Шомберг, Фридрих фон

Фридрих фон Шомберг

Фредерик-Арман де Шомберг (Шомбург) (фр. Frédéric-Armand de Schomberg) имя при рождении Фридрих Герман фон Шёнберг (нем. Friedrich Hermann Graf von Schönberg; декабрь 1615, Гейдельберг — 11 июля 1690, на реке Бойн) — маршал Франции, генерал португальской, нидерландской, бранденбургской и английской службы.

Биография

Родился в декабре 1615 года. Происходил из рейнской (протестантской) ветви рода Шомбергов. Его отец, граф Иоган-Мейнхард фон Шомберг был курпфальцским обер-маршалом, его мать, Анна, была дочерью английского лорда Эдуарда Дадли. Лишившись вскоре после рождения обоих родителей был взят на воспитание бабушкой, которая послала его для воспитания в Седанское училище в Париже. Потом он путешествовал по Англии, поступил в Лейденский университет, где занялся математическими науками и на 17-м году жизни записался волонтером в войска принца Фридриха Генриха Оранского.

Участие в Тридцатилетней войне

Участвовал в Тридцатилетней войне: в 1634 году поступил на службу в войска Бернхарда Веймарского, с которыми участвовал в сражении при Нердлингене. В 1635 году Шомберг навербовал за свой счет роту для полка маршала графу Ранцау, повел её в Кале и отличился в нескольких стычках. На следующий год он стал набирать войска в Вестфалии для освобождения Эренбрейнтенштейна, осажденного генералом Вертом, но часть его дружины попала в плен, а крепость сдалась после 15-и месячной осады.

Вскоре после этого Шомберг женился, вышел в отставку и стал заниматься управлением своих имений.

На службе в Нидерландах

В 1639 года он снова вернулся на военную службу, поступив поручиком в армию принца Оранского. Уже вскоре его произвели в ротмистры. Его имя упоминалось при осадах Геннапа (1641 год), Сан де Гана (1644 год) и Гульета (1645 год). После заключения мира Шомберг определился первым камергером к принцу Вильгельму II Оранскому, прослужив некоторое время при его дворе в Голландии до кончины последнего в 1650 году.

Участие во франко-испанской войне

В 1651 году вернулся во Францию, поступив на службу в звании генерал-майора и получив должность командующего шотландскими жандармами. Война с Испанией, в которой Конде и Тюренн противостояли друг другу привела Шомберга снова в Нидерланды, где взятие Ретеля, Сент-Менепа, удачная выручка Арраса и покорение Кеноа в 1654 году принесли ему звание генерал-лейтенанта. В том же году он отправился в Германию, набрал полк и успел с ним поучаствовать в 1655 году во взятии Ландреси, Конде и Сент-Жульена. Людовик XIV назначил Шомберга губернатором Сент-Жульена, весьма посредственно укрепленного. В начале 1657 года испанцы неожиданно напали на него и вынудили Шомберга капитулировать при условии свободного выхода с оружием и обозом в Гиз. Вслед за этим он был назначен губернатором Бурбурга.

В решительном сражении в Дюнах, Шомберг командовал левым флангом 2-й линии и отличился мужеством и осмотрительностью. Тюренн считал его одним из лучших своих генералов и часто давал ему особые поручения.

Португальские походы

Подписанный в 1659 году Пиренейский мир, закончивший войну, открыл Шомбергу новое поприще действий. В это время он переменил свою фамилию из Шёнберг в Шомбург и наследовал графский титул. Испания двинула свои силы в отсоединившуюся от неё Португалию. Испытывая недостаток в опытных офицерах, португальское правительство предложило Шомбергу должность военного губернатора провинции Алентежу. 13 ноября 1660 года Шомберг высадился в Лиссабоне с 400—500 человек опытных офицеров и старых солдат. Несмотря на жалкое состояние португальского войска, происки и интриги вельмож, Шомберг довел до конца своё тяжелое дело.

В первую очередь он должен был навести порядок в подчиненных войсках, в чём он преуспел, по причине позднего начала кампании. Командующий испанской армией Дон Хуан Австрийский начал военные действия только в июне выступив с 10 000 пехоты и 5000 кавалерии из Бадахоса в Алентежу. Португальцы смогли выставить против него только 13 000 человек, но благодаря искусным распоряжениям Шомберга, испанцам в 1660—1662 годах удалось только взять небольшие крепости Арахусс близ Эльваса и Ферумей на Гвадиане. Последнее Шомберг не мог спасти из-за разногласий с португальскими генералами, которые своими кознями навели на мысль подать в отставку и только по совету Людовика XIV он остался на службе, приняв также под командование несколько тысяч вспомогательных французских и английских войск.

