (Чернець), Туча, Степан, Колокол (Дзвін) (1930—1933), Щука (1938—1939), Тур (1941—1943), Тарас Чупрынка (1943—1950), Роман Лозовский (1944).

В 1930 назначен руководителем боевой референтуры Краевой экзекутивы ОУН на западноукраинских землях (кличка Дзвін). Летом-осенью 1930 организовывал и руководил антипольской саботажной акцией: поджогами строений, домов колонистов, уничтожением заготовленного сена, разрушением полицейских участков. Считается, что принимал участие в убийстве посла польского Сейма Тадеуша Голувко (Tadeusz Hołówko) 29 августа 1931 В 1931—1933 был техническим организатором нескольких покушений на польских чиновников и работника советского консульства А. Майлова.

В 1932 был арестован за связь с нападавшими на почту в г. Городок и участие в антипольских студенческих выступлениях. В течение нескольких месяцев содержался в тюрьме, но был выпущен.

В 1934 сразу после окончания института некоторое время работал в строительной фирме «Левинского» по ул. Потоцкого 58, а затем совместно с другим украинским националистом Б. Чайковским содержал бюро реклам «Фама» по ул. Городницких № 1.

В 1934 был арестован польскими властями после покушения на министра внутренних дел Бронислава Перацкого.

В ходе Львовского процесса над Степаном Бандерой и группой его сторонников (1935) осуждён на 4 года тюремного заключения. 1935—1937 годы провёл во Львовской тюрьме. В 1938 году выпущен в рамках всеобщей амнистии и выехал в Германию. Прошёл курс подготовки в военной академии в Мюнхене и получил первый немецкий офицерский чин.

Перед началом операции «Барбаросса»

После раздела Чехословакии в результате Мюнхенского соглашения 1938 года Шухевич нелегально перешёл на оккупированную венгерскими войсками Закарпатскую Украину, где принял участие в создании «Карпатской Сечи», заняв должность начальника штаба (кличка Щука).

После оккупации Карпатской Украины венгерскими и польскими войсками по данным одних источников перешёл в Югославию, где жил его дядя, по данным других — вернулся сразу в Германию.

Осенью 1939 года перебрался в Краков, где действовал центр ОУН.

Руководство ОУН, поддерживавшее контакты с германскими разведслужбами ещё со времён Веймарской республики, направило Шухевича в Данциг для организации связи с силами ОУН на польских территориях. С началом Второй мировой войны и после капитуляции Польши Шухевич и его подчинённые перебираются в Краков.

После убийства в 1938 году в Роттердаме советским агентом Павлом Судоплатовым руководителя ОУН Евгения Коновальца и раскола ОУН в 1940 году на две фракции — ОУН(м) и ОУН(б) — Шухевич поддержал Бандеру и вошёл в руководство его организации (Революційний Провід ОУН), переключив своё внимание на организацию подпольной сети и подготовку вооружённой борьбы на западноукраинских землях, присоединённых в сентябре 1939 года к СССР. С этой целью в 1940—1941 в лагере Нойхаммер под Лигницем нацистами был создан, вооружён и обучен разведывательно-диверсионной деятельности батальон из восьмисот человек (в основном военнопленных украинской национальности, служивших в бывшей польской армии) — так называемый Украинский легион, состоявший из двух батальонов: («Соловей», в котором Шухевич отвечал за политико-идеологическую работу с личным составом и боевую подготовку, и «Роланд»). В Кракове абвером были организованы специальные курсы, где наиболее одаренные националисты проходили углубленный курс различных дисциплин — Р. Шухевич и Я. Стецько были среди «экзаменаторов». Одновременно Шухевич руководил действиями ОУН на приграничных (окраинных) землях Генерал-губернаторства со смешанным польско-украинским населением.

По информации полковника абвера Альфреда Бизанца, в 1940 году Шухевич был инструктором в диверсионно-разведывательной школе абвера в г. Криница (Польша).

С 1940 года — руководитель военной референтуры Центрального Провода ОУН-Р, позже руководитель краевого Провода ОУН-Р на территории Генерал-губернаторства. Весной 1941 года обучается на высших военных командных курсах для руководителей ОУН-Р, организованных абвером. Занимает должность заместителя командира Украинского легиона, формируемого в г. Бранденбург (это формирование так же упоминается под названиями Украинский легион им. Е. Коновальца, Украинский легион им. С. Бандеры — по информации ОУН(б) или батальон «Нахтигаль» — по версии абвера).

