Шёлкоотделительные железы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Шёлкоотделительные или прядильные железы (лат. sericteria) - специфические железы, характерные для некоторых личиночных и взрослых форм отдельных групп насекомых, выделяющие вещество, затвердевающее на воздухе в крепкую нить — шелковинку[1][2]. Она служит для сооружения коконов и гнёзд, свертывания и опутывания листьев, прикрепления куколки и т.д[1][2]. Морфологически, в преобладающем количестве случаев, данные железы соответствуют слюнным железам и вероятно происходят из них путём смены основной функции[1][2][3].

Шёлкоотделительные железы характерны прежде всего для гусениц, но имеются также у личинок многих других насекомых: ручейников, перепончатокрылых и жуков, а также и у взрослых сеноедов, эмбий и червецов. Прядильные железы гусениц, личинок перепончатокрылых и ручейников имеют сходное строение и представляют собою лабиальные железы, у которых функция слюноотделения заменена на функцию выработки шёлка.





У гусениц

Строение

Прядильные железы гусениц наиболее изучены на примере тутового шелкопряда. Шёлкоотделительные железы являются парными и образованы двумя трубчатыми структурами, которые соединяются вблизи входа в общий короткий проток. Длина железы у гусеницы последнего возраста в несколько раз превосходит длину самого тела. Например, у гусеницы капустницы при длине тела 36 мм длина железы составляет 26 мм, у тутового шелкопряда — при длине тела 56 мм длина железы 262 мм, у павлиноглазки Antheraea yamamai соответственно 100 мм и 625 мм[4]. Вследствие такой длины, железы образуют в теле гусеницы несколько петель. По весу железы составляют до 25 % веса тела гусеницы. Каждая железа включает в себя три отдела, различающихся между собой по гистологическому строению тканей и физиологически[1][5]. Шёлкоотделительная железа начинается тонким, многократно извитым задним, или главным отделом. Он состоит из крупных железистых клеток с характерными особыми разветвленными ядрами и зернистой цитоплазмой. Данные клетки собственно и выделяют шелковое вещество. На данный отдел приходится 2\3 самой железы. Он переходит в т. н. резервуар — наиболее толстый отдел, образующий три прямых колена. Данный отдел служит в качестве резервуара для выделяемого железой секрета. Последнее колено переходит в правый и левый парные протоки, которые далее соединяются в непарный, открывающийся наружу через прядильный сосочек. В месте соединения парных протоков также впадают две небольшие железы Лионе. Снаружи вся железа покрыта базальной мембраной[1].

На всем своем протяжении железа преимущественно образована двумя рядами клеток, имеющих геометрически правильное расположение в виде изогнутых чередующихся многогранников. Между клетками проходит канал самой железы. Внутри он выстланный хитиновой кутикулой, которая снабжена, наподобие трахей, спиральным утолщением. Её клетки в процессе роста гусеницы не делятся, а только лишь растут, достигая гигантской величины и у ряда видов даже видимы невооруженным глазом. Другая особенность клеток шёлкоотделительной железы — разветвленность клеточных ядер. Данные разветвления весьма многочисленны, особенно в резервуаре, и занимают всю клетку. Клетки же протока наоборот имеют неразветвленные ядра. Подобное разветвление ядра напрямую связано с интенсивно протекающей внешнесекреторной деятельностью самих клеток и отсутствует у молодых гусениц. Секреторные отделы желез оплетены трахеями. Двумя парами мышц резервуар соединен со стенкой тела, а задний отдел железы и с кишечником[1][5].

В развитии шелкоотделительных желез гусениц наблюдаются некоторые особенности. В последние 4 дня жизни гусеницы, когда она ещё питается, железа развивается очень быстро и за короткие сроки достигает своего максимального веса. Через сутки после начала плетения кокона вес железы резко уменьшается, а затем продолжает уменьшаться дальше, вплоть до окончания плетения кокона гусеницей. Клетки, вырабатывающие шёлк, синтезируют его, видимо, за счет накопленных веществ[5].

Функция

Железы выделяют шёлковое волокно (шёлковина), которое образовано белками — фиброином (70-75 % от общего объема) и серицином, образующим поверхностный слой шелкового волокна.