В 1663 году казалось счастье было на стороне испанских войск. Дон Хуан взял значительную крепость Эвора, прежде чем португальцы смогли выступить на помощь со своей укрепленной позиции у Эштремоша. Но когда испанцы двинулись из Эворы в Аранчес за подкреплениями, Шомберг встретил их 8 июня при Эштремоше и разбил, захватив в плен 5000 человек. После этого, португальский король Афонсу VI, отозвав из армии графа Вильафлора назначил маркиза Мариальву генералиссимусом, а графа Шомберга пожаловал португальским грандом, под именем графа Мертола.

Кампания 1664 года замечательна только захватом португальцами Валенсии-де-Алькантары.

Самым блестящим делом всей войны была победа Шомберга при Вилла Вичиозе 17 июня 1665 года. Новый командующий испанскими войсками, Карачено, взял после продолжительной осады город Вила-Висоза, но здесь Шомберг напал на испанцев с 12 000 — 13 000 пехоты и 5000 кавалерии и одержал решительную победу. Испанцы перешли обратно Гвадиану и позже ограничивали свои действия бесполезными маршами и незначительными стычками.

В январе 1666 года Шомберг предпринял экспедицию в Андалусию, захватив укрепленные города Алгуэрра-де-ла-Пуэбло, Паямого и Сент Лукар, а вначале июня уже был снова в Эштремоше. Возникшие в Мадриде и Лиссабоне интриги, следствием которых было низведение с престола Афонсу VI и восшествие Дона Педру, замедлили боевые действия со стороны обоих противоборствующих государств. Шомберг довольствовался проведением в 1667 году незначительных экспедиций в Испанию, а все остальное время проводил в подопечной провинции. Мир 13 февраля 1668 года закончил войну, дав Португалии независимость и королевскую власть дому Браганскому, чем они в значительной степени были обязаны Шомбергу.

Участие в Голландской войне

После этого Шомберг вернулся во Францию, где купил недалеко от Парижа имение Кубер и пользовался особым расположением Людовика XIV.

В 1672 году началась война в Нидерландах. Сначала Шомберг не принимал в ней участие, но когда Карл II пригласил его в Англию, он поступил в 1673 году на службу в звании капитан-генерала сухопутных войск в армию Руперта Пфальцского. В июле он вместе с 6000 пехоты и отрядом кавалерии отправился в море на предполагаемую высадку в Голландии, но последняя было отложена из-за неудачного для англичан сражения при Текселе. Шомберг предложил несколько проектов по улучшению английской армии, но видя отсутствие к ним полного интереса Шомберг уже в конце 1673 года возвратился во Францию.

С ноября 1673 по февраль 1674 года он командовал армией, собранной между реками Самбра и Маас, после чего Людовик XIV возвел его в герцогское достоинство и назначил командовать войсками в Руссильоне, предназначенными для действий против Испании. Они состояли из 10 — 12 000 милиции и 10 000 вновь созданных линейных войск. Испанские войска под командованием графа Сен-Жармена не превышали 10 — 14 000 человек, но состояли из опытных ветеранов. Поэтому Шомберг, несмотря на численное превосходство не мог надеяться на успех.

Испанцы взяли форт Белльгард и в июне 1674 года в этом районе имели преимущества над французами. Но когда же часть этих войск была переброшена на Сицилию, Шомберг вторгся в Каталонию (1675 год) и возвратил Белльгард, что было главным событием этой войны. За эту победу он был возведен во французские маршалы. После занятия войсками зимних квартир в Сердани он отправился в Париж.

Между тем продолжалась активная война на Рейне, Маасе и Самбре. Во время походов 1676—1679 годов Шомберг действовал сначала в Нидерландах, потом на Нижнем Рейне. Людовик XIV приняв в 1676 году командование над армией во Фландрии, принял к себе в помощники Шомберга и ещё 4-х маршалов. 26 апреля в руки французов пал Конде. 11 мая войска противников стояли друг перед другом при Валансьене, но ни Вильгельм III Оранский ни Людовик XIV не решились на битву. Последний 4 июня передал командование над войсками Шомбергу, а Вильгельм III приступил к осаде Маастрихта. Шомберг успел на выручку этой важной крепости, а потом искусно обманув Вильгельма Оранского при переходе у Cinq-Etoiles через Меген повел свою армию в Камбреси на зимние квартиры.

Кампания 1677 года снова была начата самим Людовиком XIV с 50 000 армией. 17 марта покорился Валансьенн, а в апреле Камбре. Шомберг участвовал при взятии обоих городов, а 22 мая он был послан в Седан и принял командование над созданным там обсервационным корпусом.

