Шютте-Лихоцки, Маргарете

Маргарете Шютте-Лихоцки
Margarete Schütte-Lihotzky
Основные сведения
Место рождения	Вена, Австро-Венгрия
Работы и достижения
Важнейшие постройки	франкфуртская кухня

Маргарете Шютте-Лихоцки (нем. Margarete Schütte-Lihotzky, 23 января 1897, Вена — 18 января 2000, там же) — первая австрийская женщина-архитектор, деятельница антифашистского движения. Создательница «Франкфуртской кухни».

Биография

Маргарете Лихоцки родилась в конце XIX века в венской буржуазной семье. Её родители состояли на государственной службе и отличались либеральными взглядами. В 1918 году Маргарете становится первой студенткой венской Школы художественных промыслов (ныне Венского университета прикладного искусства). После выпуска работала с Адольфом Лоосом над созданием жилья для ветеранов и инвалидов Первой мировой войны.

В 1926 году Лихоцки была приглашена Эрнстом Маем во Франкфурт для решения проблем с жильём в городе. Во Франкфурте она разрабатывала школы, детские сады, дома для студентов и другие общественные здания. Там же она познакомилась с будущим мужем, Вильхемом Шютте, за которого вышла замуж в 1927 году.

Тогда же Лихоцки разработала так называемую «Франкфуртскую кухню», послужившую прототипом встраиваемой кухонной мебели, наиболее распространённой сегодня в странах Европы и Северной Америки. Основываясь на исследованиях американского специалиста Фредерика Тейлора и собственных исследованиях, Лихоцки разработала компактную и эргономичную модель кухни. Шютте-Лихоцки была в составе команды немецких и австрийских архитекторов, приглашённых в Советский Союз для строительства новых промышленных городов, например, Магнитогорска. По возвращении из СССР в 1930-х гг. она много путешествовала по миру, выступая с лекциями по дизайну и строительству детских садов и домов для рабочих.

В 1938 году Шютте-Лихоцки вместе с мужем была приглашена преподавать в Стамбульскую Академию изящных искусств. Вместе с ними в тот же период в Академии преподавал известный архитектор Бруно Таут. В это период Лихоцки разрабатывала павильоны для детских садов, основываясь на идеях Марии Монтессори.

Будучи коммунисткой и участником австрийского Сопротивления, в 1941 году она была схвачена гестапо и 4 года провела в концентрационном лагере.

Из-за своей приверженности коммунистическим идеям в послевоенные годы Шютте-Лихоцки практически не получала крупных заказов и работала в основном над проектированием частных домов. Кроме этого, она работала консультантом в Китае, на Кубе и в ГДР.

В начале 1980-х её заслуги были высоко оценены, она получила множество призов и наград. Однако, верная своим убеждениям, она отказалась от награждения тогдашним президентом Австрии Куртом Вальдхаймом из-за его сомнительного военного прошлого.

В 1997 году Шютте-Лихоцки отпраздновала своё столетие вальсом с мэром Вены. Умерла она 18 января 2000 года, за пять дней до своего 103-го дня рождения от осложнений после гриппа. Похоронена в Вене, в почётной могиле на Центральном кладбище.

Франкфуртская кухня

Ко времени создания «франкфуртской кухни» Маргарете Шютте-Лихоцки уже имела представление о системе научного подхода к затратам времени на рабочем месте и задумалась над тем, как жилищное строительство может сократить затраты труда домохозяйки. Маргарете взяла секундомер, просчитала время, необходимое на разную работу по кухне, и поняла, что вследствие нерационального распределения кухонного пространства у хозяйки много времени теряется даром.

Стандартная кухня того времени была совмещена со столовой. На ней не только готовили еду, но и обедали, мылись и даже спали. Вместо этого Маргарете спроектировала кухню, умещавшуюся на площади в 6,5 м² и состоявшую из модульных секций, где не пустовало ни одного квадратного сантиметра.

Она предложила установить над плитой вытяжку и ставить лишённую ножек кухонную мебель на бетонное основание, то есть встраивать её в интерьер. «Проект Греты» — идеальное совмещение функции и формы — по максимуму сохранял энергию и время работающей хозяйки. Эту кухню отличал стандартный, жёстко закреплённый набор мебели: слева — двойная мойка, справа — плита, навесные шкафы со скользящими дверцами, а у короткой стены у окна — рабочий стол. Здесь же — вращающийся табурет и лампа над ним. Кухня была оборудована 18-ю практичными «шюттенками» (нем. Schütte — лоток), представлявшими собой нечто среднее между выдвижными ящичками, контейнерами для хранения припасов и мерными стаканчиками. В своей кухне Шутте-Лихоцки установила раздвижные двери, чтобы из кухонной зоны мать имела возможность наблюдать за детьми, находящимися в обеденной зоне.

На этой кухне уже отсутствовала печь — а значит, не нужно было искать место для складирования угля. В ней царила «чистая» техника, работающая на газе и электричестве, которое несмело пробиралось в частные дома, освещая их, разогревая пищу и питая первые бытовые приборы. На «франкфуртской кухне» не было холодильника — он пришёл в Европу только после второй мировой войны. Для хранения продуктов предусматривалась специальная кладовая, в которой благодаря подаче уличного воздуха поддерживалась прохладная температура.

Кухня выпускалась в различных размерах и с разной степенью оснащённости. Она стала первым прототипом современных кухонь: встроенная мебель, общие принципы функциональности и экономичного использования пространства. В одном только Франкфурте было построено несколько десятков тысяч таких кухонь.

Однако пользователи не оценили новую компактную кухню. Часто люди не могли понять, как на ней готовить. Дизайн называли негибким, пространство недостаточным. Ящики для продуктов часто использовали не по назначению, к тому же, до них легко могли дотянуться дети. Ещё одной проблемой оказалось то, что кухня была спроектирована для одного человека. Двое взрослых на ней просто не помещались и даже одному человеку там не всегда было удобно.

И всё же, несмотря на неудобства и критику, «франкфуртская кухня» стала основой создания кухонь второй половины XX века.

Литература

• по материалам журнала «МЕБЕЛЬ от А до Я», № 5 1997 г. «Кухня: ветер перемен врывается в форточку»
• «История дизайна», 2 том, С.Михайлов
• Ревекка Фрумкина. [polit.ru/article/2012/07/14/Margarete_life/ Удивительная жизнь Маргарете Шютте-Лихоцки]. Полит.ру (14 июля 2012). Проверено 15 июля 2012. [www.webcitation.org/69jDElivW Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Шютте-Лихоцки, Маргарете

– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.