Фиброин обеспечивает главную механическую опору волокну и отличается чрезвычайной прочностью и большой эластичностью. Он секретируется клетками главного отдела железы и поступает затем в резервуар, где вокруг него образуется слой серицина. Он также образован аминокислотами, большей частью теми же, что и фиброин, но их количественные соотношения другие. Например, серицин отличается от фиброина меньшим содержанием в своем составе гликокола, аланина и тирозина и значительно большим содержанием серина и диаминокислот. Шелковое волокно сверху покрыто восковой пелликулой, по химическому составу сходной с кутикулином[1].

Парное строение желез сказывается и на строении самого шёлкового волокна. Оно образовано из правого и левого тонких волокон, склеенных между собой серицином. Готовое шёлковое волокно отличается чрезвычайной прочностью — способно выдерживать нагрузку до 46 кг на 1 мм² сечения[5].

Шёлкоотделительные железы имеет большое значение в жизни гусениц. Большинство гусениц непосредственно перед окуклением окружают себя коконом, который прядется ими определенным образом. Многие виды гусениц не сооружают настоящий кокон, а лишь окружают себя сетью из отдельных нитей. Гусеницы многих дневных бабочек предварительно подвешиваются для окукливания на различных предметах, окружив себя тонкой прядильной нитью. Гусеницы бабочек из семейства мешочницы изготавливают себе защитные чехлики или домики, склеивая прядильными нитями части листьев, веточек и т. п.. Шелк применяется также при сооружении неподвижных «убежищ»[1][5].

Многие гусеницы в младших возрастах живут группами в общих т. н. «паутинных гнёздах», оплетая шелковиной концы побегов кормовых растений. В таких гнездах сообща живут десятки гусениц. Таковыми являются например, яблонная моль, кольчатый коконопряд. Гусеницы таких видов, как боярышница и златогузка зимуют в таких гнездах[1][5].

Другие гусеницы, живущие по отдельности, могут свертывать листья (например семейство листовёртки) или живут среди нескольких склеенных нитью листьев. Мелкие гусеницы в случае падения выпускают прядильную нить и вися на ней, постепенно спускаясь на землю[1][5].

У личинок перепончатокрылых

Шёлкоотделительные железы у личинок представителей перепончатокрылых (Hymenoptera) обычно хорошо развиты. Например, у личинок пилильщиков они образованы очень крупными шаровидными железистыми клетками (альвеолами), из которых каждая имеет короткий выводящий проток, открывающийся в общий выводной проток[1].

У личинок пилильщиков прядильные железы, подобны таковым у гусениц и представляют собою две извилистые длинные трубки, которые, начинаясь в задней части тела, идут вперед и соединяются в общий проток, открывающийся на нижней губе. Железа образована протоком и множеством альвеол, находящихся на нем в два ряда и соединенных с ним собственными протоками. Плазма данных клеток характеризуется разветвленными каналами, которые через протоки соединяются с протоком самой железы. Каналы образованы путём слияния отдельных возникающих в плазме клетки секреторных пузырьков. Молодые личинки характеризуются тем, что у них данная железа секретирует слюну, а позже она начинает выделять шелковое волокно. К последнему присоединяется гораздо более жидкий, не растворимый в воде секрет[1].

Коконы, например у представителей рода цимбекс, характеризуются большой прочностью. При вылуплении взрослые пилильщики прорезают своими мандибулами овальное отверстие на верхнем конце кокона[1].

У личинок ручейников

Шёлкоотделительные железы у личинок ручейников (Triclioptera) своим строением похожи на таковые у гусениц бабочек. Большинство личинок ручейников при помощи секрета данных желез изготавливают себе защитные чехлики из песчинок, растительных остатков, раковин моллюсков и т. п., склеивая их выделением желез. У представителей некоторых семейства (Hydropsychidae, Rhyncophilidae) личинки обитают свободно в воде, выделяя малое количество секрета желез в окружающий их песок или ил, а непосредственно перед окукливанием изготавливают себе коконы из склеенных паутиной песчинок[1].