Руководство ОУН(б) рассчитывало на то, что после «освобождения» Украины немецкими войсками от большевиков им будет позволено создать своё собственное независимое украинское государство, о вероятности этого многократно указывалось на самом высоком нацистском уровне. Украинский легион же, по замыслу руководства ОУН(б), должен был стать основой армии нового украинского государства под руководством ОУН(б).

1941

См. также: Холокост во Львове

В ходе операции «Барбаросса» батальон «Нахтигаль», где Шухевич в чине гауптмана (капитана) занимал должность украинского заместителя командира, вместе с немецкими войсками принял участие во вторжении на территорию Украинской ССР, действуя в составе полка «Бранденбург». В ночь с 29 на 30 июня 1941 батальон первым вошёл во Львов. Дойдя до Бригидской тюрьмы, они увидели, что все арестованные, которые были в тюрьме, были убиты НКВД. Среди них и брат Романа Шухевича. Батальон захватил стратегические пункты в центре города, включая радиостанцию, откуда был провозглашен Акт восстановления Украинской Государственности.

Согласно данным историка Виталия Масловского батальон «Нахтигаль» принимал участие в массовой карательной акции в отношении населения города — уничтожении по заранее составленным спискам польской и украинской интеллигенции (см., в частности, Убийство львовских профессоров), советских и партийных работников, еврейского населения, обычных людей, сочувствовавших советской власти, членов их семей. Однако, это противоречит результатам исследования Правительственной комиссии по изучению деятельности ОУН и УПА, созданной 8 мая 1997 года по поручению Президента Украины Леонида Кучмы. По материалам рабочей группы, включающей ведущих историков Института истории Украины, обвинения батальона «Нахтигаль» основаны на якобы сфабрикованных в 1960 году в ГДР и СССР уликах против руководителя батальона Теодора Оберлендера. По данным украинских историков личный состав батальона якобы был отправлен в недельное увольнение, а все акции против различных слоев населения были результатом действий немецких СД и спровоцированной ими же толпы, состоявшей, впрочем, в подавляющем большинстве всё из тех же украинских националистов, самоорганизовавшихся в своеобразное подобие «народных дружин». Некоторые свидетели утверждали, что среди погромщиков были переодетые служащие батальона «Нахтигаль», а историки обращают внимание, что факт вывода батальона из города не означает его неучастия в погромах.

С приходом «Нахтигаля» во Львов ОУН(б) 30 июня 1941 года провозгласили создание союзного Великой Германии украинского государства, получившего тут же благословение предстоятеля УГКЦ архиепископа Андрея (Шептицкого), — «Акт провозглашения украинского государства» (Акт проголошення Української Держави). Шухевич был формально назначен заместителем военного министра Украинского государственного правления (Українського державного правління) — правительства самостоятельной Украины во главе с Ярославом Стецько. Однако подобный акт не был поддержан немецким руководством. Степан Бандера и Ярослав Стецько были направлены в Берлин для дачи разъяснений и прекращения «горячего конфликта» с ОУН(м). Их многочисленные попытки добиться поддержки «союзной Великой Германии Украинской Державе под руководством вождя Степана Бандеры» не были удовлетворены. Гитлер не видел перспектив появления подобного формирования. В середине сентября 1941 года оба были арестованы а в начале 1942 года помещены в специализированный барак концлагеря Заксенхаузен, где уже находились различные политические фигуры из оккупированных нацистами стран и территорий. Оттуда они продолжали осуществлять руководство ОУН(б) до момента их освобождения в начале сентября 1944 году немцами, рассчитывавшими широко использовать ОУН(б) и УПА в проигрываемой войне против СССР.

После недельного пребывания во Львове Шухевич вместе с батальоном убыл с немецкими войсками далее на Восток. В начале сентября 1941 года в расположении «Зондеркоммандо» фельдпост 11333 в Житомире Шухевич ведёт переговоры о засылке «Нахтигаля» в тыл советских войск. В конце сентября 1941 года эти переговоры продолжаются в Киеве, но немцы не соглашаются с подобным предложением. Осенью батальон направляется обратно во Львов а затем в Германию на 7-месячные курсы, где он был объединён с ещё одним украинским подразделением ОУН-Р — отрядом «Роланд» — а затем в конце марта 1942 года как 201-й охранный батальон, был переброшен в Белоруссию где использовался для борьбы с партизанами (подробнее см. статью Украинский коллаборационизм во Второй мировой войне).

1942

Шухевич занимал должность заместителя командира в 201-м охранном батальоне (Schutzmannschaft Battalion 201) в немецком звании, соответствующем званию капитана. Батальон находился в подчинении обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Баха.

