Заря (шхуна)
- Эта статья посвящена шхуне «Заря» полярной экспедиции Толля 1900—1902 годов. О советской немагнитной шхуне «Заря» см. Заря (немагнитная шхуна).
Шхуна «Заря» — судно, на котором была совершена Русская полярная экспедиция под руководством барона Э. В. Толля в 1900—1902 гг.
Целью экспедиции было изучение морских течений в Карском и Восточно-Сибирском морях Северного Ледовитого океана, а также исследование уже известных и поиск новых островов в этой части Арктики, а в случае удачи — открытие «большого материка» («Арктиды», Земли Санникова).
Содержание
Подготовка судна
На приобретение судна Российским правительством было ассигновано 60 000 рублей. В 1899 году в Норвегии был приобретён трёхмачтовый зверобойный барк «Харальд Харфагер» (норв. Harald Harfager). Это судно рекомендовал Толлю Фритьоф Нансен как подобное знаменитому «Фраму».
Заново проконопаченный и отремонтированный, обшитый новым противоледовым поясом барк переводят на верфь Колина Арчера в порт Ларвик. Здесь на «Заре» полностью перестроили все помещения, которые должны были быть приспособлены для проведения экспедиций в Арктике. Промежуточные межпалубные переборки были заменены новыми, а между фок- и грот-мачтами была возведена палубная надстройка с семью каютами для членов экипажа. С точки зрения отечественной океанологии «Заря» ознаменовала начало нового этапа в этой науке: это было первое в России научно-исследовательское судно для проведения морских комплексных исследований, полностью переоборудованное для выполнения специальных работ в арктических условиях[1].
В связи с тем, что в экспедицию снаряжались всего 7 палубных матросов, значительной переделке подверглось парусное вооружение, прямые паруса оставили лишь у фок-мачты. Уменьшилась площадь парусов и увеличилась зависимость судна от запасов угля[2]. В итоге, после реконструкции парусному вооружению судно стало соответствовать типу шхуна-барк или баркентина.
Поскольку «Заря» отправлялась в рейс под флагом Невского яхт-клуба, она получила статус яхты. После завершения работ в октябре 1899 года «Зарю» осмотрело норвежское бюро «Веритас» и выдало аттестат дальнего плавания на три года.
Состав экспедиции
Возглавил команду шхуны «Заря» лейтенант флота Российского Н. А. Коломейцев. Её научный «костяк» образовали: начальник экспедиции и геолог барон Э. В. Толль; геодезист, метеоролог и фотограф Ф. А. Матисен; гидрограф, гидролог, магнитолог, гидрохимик и картограф А. В. Колчак; зоолог и фотограф А. А. Бялыницкий-Бируля; астроном и магнитолог Ф. Г. Зееберг; врач-бактериолог и зоолог Г. Э. Вальтер.
В команду вошли также боцман Никифор Бегичев, старший машинист Эдуард Огрин, матросы Семён Евстифеев, Сергей Толстов, Алексей Семяшкин (впоследствии заменён Петром Стрижёвым), Иван Малыгин (заменен Степаном Расторгуевым), Василий Железняков, Николай Безбородов, второй машинист Эдуард Ширвинский, старший кочегар Иван Клюг, второй кочегар Гавриил Пузырёв, третий кочегар Трифон Носов, повар Фома Яскевич.
Плавание
21 июня 1900 года «Заря» снялась с якоря в Санкт-Петербурге с 20 членами экипажа на борту. 24 июля судно прибыло в Александровск-на-Мурмане (ныне Полярный) и в августе вышло в Карское море. Осенью «Заря» была на 24 дня блокирована льдами в заливе Миддендорфа. Толль назвал этот залив в честь своего родственника[3], учителя, известного учёного и исследователя Таймыра — Александра Фёдоровича Миддендорфа[4]. Первая зимовка прошла у берегов Таймырского полуострова.
В апреле 1901 года в результате разногласий с Толлем лейтенант Коломейцев в сопровождении Степана Расторгуева покинул судно. За 40 дней двое экспедиционеров прошли около 800 километров к реке Гольчихе (Енисейская губа) и затем благополучно добрались до Петербурга. По пути они открыли впадающую в Таймырский залив реку Коломейцева, а в Пясинском заливе — остров Расторгуева (один из Каменных островов).
Новым капитаном «Зари» стал Матисен.
Летом 1901 года экспедиция обследовала Таймыр. 25 августа «Заря» направилась на поиски Земли Санникова, однако уже 9 сентября наткнулась на пояс мощных льдов. Вторая зимовка состоялась в Нерпичьей бухте.
В мае 1902 года начинается подготовка санно-шлюпочного перехода на остров Беннетта (один из островов Де-Лонга), и 5 июля 1902 года Толль покинул «Зарю» в сопровождении астронома Фридриха Зееберга и зверопромышленников Василия Горохова (якутск. Омук[5]) и Николая Дьяконова (по иным источникам — Протодьяконова[6], эвенкск. Багылай Чичах[5]).
Планировалось, что «Заря» подойдёт к острову Беннетта два месяца спустя. 13 июля партия Э. Толля на собачьих упряжках достигла мыса Высокого на острове Новая Сибирь. 3 августа на байдарках они достигли острова Беннетта.
Из-за тяжёлой ледовой обстановки «Заря» не смогла подойти к острову Беннетта в назначенный срок и получила серьёзные повреждения, делавшие невозможным дальнейшее плавание. В сентябре 1902 года лейтенант Матисен был вынужден увести судно в бухту Тикси и выбросить на мельК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3364 дня].
