Шёнфельд, Хайнрих

Хайнрих Шёнфельд
Общая информация
Прозвища	Beppo (Беппо)
Родился	3 августа 1900(1900-08-03) (123 года) Клаузенбург, Австро-Венгрия (ныне Клуж-Напока, Румыния)
Гражданство	Австрия
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Клубная карьера*
1916—1921	Рудольфсхюгель	41 (2)
1921—1923	Мерано
1923—1925	Торино	30 (23)
1925—1926	Интернационале	14 (9)
1926	Хакоах (Вена)	8 (6)
1926—1927	Бруклин Уондерерс
1927—1928	Хакоах (Вена)	10 (4)
1928—1929	Бруклин Уондерерс
1929—1930	Нью-Йорк Хакоах
1930—1933	Ювентус (Трапани)
Тренерская карьера
1930—1933	Ювентус (Трапани)	играющий тренер
1933—1934	Катандзаро
1934—1935	Ювентус (Трапани)
1950—1954	Хакоах (Халлайн)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Ха́йнрих Шёнфельд (нем. Heinrich Schönfeld; 3 августа 1900, Клаузенбург — дата смерти неизвестна) — австрийский футболист еврейского происхождения, нападающий. В Италии играл под именем Энри́ко Шёнфельд (итал. Enrico Schoenfeld).

Карьера

Хайнрих Шёнфельд начал свою карьеру в клубе австрийской бундеслиги «Рудольфсхюгель» в 1916 году на позиции голкипера. С сезона 1920/21 Шёнфельд начал играть в нападении клуба; в наше время это может вызвать удивление, однако в те годы такие изменения амплуа не были редкостью. В первой же своей игре в роли форварда Шёнфельд отметился голом в ворота венского клуба «Хакоах». В сезоне 1921/22 Шёнфельд перешёл в клуб «Меран», быстро стал его лидером, а затем и одним из самых известных игроков Южного Тироля.

В 1923 году бывший игрок сборной Австрии Карл Штюрмер, тренировавший итальянский футбольный клуб «Торино», пригласил Шёнфельда к себе. Выбор тренера полностью оправдал себя: Шёнфельд забил 22 мяча в 20 матчах, став лучшим бомбардиром чемпионата. В те времена чемпионат Италии состоял из трёх групп — А, B и C, в каждой из которых в групповом турнире выявлялась лучшая команда, три победителя групп разыгрывали между собой три первых места в Италии; «Торино» играл в группе B, в которой занял второе место, уступив «Болонье» лишь 1 очко, и это не позволило команде бороться за чемпионское звание в Италии. В следующем сезоне Шёнфельд провёл за «Торино» лишь 10 игр, в которых забил только один мяч, а команда финишировала лишь шестой в группе A.

По окончании сезона Шёнфельд решил сменить команду, он уехал в Милан, чтобы играть за «Интернационале». В «Интере» Шёнфельд дебютировал 4 октября 1925 года в матче с «Удинезе», в котором сразу же отличился, забив 4-й мяч «Интера», который принёс победу команде. Тот сезон не был удачным для миланского клуба, в своей группе клуб занял лишь 4-е место, забив 44 мяча и пропустив 38. Шёнфельд не являлся твёрдым игроком основы «Интера»: из 22 матчей, проведённых командой, он провёл 14 встреч, но в этих играх был результативен, забив 9 мячей.

После сезона в «Интере» Шёнфельд вернулся в Австрию, где стал игроком клуба «Хакоах», который целиком состоял из еврейских футболистов и поддерживался еврейской общиной Вены. В тот год «Хакоах» отправился в турне по США, где в игре с «Бруклин Уондерерс», завершившейся со счётом 6:4, Шёнфельд и несколько игроков «Хакоаха» показали настолько высокий класс игры, что их тут же пригласила проигравшая команда. Однако через год Шёнфельд вернулся в Австрию, где отыграл ещё один сезон в «Хакоахе», а затем опять уехал в Америку, где вновь выступал за «Бруклин Уондерерс» и «Нью-Йорк Хакоах».

В 1930 году Шёнфельд, уже завершивший спортивную карьеру, вернулся в Европу, чтобы работать тренером, его первым клубом стал «Ювентус» из Трапани, выступавший в пятом дивизионе чемпионата Италии. Шёнфельд сначала был просто тренером, но затем сам стал выходить на поле, чтобы помочь своей команде, и его старания не увенчались даром, «Ювентус» прошёл путь из 5-го дивизиона в третий за 3 сезона. Затем Шёнфельд возглавил клуб второй итальянской лиги «Катандзаро», но вскоре был вынужден покинуть Италию из-за закона, запрещавшего работать в стране неитальянцам.

После окончания Второй мировой войны Шёнфельд тренировал любительский клуб «Хакоах», составленный из беженцев, находящихся в округе Халлайн. В 1954 году клуб был распущен из-за того, что люди начали возвращаться в свои дома.

Ссылки

• [www.rsssf.com/players/roem-players-in-it.html Romanian Players and Coaches in Italy]
• [www.interfc.it/Scheda.asp?id=517 Профиль на interfc.it]

Отрывок, характеризующий Шёнфельд, Хайнрих

– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.