В июле — августе 1942 года Шухевич приезжал во Львов на побывку к семье.

За 9 месяцев пребывания в Белоруссии, по собственным данным, «Украинский легион» (201-охранный батальон) уничтожил более 2000 советских партизан, потеряв 49 человек убитыми и 40 — ранеными.

В конце 1942 года весь личный состав батальона отказался продлить контракт на службу в германской армии, в связи с чем он был разоружён, расформирован и отправлен обратно в Генерал-губернаторство.

Историк Джон-Пол Химка отмечает, что тематика действий этого формирования в Белоруссии требует изучения в отношении участия его в Холокосте.

1943

Вернувшись в начале 1943 года во Львов, Шухевич перешёл на нелегальное положение и вошёл в состав Провода ОУН в качестве референта по военным вопросам. Ряд источников указывают на то, что по возвращении во Львов Шухевич задерживался гестапо, как и другие офицеры 201 батальона, но был отпущен.

17—23 февраля 1943 в с. Тернобежье Олевского района Львовской области по инициативе Шухевича была созвана III конференция ОУН, на которой, несмотря на возражения М. Лебедя, руководившего организацией после ареста С. Бандеры, было принято решение об активизации деятельности и начале вооружённой борьбы.

Несмотря на призывы М. Степаняка (руководитель ОУН на Западноукраинских Землях) к развёртыванию широкого вооружённого восстания против оккупантов, большинство членов конференции поддержало Романа Шухевича, по мнению которого основная борьба должна была быть направлена не против немцев, а против советских партизан и поляков. Борьба же против немцев должна была вестись, исходя из интересов ОУН и иметь характер самообороны украинского народа.

13 апреля 1943 года в ОУН(б) произошёл внутренний переворот, в результате которого Шухевич занял должность политического руководителя ОУН(б), сместив ранее занимавшего этот пост Лебедя.

Шухевич принял активное участие в подготовке III Чрезвычайного Сбора ОУН, который в августе 1943 года принял новую политическую платформу «двухфронтовой» борьбы ОУН(б) и УПА против «Империализма Берлина и Москвы», ограничив, впрочем, борьбу с первым «самообороной народа». Шухевич на Сборе был избран председателем Бюро Провода ОУН, в октябре он с инспекторской поездкой посетил Волынь, где, ознакомившись с действиями УПА, поднял вопрос о реорганизации Украинской национальной самообороны, организованной в Дистрикте Галиция летом 1943 года, в УПА-Запад. С 27 января 1944 года под именем подполковника Тараса Чупрынки возглавил Украинскую повстанческую армию, сменив в этой должности Дмытра Клячкивского, хотя в официальных документах до конца лета 1944 его должность указывалась как и. о. командующего. Пост главнокомандующего УПА он сохранил до самой своей гибели.

По мнению историков Института Истории АН Украины, ответственность за этнические чистки, проводимые УПА-ОУН(б), лежит на Романе Шухевиче и Дмитре Клячковском — командире УПА.

1944

В начале 1944 года по инициативе Шухевича был создан «Главный Военный штаб УПА». Согласно захваченным в 1944 году органами МГБ документам СД, Шухевич имел связь с подполковником немецкой разведывательной службы абверкоманда 202 Зелигером. В июле 1944 года по инициативе ОУН(б) и УПА был создан объединённый «Украинский Главный Освободительный Совет» (УГВР, укр. Українська Головна Визвольна Рада). На I Большом сборе УГВР, прошедшем в подполье, Шухевич — Чупрынка — Роман Лозовский избран председателем генерального секретариата УГВР и главным секретарём по военным делам.

Попытка создать менее подчинённую ОУН(б) политическую структуру НВРО (Народно-освободительная революционная организация) в конце 1944 года была жестоко подавлена Шухевичем, а её организаторы убиты.

1945

В начале 1945 конференция ОУН(б) не рекомендовала С. Бандере возвращаться на украинскую территорию по ряду причин. Фактически Шухевич руководил ОУН(б) и УПА на территориях Западной Украины и Юго-Восточной Польши.

С этого момента и до своей гибели Шухевич являлся руководителем подполья ОУН(б) на Западной Украине и Юго-Восточной Польше (до его ликвидации в 1950 году).

1946

В 1946 Шухевичу было присвоено звание генерала-хорунжего УПА.