Академия наук России обратилась к купчихе А. И. Громовой, которая имела пароход «Лена», с просьбой спасти членов экспедиции, получив взамен остатки шхуны. Пароход сделал несколько рейсов в Тикси, вывез людей и кое-какое снаряжение со шхуны[7]. Всё имущество с «Зари» было погружено в склады Громовой в Якутске[8]. Экипаж «Зари» на рейсовом судне по Лене прибыл в Якутск и уже в декабре 1902 года был в Петербурге.
Известно, что группа Толля, не дождавшись «Зари», приняла решение самостоятельно двигаться на юг в сторону континента, однако дальнейшие следы этих четырёх человек поныне не обнаружены.
«Заря» осталась в бухте Тикси в северной части острова Бруснева и было продано судоходной компанией А. И. Громовой. В 1915 году на судне вспыхнул пожар, и оно сгорело до уровня ватерлинии. Деревянный корпус судна намертво прирос к грунту и стал своего рода основанием нефтяного причала, используемого в Тикси и сегодня[9].
Память
В честь корабля названы остров, полуостров и пролив.
Напишите отзыв о статье "Заря (шхуна)"
Примечания
- ↑ Синюков В.В. Александр Васильевич Колчак : Учёный и патриот : в 2 ч./ В.В. Синюков ; отв. ред. А.П. Лисицын ; Ин-т истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН. — М.: Наука, 2009. — ISBN 978-5-02-035739-6, Ч. 1, С. 88
- ↑ Зырянов П. Н. Адмирал Колчак, верховный правитель России / Павел Зырянов. — 4-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2012. — 637[3] с.: ил. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1356). ISBN 978-5-235-03375-7, стр.43
- ↑ Синюков В.В. Александр Васильевич Колчак : Учёный и патриот : в 2 ч./ В.В. Синюков ; отв. ред. А.П. Лисицын ; Ин-т истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН. — М.: Наука, 2009. — ISBN 978-5-02-035739-6, Ч.1, С. 231
- ↑ Бурлак В. Н. Сквозь «дым Млечного Пути» // Бурлак В. Н. Хождение к морям студеным. — М.: АиФ Принт, 2004. — ISBN 5-94736-053-5.
- ↑ 1 2 Самсонов Н. [ilin-yakutsk.narod.ru/1998-1/34.htm Личные имена народа саха (1635-1917 гг.)] // Илин. — 1998. — № 1.
- ↑ Белов М. И. По следам полярных экспедиций. — Л.: Гидрометеоиздат, 1977. — 144 с.
- ↑ В 1918 году, при подходе к Якутску красного польского отряда под командованием А. С. Рыдзинского Областной совет постановил взять из склада Громовой снятую с «Зари» сигнальную пушку, привязать к телеге и возить по городу в целях устрашения. При отступлении белых из Якутска сигнальная пушка находилась в обозе. На мосту через реку Кенкеме пушка упала в воду, где, вполне возможно, и лежит до сих пор. /Баркоўскі А. Якутская ветвь Бялыницких-Бируля. Койданава. 2011. С. 34./
- ↑ Баркоўскі А. Якутская ветвь Бялыницких-Бируля. Койданава. 2011. С. 18
- ↑ Кузнецов Н.А. В поисках Земли Санникова. Полярные экспедиции Толля и Колчака. М.: Paulsen, 2014. — 40 с.: ил. — 32. ISBN 978-5-98797-081-2, С. 15
Литература
- Толль Э. В. Плавание на яхте «Заря». — М.: Географгиз, 1959. — 340 с.
- Врангель Ф. Ф. Русская полярная экспедиция // Записки по гидрографии. — 1900. — Вып. XXII. — С. 111.
- Катин-Ярцев В. Н. На Крайний Север. В Русской полярной экспедиции барона Э. В. Толля // Мир Божий. — 1904. — № 2 Ч. 2. — С. 93.
- Коломейцев Н. Н. Русская полярная экспедиция под начальством барона Толля // Известия Императорского Русского географического общества. — Т. XXXVIII, вып. 3.
- Матисен Ф. А. Краткий обзор плавания яхты Русской полярной экспедиции «Заря» в навигацию 1901 г. // Известия Императорской Академии наук. — 1902. — Т. 16, № 5.
- Колчак А. В. Последняя экспедиция на остров Беннетта, снаряженная Императорской Академией Наук для поисков барона Толля // Известия Императорского Русского Географического Общества. — СПб.: Тип. М. Стасюлевича, 1906. — Т. 42, вып. 2.
- Виттенбург П. В. Жизнь и научная деятельность Э. В. Толля. — М.-Л.: Издательство АН СССР, 1960.
- Бурлак В. Н. Сквозь «дым Млечного Пути» // Бурлак В. Н. Хождение к морям студеным. — М.: АиФ Принт, 2004. — ISBN 5-94736-053-5.
- Зырянов П. Н. Адмирал Колчак, верховный правитель России / Павел Зырянов. — 4-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2012. — 637[3] с.: ил. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1356). ISBN 978-5-235-03375-7
- Синюков В. В. Александр Васильевич Колчак : Учёный и патриот : в 2 ч./ В.В. Синюков ; отв. ред. А.П. Лисицын ; Ин-т истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН. — М.: Наука, 2009. — ISBN 978-5-02-035739-6.
Ссылки
- Хотько Е. [www.museum-polar.narod.ru/fr_pod_parus.html Под парусами «Зари»](недоступная ссылка — история). Городской историко-краеведческий музей г. Полярный Мурманская область. Проверено 30 января 2010.
Отрывок, характеризующий Заря (шхуна)
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