У личинок представителей прочих отрядов насекомых

У личинок жуков шёлкоотделительные железы остаются малоизученными. Они имеются у личинок некоторых листоедов (Chrysomelidae), рода Donacia, Haemonia. Также данные железы известны у личинок долгоносиков (Curculionidae), например род Hypera[1].

Среди представителей двукрылых (Diptera) данные железы развиты у личинок некоторых галлиц (Cecidomyidae), грибных комаров (Mycetophilidae) и некоторых других[1].

У личинок ряда сетчатокрылых (Neuroptera), как то муравьиные львы (Myrmeleonidae) и Hemerobiidae в роли прядильных органов функционируют мальпигиевы сосуды[1].

У имаго насекомых

Шёлкоотделительные железы также встречаются у ряда имаго (взрослой стадии) насекомых[1].

Полужесткокрылые

Шелкоотделительные железы у представителей отряда Полужесткокрылые (Hemiptera) известны только у червецов (Diaspidlnae). Железы образованы одной или двумя шелкоотделительными клетками, от которых следует хитиновый проток, который открывается на вершине щетинки. Во впячивании у основания щетинки имеются протоки еще двух железистых клеток, которые покрывают сверху шелковую нить химически устойчивым веществом[1].

Например, у Lepidosaptes данные железы сконцентрированы на краю тела, в особенности на тельсоне. Шелковые нити также образуют на теле самки, например из рода Eriopeltis, кокон, под которым она откладывает яйца. После откладывания порции яиц, самка переползает вперед, удлиняя кокон, выделяя шелк, и откладывает новую порцию яиц. Под щитком самкой откладывается до 1500 яиц, которые зимуют после смерти самки. У Lepidosaphes кокон образован из нижней исключительно шелковой стенки и верхней, в состав которой также входят два склеенных экзувия. Шелковая нить кладётся самкой длинными петлями, так как, выделяя её, она передвигается вперед, а конец её брюшка при этом попеременно перемещается то вправо, то влево. Образуемые петли скрепляются дополнительно клейкими выделениями из заднего прохода. После откладывания яиц тело самки секретирует только переднюю часть кокона[1].

Сеноеды

У сеноедов имеет две пары желез — спинные и брюшные, протоки которых открываются между нижней губой и гипофаринксом. Брюшные железы по сути являются слюнными, а спинные - прядильными[1].

Шёлкоотделительные железы у сеноедов весьма изменчивы по своей форме и могут быть мешковидной формы, раздвоенными, снабженными резервуаром и т. д. Некоторые сеноеды обладают редуцированными шелкоотделительными железами. Но у некоторых представителей группы, например у Amphigerontia, данная железа является хорошо развитой несмотря на отсутствие прядения[1].

Эмбии

У представителей отряда эмбий (Embioptera) шёлкоотделительные железы располагаются на ногах. Первый членик лапки обычно вздут и в нём находится до 115 железок. Каждая из них круглая; в её стенке в один слой находятся ядра, но клеточные границы отсутствуют, а сама железка является синцитиальной. её полость заполнена секретом, который выходит наружу по устланному плоскими клетками каналу. Последний открывается на вершине кутикулярного выроста. Непосредственно в секрет превращается плазма желез. Сами железы могут периодически разрушаться во время линьки, но затем восстанавливаются за счет гиподермы. Эмбии сооружают из шелка галереи и ходы, в которых и обитают[1].

Напишите отзыв о статье "Шёлкоотделительные железы"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 Шванвич Б.Н. Курс общей энтомологии: Введение в изучение строения и функций тела насекомых. — М.—Л.: Советская наука, 1949
  2. 1 2 3 Биологический энциклопедический словарь. Гл. ред. М.С. Гиляров. М.: Сов. энциклопедия, 1986.
  3. Махотин А.А. - О взаимоотношениях типов филогенетических изменений органов. Сб. пам. Северцова. 1940
  4. Энциклопедический Словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона
  5. 1 2 3 4 5 6 7 Герасимов А.М. Гусеницы. — 2-е. — Москва, Ленинград: Издательство академии наук, 1952. — Т. 1. — (Фауна СССР).

Литература

  • Чжоу Синьюй - Китай: прошлое и будущее шелка. National Geographic Россия. Февраль 2012

Отрывок, характеризующий Шёлкоотделительные железы

– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.