1947

30 мая 1947 года решением УГВР Шухевич объединил остатки УПА и действующее подполье ОУН(б) в единое целое. Украинский историк Анатолий Чайковский приводит цитату из обращений к партизанам Шухевича того времени «Не запугивать, а истреблять! Не надо бояться, что люди проклянут нас за жестокость. Пусть из 40 миллионов украинского населения останется половина — ничего ужасного в этом нет»

1948

В 1948 году он попытался вступить в контакты с советскими властями и начать мирные переговоры, чтобы уменьшить отрицательные последствия противостояния в западноукраинском регионе, но по какой-то причине контакты прекратил. В 1948 году остатки подполья ОУН(б) под руководством Шухевича продолжали партизанские действия на территории Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской областей.

В первой половине июля в Иловском лесу тогдашней Дрогобычской области он провел совещание на базе Львовского краевого руководства, которым руководил Зиновий Тершаковец («Федор»). В июле-августе прилетел из Станислава в Одессу в сопровождении связной «Анны» и полтора месяца лечился в поликлинике Лермонтовского курорта.

Шухевич использовал поддельные документы (военный билет) на имя Ярослава Васильевича Полевого. Несмотря на то, что в паспорт была вклеена фотография, разосланная МГБ по всему СССР и входившая в список № 1 разыскиваемых, он не был задержан. В июне-июле 1949 года он повторно вылетал в Одессу, где проходил лечение в том же курортном учреждении у тех же врачей.

Помимо использования поддельного военного билета на имя Полевого, Шухевич использовал фиктивные документы на имена других лиц (например, Максима Степановича Орловича).

1949

По решению УГВР от 3 сентября 1949 боевые подразделения УПА формально приостановили свою деятельность.

1950 — Ликвидация

Органам госбезопасности всё же удалось обнаружить место, где скрывался Шухевич. 3 марта 1950 года была арестована связная Дарья Гусяк (псевдоним «Дарка», «Нуся»). С помощью внутрикамерного внедрения агента МГБ «Роза» удалось узнать точный адрес, по которому находилась другая помощница Шухевича. 5 марта 1950 года сотрудники МГБ во главе с Павлом Судоплатовым установили, что Шухевич находится в помещении кооперативной лавки в селе Белогорща под Львовом. Как пишет в своих мемуарах Павел Судоплатов, генерал МГБ «Дроздов потребовал от Шухевича сложить оружие — в этом случае ему гарантировали жизнь. В ответ прозвучала автоматная очередь. Шухевич, пытаясь прорвать кольцо окружения, бросил из укрытия две ручные гранаты. Завязалась перестрелка, в результате которой Шухевич был убит». По другой версии, во время обыска Шухевич, спрятавшись на площадке лестницы, застрелил из укрытия майора Ревенко, после чего бросился вниз и сам был застрелен автоматной очередью. В результате несогласованных действий опергруппы Шухевичем был убит сотрудник управления 2-Н МГБ УССР майор Ревенко. Никто из участников операции не был награждён орденами или медалями, что свидетельствует о недовольстве руководства её итогами (крупных руководителей ОУН-УПА старались брать живьём для оперативной и пропагандистской работы). Сержант внутренних войск Полищук, убивший Шухевича, получил благодарность и премию 1000 рублей. Существует также версия Г. Санникова, что после излечения от ран руководитель повстанцев (Роман Шухевич) согласился сотрудничать с советскими властями, узнав о предательстве повстанцев эмигрантским руководством, и ему были выданы новые документы, а повстанцы считали его погибшим героем.

Участие в массовых убийствах

«У нас есть целое досье, из которого следует, что Шухевич был одним из причастных к массовым убийствам. До этого времени украинская сторона не обращалась к нам с просьбой передать эти документы. Если такая просьба поступит, думаю, мы её удовлетворим», — заявил в интервью радиостанции «Немецкая волна» руководитель иерусалимского мемориального комплекса «Яд ва-Шем» Йосеф (Томи) Лапид. После посещения Израиля 27 февраля 2008 года делегацией Украинского института национальной памяти с целью проверки этих сведений, советник главы СБУ, кандидат исторических наук Владимир Вятрович заявил, что в архивах мемориального комплекса нет документов, которые бы подтверждали причастность Романа Шухевича к убийствам евреев на Украине в годы Второй мировой войны. По его словам, украинской стороне были переданы две небольшие папки с копиями документов. В первой из папок были протоколы допроса в КГБ одного из офицеров УПА Луки Павлишина, в которых содержались лишь общие фразы, а также более детальные показания Ярослава Шпиталя, которые ещё в 1960 году были опубликованы в советской пропагандистской брошюре «Кровавые преступления Оберлендера» и уже были известны историкам. Во второй папке содержались показания Григория Мельника, бывшего солдата «Нахтигаля», также ранее опубликованные в этой брошюре. Документы, найденные в архиве СБУ, якобы свидетельствуют, что Григорий Мельник был завербован КГБ для участия в суде, так как согласно указаниям из Москвы его следовало «подготовить для допроса», использовав «опубликованные в прессе статьи о преступлениях „Нахтигаля“». Именно эти показания были использованы как основные на судебном процессе в Восточной Германии, целью которого было скомпрометировать одного из немецких командиров «Нахтигаля» Теодора Оберлендера.