В марте 1678 года Шомберг участвовал во взятии Гента и Иперна, а после командовал отдельными отрядами в Юлихе и Клеве против курфюрста Бранденбургского, но мир в Сен-Жермене не допустил до начала враждебных действий.

После этого Шомберг несколько лет отдыхал от военных действий, проживая то при дворе, то в своем имении. Но в 1684 году Людовик снова поставил Шомберга во главе 40 000 армии, прикрывающей осаду Люксембурга, который сдался 4 июня. В августе король с 30 000 армией приказал ему выступить из Эльзаса в Германию с целью принудить её к перемирию. Цель эта была достигнута и 15 августа был заключен мир сроком на 20 лет.

Эмиграция из Франции, служба в Бранденбурге

Шомберг стоял на вершине своей карьеры и пользовался доверием монарха, но после отмены 22 октября Нантского эдикта пребывание во Франции стало для Шомберга очень тяжелым, несмотря на второй брак с француженкой. Не желая изменить протестантскому исповеданию, он уехал в Португалию и прибыл в апреле 1686 года в Лиссабон. Здесь он был принят народам с восторгом, но по причине того, что в Португалии католический фанатизм был не менее силен, то в высших кругах он встречал множество неприятностей, в связи с чем, уже в феврале 1687 года он выехал в Гаагу.

Там он познакомился с Великим курфюрстом, который пригласил его на бранденбургскую службу, где был принят действительным и статским и военным советником, наместником герцогства Прусского и назначен генерал-аншефом (17 апреля 1687 года) всех курфюршеских войск.

На службе в Англии

Но уже в следующем году, после смерти курфюрста, уступая просьбам Вильгельма Оранского, перешёл к нему, чтобы содействовать в захвате английского престола. 5 ноября 1688 года вместе с ним высадился на английском берегу и мирно вступил в Лондон, король Яков II бежал во Францию не оказав сопротивления. За это содействие Вильгельму он был сделан генералиссимусом английских войск и пожалован титулом герцога.

В то же время Яков II при помощи Франции высадился в Ирландии, где народ восстал для его защиты. Шомберг в августе 1689 года отправился в Ирландию с войском, сначала не превышавшим 6000 человек. Армия Якова II состояла из 40 000 человек, но состоявшей по большей части из милиции. Шомберг завоевал Карринфергус, защищаемый гарнизоном в 1200 человек. Бельфос сдался без сопротивления. 7 сентября он стал лагерем у Дундаса. Войско его страдало от голода и болезней, но и тогда ирландцы не смогли атаковать его и обе армии встали на зимние квартиры.

В следующем, 1690 году в Ирландию прибыл сам Вильгельм III со значительным войском. Его армия выросла до 40 000 человек. Ирландцы отделив гарнизоны по укрепленным местам все более ослабевали и с оставшейся армией в 27 000 человек заняли выгодную позицию на реке Бойн. 10 июля король Вильгельм III вознамерился овладеть переправой через Бойн. Центром армии командовал Шомберг. В начавшейся битве, Шомберг переправился во главе авангарда, но был атакован кавалерией и пал под сабельным ударом в рукопашной схватке.

Шомберг был погребен в соборе Святого Патрика в Дублине.

Семья

Из 6 сыновей Шомберга, его пережили трое: Фридрих, Карл и Мейнхард.

Первый, после походов в Португалию, в которых он участвовал, жил большей частью в Гейзенгейме и умер в 1700 году.

Мейнхард, как и его старший брат Фридрих, был в португальских экспедициях, потом служил во Франции в чине генерал-майора. После изгнания отца он участвовал в Венгерском походе 1686 года, и был в должности бранденбургского генерала от кавалерии. Вместе с отцом отправился в Англии и много способствовал успеху в битве при Бойне. Вильгельм III сделал его пэром и герцогом ирландским под именем Лейстер. В 1704 году он сопровождал с 9000 человек в Португалию эрцгерцога Карла, признанного испанским королём. Умер он в 1749 году в Хиллингдоне в Англии на 78 году жизни.

Третий сын, Карл, также вместе с отцом перешёл в бранденбургскую службу генерал-майором и был губернатором Магдебурга. Когда его отец сражался в Ирландии, он воевал на Рейне и после смерти отца повел английский корпус на помощь герцогу Виктору Амадею Савойскому. 4 октября 1693 года он был смертельно ранен в битве при Марсалии и вскоре потом умер в Турине на 48 году жизни.

Литература

• Шомберг, Фридрих-Герман // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Военный энциклопедический лексикон (в 14 томах). Второе исправленное издание под общим руководством М. И. Богдановича. СПб, 1852—1858. Том 14.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Шомберг, Фридрих фон

Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.