В интервью, которое дали представители «Яд ва-Шем» в ответ на заявление Вятровича было сказано следующее: «Заявление Владимира Вьятровича, выпущенное позавчера, грешит против правды». В продолжении интервью представители «Яд ва-Шем» подтвердили, что руководитель иерусалимского мемориального комплекса «Яд ва-Шем» Йосеф (Томи) Лапид в своем заявлении опирался на научное исследование, указывающее на глубокую и интенсивную связь между батальоном «Нахтигаль» во главе с Романом Шухевичем и немецкими властями, и также связывающим батальон «Нахтигаль» под командованием Шухевича с погромом во Львове в июле 1941, унёсшим жизни приблизительно 4000 евреев. Лапид также опирался на документы, имеющиеся в архиве, касающиеся батальона «Нахтигаль» и Романа Шухевича. Экземпляры этих документов были переданы украинской делегации на прошлой неделе. СБУ утверждает, что никаких доказательств в них не было, что, естественно, не может служить и доказательством непричастности.

Сами бывшие легионеры, эмигрировавшие после войны в США, в ходе слушаний в Конгрессе в 1954 году утверждали, что «Нахтигаль» был выведен немецким командованием из города 7 июля 1941 года и не имел отношения к уничтожению евреев и польской интеллигенции Львова в ночь с 29 на 30 июня 1941 года. Что впрочем никак не подтверждается архивами ФРГ. Историк Борис Соколов же ссылается на результаты упомянутых слушаний в конгрессе США. По утверждению представителей израильского мемориального комплекса «Яд-Вашем», в его архивах сохраняется собрание документов, полученных из немецких и советских источников, которые указывают на причастность украинских националистов к карательным операциям против еврейского населения Львова летом 1941 года. Согласно Яд-Вашем, в уничтожении евреев принимали участие члены «Einsatzgruppe C», немецкие солдаты и обобщённо, без конкретизации — «украинские националисты».

По данным специалиста по истории Холокоста А. И. Круглова и историка Даниила Романовского в конце 1943 года Шухевич отдавал приказы уничтожать поляков, евреев и цыган и, в виде исключения, брать в отряды только медицинский персонал.

Семья

• Дед — Владимир Иосифович Шухевич (1849—1915) — общественный деятель, этнограф, педагог и публицист, действительный член Научного общества имени Тараса Шевченко.
• Отец Шухевича Иосиф-Зиновий Владимирович (1879—1948) и мать Евгения-Эмилия Ивановна (урождённая Стоцкая) (1883—1956) проживали во Львове до 1945 года. Мать за «сокрытие связей с ОУН» была арестована и приговорена к трём годам ИТЛ. Отец, бывший уже к тому времени инвалидом, некоторое время жил один, но был также отправлен в ссылку, где по прибытии умер в больнице в 1948 году.
• Брат Юрий Романович (1910 — 24-26 июня 1941 года) в 1941 году, в самом начале Великой Отечественной войны был расстрелян в ходе «разгрузки» львовской тюрьмы. Всего было расстреляно 2466 узников местной тюрьмы.
• Сестра Наталья (1922 — 21 февраля 2010 года) в 1940 году была арестована за содержание явочной квартиры ОУН и приговорена к 10 годам ИТЛ. После освобождения вышла замуж за Муталифа Геграева и переехала с ним во Львов, потом они вместе вернулись на родину к мужу, в Нальчик, где и прожила всю жизнь. Умерла в 2010 году в возрасте 88 лет.
• Жена Наталья Романовна Березинская до 1945 года была на нелегальном положении, 17 июля 1945 года арестована МГБ и 16 июля 1947 года приговорена к 10 годам ИТЛ с конфискацией имущества.
• Сын Юрий и дочь Мария (в замужестве — Трилевская) после ареста матери были помещены в детский дом — сначала в Чернобыле, а потом в Сталино (Донецк). Летом 1947 года Юрий бежал из детского дома и вернулся на Западную Украину, где ему удалось установить связь с отцом, с которым он дважды встречался. В 1948 году Шухевич-старший дал ему задание выкрасть сестру, дав ему в напарники одну из своих связных, но в Сталино Юрия узнали и арестовали. В 1949 году он был приговорён к 10 годам ИТЛ. Был амнистирован в 1954 году, но через несколько месяцев снова арестован. В 1958 году, когда кончался его 10-летний срок он освобождён не был, а его осудили ещё на 10 лет, вышел на свободу в 1968 году, затем опять арестован в марте 1972 и находился в заключении по 1982 год, сроки отбывал в Дубравлаге и Владимирской тюрьме.

После смерти

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

По воспоминаниям бывшего офицера МГБ, участвовавшего в операции по захвату Шухевича, 9 марта 1950 года был получен приказ вывезти тело генерала «Тараса Чупрынки» — Романа Шухевича за пределы Западной Украины и сжечь, а пепел развеять. Именно это и было сделано на левом берегу реки Збруч, напротив города Скала-Подольская. По данным, имеющимся у Службы безопасности Украины, останки Шухевича были сброшены в реку. В 2003 году в том месте, где это примерно могло происходить, был установлен крест, а 13 октября 2005 — памятный знак.

Независимая Украина и Роман Шухевич

УГВР посмертно наградил своего руководителя Золотым Крестом Боевой Заслуги 1-го класса и Золотым Крестом Заслуги. Руководство Пласта посмертно именовало Романа Шухевича Гетманским пластуном Скобом.

В честь Романа Шухевича были переименованы две улицы во Львове и создан [www.gnr.kiev.ua/heroic/shuxevych_2.html музей в доме, где погиб Роман Шухевич]. В начале 1990-х улица Бехтерева была названа улицей Романа Шухевича. В 1996 решением Львовского городского совета улица Пушкина была переименована в улицу Генерала Чупрынки; при этом на здании польской школы, которая находится на этой улице, был установлен барельеф в честь Шухевича. В Одессе переулок Грибоедова был переименован в переулок Романа Шухевича. По этому поводу председатель Одесского горсовета и депутат от Народного руха Украины Эдуард Гурвиц заявил: «Мы переименовали переулок Грибоедова в улицу Шухевича — врага КГБ, который сражался с кагэбэшниками в Западной Украине. И теперь наша СБУ находится на углу Шухевича и Еврейской.». После ухода Эдуарда Гурвица со своего поста переулку было возвращено дореволюционное название — Покровский (решение сессии Одесского горсовета № 204-XXIII от 14.09.1999). Но с июня 2016 года в Одессе опять появилась улица Романа Шухевича (бывшая ул. Ярослава Галана) 20 мая 2016 года в Полтаве Пионерский переулок переименовали в переулок Романа Шухевича.

Улицы и переулки Романа Шухевича (укр.) (или Генерала Чупрынки) имеются в следующих городах Украины: Днепр, Житомир, Кропивницкий, Луцк, Львов, Одесса, Полтава, Ровно, Сумы, Тернополь, Ужгород, Черновцы, Белая Церковь, Бердичев, Бровары, Владимир-Волынский, Дрогобыч, Калуш, Ковель, Кодыма, Коломыя, Коростень, Корсунь-Шевченковский, Надворная, Новоград-Волынский, Новый Буг, Овруч, Первомайск, Самбор, Стрый, Умань, Христиновка, Червоноград, Шепетовка, и многих других. В Ивано-Франковске есть улица Шухевичей.

29 июня 2007 года Почта Украины выпустила марку, посвящённую Р. И. Шухевичу. 26 июня 2008 Национальный банк Украины выпустил монету 5 гривен в честь Романа Шухевича. На аверсе монеты вычеканена фраза «Героям слава!».

Звание Героя Украины

12 октября 2007 Указом президента Украины Виктора Ющенко Роману Шухевичу было посмертно присвоено почётное звание «Герой Украины» с формулировкой «за выдающийся личный вклад в национально-освободительную борьбу за свободу и независимость Украины и в связи со 100-летней годовщиной со дня рождения и 65-летней годовщиной создания Украинской повстанческой армии». 19 октября 2007 года Луганский облсовет принял обращение к Ющенко отменить указ о присвоении звания героя Украины Роману Шухевичу. 23 октября 2007 Луганский городской совет направил аналогичное обращение к Виктору Ющенко. 21 апреля 2010 Донецкий апелляционный административный суд признал незаконным указ, изданный президентом Виктором Ющенко, о присвоении звания Героя Украины главнокомандующему УПА Роману Шухевичу и отменил его. Решение суда вступило в силу. 16 февраля 2011 года высший административный суд Украины приостановил рассмотрение дела о признании незаконным и отмене указа о присвоении звания Герой Украины главнокомандующему УПА Роману Шухевичу. 2 августа 2011 года Высший админсуд Украины оставил в силе решение донецкого суда о признании незаконным присвоение Роману Шухевичу звания героя Украины.

12 октября 2011 года Высший админсуд отказал в допуске заявлений о пересмотре своего решения к производству Верховного Суда.

Звание Почётного гражданина

• «Почётный гражданин города Хуст» — 10 марта 2010 года присвоено городским советом города Хуст. Отменено судом 20 мая 2011 года.
• «Почетный гражданин города Тернополя» — 30 апреля 2010 года присвоено Тернопольским городским советом.
• «Почетный гражданин города Ивано-Франковска» — 6 мая 2010 года присвоено Ивано-Франковским городским советом.
• «Почетный гражданин города Львова» — 7 мая 2010 года присвоено Львовским городским советом.

Памятники Роману Шухевичу

В настоящее время на территории Западной Украины монументальные памятники Роману Шухевичу (от небольших бюстов до бронзовых изваяний в полный рост) установлены в населённых пунктах:

• Калуш Ивано-Франковской области; памятник генерал-хорунжому УПА Роману Шухевичу в день 105-й годовщины со дня его рождения, бронзовая скульптура на высоком постаменте, открыт 30 июня 2012, скульптор Игорь Семак.
• Львов, микрорайон Белогорща (Зализнычный район) — здесь на относительно небольшом удалении друг от друга в разное время были установлены три памятника: бронзовый барельеф Романа Шухевича на белокаменной мемориальной плите рядом со входом в музей; бронзовая фигура в полный рост, установлена в 2006 (?) году; бронзовый бюст на высоком постаменте, открыт 5 марта 2009 года, скульптор Ярослав Скакун.
• село Воля Задеревацкая Львовской области; бронзовый барельеф на одной из белокаменных стел на аллее борцов за независимость Украины.
• село Горишни Львовской области, многофигурная бронзовая композиция, состоящая из фигур Степана Бандеры, Романа Шухевича и Тараса Шевченко под Покровом Божией Матери, открыт 25 августа 2011.
• В настоящее время во Львове планируется установка ещё одного монументального памятника Роману Шухевичу.
• село Заболотивцы Тернопольской области; открыт 1 марта 2009 года, скульптор Богдан Дячук.
• село Княгиничи Ивано-Франковской области; открыт 13 ноября 2005 года.
• Львов — на Лычаковском кладбище сооружён, облицованный серым гранитом, мемориал с надписью «укр. Славної пам`яті головного командира УПА Романа Шухевича 1907—1950»
• Моршин (близ с. Воля Задеревацкая) Львовской области; открыт 14 октября 1997 года, скульптор В. Гурмак.
• село Тишковицы Ивано-Франковской области; открыт в 2007 году.
• село Тюдив Ивано-Франковской области; открыт 9 июля 2009 года.
• На месте предполагаемого сожжения останков Романа Шухевича, на берегу реки Збруч близ с. Гукив Черемовецкого района Хмельницкой области 13 октября 2005 года был открыт памятник, представляющий собой высокий гранитный крест, в основании которого укреплена доска с надписью на украинском языке: «На этом месте 9 марта 1950 года вознесся в небо рыцарский дух главнокомандующего УПА, верного сына украинского народа, генерала Романа Шухевича, который погиб 5 марта 1950 года под городом Львовом в неравном бою с московско-большевистскими ордынцами в результате подлого предательства».

Помимо памятника, в вышеупомянутом с. Княгиничи 30 июня 2007 года был открыт дом-музей Романа Шухевича.

Имя Романа Шухевича также увековечено на мемориальных досках ряда городов Западной Украины.

Образ в кинематографе

В 2000 году о Романе Шухевиче был снят художественный фильм «Непокорённый» (укр. «Нескорений», Киностудия им. А. Довженко, режиссёр Олесь Янчук, в роли Шухевича — Григорий Гладий, [www.imdb.com/title/tt0282023/ IMDB]).

Семья Шухевичей и еврейская девочка Ирина Райхенберг

В апреле 2008 года на общественных исторических слушаниях «Евреи в украинском освободительном движении», проводившихся СБУ совместно с Украинским институтом национальной памяти, В. Вятрович заявил о том, что жена Романа Шухевича Наталья в сентябре 1942 — феврале 1943 года прятала у себя соседскую девочку-еврейку Ирину Райхенберг.

По утверждениям историка В. Вятровича, советника и. о. руководителя СБУ и одного из руководителей созданной в 2003 году во Львове общественной организации «Центр исследований освободительного движения», которые распространяются некоторыми СМИ Украины, именно Роман Шухевич помог с изготовлением для девочки новых документов на имя украинки Ирины Рыжко, по которым она значилась дочерью погибшего офицера Красной Армии, и что после того, как Наталья Шухевич была арестована гестапо, Роману Шухевичу удалось переправить девочку в сиротский приют при женском грекокатолическом монастыре василианок в Пилипове, близ местечка Кулыкив — в 30 км от Львова. Хотя, согласно работе немецкого историка, посвященной административной системе Третьего рейха, нацистская система не предусматривала выдачи отдельных документов для детей «не-немцев» 6-8 лет, не говоря уже о еврейских детях такого возраста

В то же время общая оценка работы В. Вятровича, посвящённая личности Шухевича, прозвучала в письме-протесте председателя израильского национального мемориала Холокоста Яд ва-Шем Авнера Шалева, которое он направил на имя вице-премьера Украины Ивана Васюника «в связи с дезинформацией, которая была распространена в Украине». В протесте говорилось, что учёные-историки Израиля «были удивлены и разочарованы выводами и теми очевидными и оскорбительными неточностями». «Академические исследования, проведенные и опубликованные в мире, свидетельствуют о поддержке, а также интенсивном и широком сотрудничестве „Нахтигаля“ и его командира Романа Шухевича с немецкими нацистами, оккупировавшими Польшу и Украину».

Не упоминается о девочке и в двухтомном издании «Роман Шухевич в документах органов советской государственной безопасности (1940—1950)», изданном в Киеве в 2007 году.

Источники

• А. Панченко. [oun-upa.org.ua/personalities/shukhewich_1.html Жизнь, положенная на алтарь независимости]  (укр.)-->
• Дмитрий Веденеев, Юрий Шаповал. [oun-upa.org.ua/personalities/shukhewich_2.html Роман Шухевич: тайна гибели]  (укр.)
• Леонид Поддубный «К 100-летию Романа Шухевича: Судьба на крови. Свидетельства. Документы. Факты»[www.mignews.com.ua/articles/265453.html I], [www.mignews.com.ua/articles/266433.html II], [www.mignews.com.ua/articles/267348.html III], [www.mignews.com.ua/articles/268259.html IV], [relax.mignews.com.ua/articles/269010.html V].
• А. Чайковский. [www.news2000.com.ua/print/aspekty/1903303595.html Роман Шухевич: слово после юбилея]  (укр.)
• Історія українського війська. Том 3. Львів 1994

Ссылки

• [shukhevych.com/ Сайт мемориал памяти Романа Шухевича]
• [oun-upa.org.ua/articles/poliuvannia.html Тайна охоты на «Волка»]  (укр.)
• [24.ua/news/show/id/30392 «Нахтигаль»: предатели, преступники, герои]
• [www.sbu.gov.ua/sbu/control/uk/publish/article?art_id=74369&cat_id=39574 Рассекреченные документы СБУ о «преступлениях Нахтигаль»]
• [old.russ.ru/culture/textonly/20010625_smir.html «За гуманизм киноискусства!» — «Зиг хайль!»]
• [oun-upa.org.ua/personalities/shukhewich.html Извещение о гибели Романа Шухевича]  (укр.)
• [www.vlada.kiev.ua/fcontent.php?pacode=327&topic=437375 Шухевич Роман Осипович]  (укр.)
• Василий Кук. [oun-upa.org.ua/personalities/shukhewich_3.html Штаб-квартиры главного командира УПА]  (укр.)
• [www.politforums.ru/rushistoryussr/getfile.php/politforums_rushistoryussr/45/Poliszczuk_Gorkay_Pravda.rar Полищук В Горькая правда — ОУН-УПА(исповедь украинца)Торонто-Варшава-Киев 1995 г]
• [www.brama.com/news/press/2008/03/080319himka_nachtigall.html True and False Lessons from the Nachtigall Episode — John-Paul Himka]
• [www.bbc.co.uk/russian/russia/2011/08/110802_bandera_shukhevich_court.shtml Бандера и Шухевич остались без звания Героя Украины] (рус.). Русская служба Би-би-си (2 августа 2011). Проверено 3 августа 2011. [www.webcitation.org/616VkPxun Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
• [mil.ru/files/files/una.html Секретные документы о деятельности украинских националистов в годы Великой Отечественной войны.] ЦА МО РФ.

Отрывок, характеризующий Шухевич, Роман Иосифович

Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.