Щагин, Владимир Иванович

Владимир Щагин
Личная информация
Полное имя	Владимир Иванович Щагин
Гражданство	СССР СССР
Специализация	волейбол, футбол
Клуб	«Спартак», «Локомотив», «Динамо»
Дата рождения	15 августа 1917(1917-08-15)
Место рождения	Москва, Российская империя
Дата смерти	14 октября 1996(1996-10-14) (79 лет)
Место смерти	Москва, Россия
Награды и медали Волейбол Чемпионаты мира Золото Прага-1949 Золото Москва-1952 Чемпионаты Европы Золото София-1950 Золото Париж-1951 Государственные награды и звания

Владимир Иванович Щагин (15 августа 1917, Москва — 14 октября 1996, Москва) — советский волейболист и футболист, тренер по волейболу. Двукратный чемпион мира и Европы, заслуженный мастер спорта (1949) по волейболу.

Биография

В семье печника московской Городской управы Ивана Щагина и его жены Марии было двенадцать детей. Один из них, Александр, стал известным актёром театра и кино. Младший брат Александра Щагина Владимир прославился на волейбольных площадках.

«Нам выпало счастье начинать в увлечённое волейболом время»,— рассказывал Владимир Щагин в книге «Верность времени — верность себе». С юности он увлекался самыми разными играми: футболом, баскетболом, волейболом, немалую часть свободного времени проводил в парке имени Горького, являвшемся центром волейбольной жизни столицы. Не имея специального образования, устроился рабочим на завод.

В 1936 году Владимир Щагин в составе сборной Москвы стал победителем Всесоюзного волейбольного праздника. С 1938 по 1940 год выступал за столичный «Спартак», став в 1940 году чемпионом СССР. Связующий Владимир Щагин и 19-летний нападающий Константин Рева, которого в 1939-м впервые приметил на футбольном поле именно Щагин, были самыми яркими игроками той команды.

С началом Великой Отечественной войны судьбы спартаковцев разошлись. Владимир Щагин работал на оборонном предприятии, в 1941 году стал игроком футбольного «Спартака». «Играл он очень старательно,— писал в отчёте об одном из матчей первенства Москвы журналист Александр Вит,— хотя его футбольное мастерство заметно уступает волейбольной виртуозности». 2 мая 1943 года Щагин принял участие в знаменитом матче между «Спартаком» и сталинградским «Динамо» в разрушенном войной Сталинграде.

В 1944—1945 годах Владимир Щагин был игроком московского «Локомотива» — и футбольной команды, и волейбольной. В чемпионате СССР по футболу 1945 года нападающий Щагин сыграл 8 матчей и забил 1 гол. В оставившем особый след в истории советского спорта волейбольном «Локомотиве» Щагин отдавал передачи будущему доктору технических наук Дмитрию Фёдорову и будущему дипломатическому работнику Александру Аникину. В том же 1945 году железнодорожники-волейболисты добились своего наивысшего достижения во всесоюзных чемпионатах, выиграв серебряные медали.

Сам Владимир Щагин наиболее значительных успехов достиг с московским «Динамо», где провёл 8 сезонов, причём до начала 1950-х годов был капитаном команды. В период с 1946 по 1953 год он выиграл с динамовцами четыре чемпионата и три Кубка СССР.

Он был участником первых послевоенных международных матчей советских волейболистов на I Всемирном фестивале демократической молодёжи в Праге в августе 1947 года. В составе сборной СССР Щагин по два раза становился чемпионом мира и Европы. На чемпионатах мира 1949 и 1952 годов и первенствах Европы 1950 и 1951 годов славная советская команда провела 28 матчей и проиграла соперникам лишь две партии.

По завершении игровой карьеры Владимир Иванович работал тренером «Динамо», был старшим тренером сборной СССР на чемпионате Европы-1955 в Бухаресте.

Зять Владимира Щагина — известный футболист, вратарь Валентин Гаврилович Ивакин. Племянник спортсмена — Герой Советского Союза Борис Николаевич Дмитриевский, погибший 12 марта 1945 года в бою под городом Нойштадт в Восточной Померании.

Владимир Щагин по воспоминаниям своих современников был универсальным игроком: умнейшим связующим, прекрасным нападающим, мастерски владевшим кистевым ударом, виртуозным исполнителем подачи крюком. Неслучайно он был упомянут Юрием Визбором в песне «Волейбол на Сретенке»:

И Коля Зять уже ужасный ставит кол,
Взлетев, как Щагин, над верёвкой бельевой…

Достижения и награды

• 2-кратный чемпион мира (1949, 1952).
• 2-кратный чемпион Европы (1950, 1951).
• 6-кратный чемпион СССР (1936, 1940, 1946, 1947, 1948, 1951).
• Серебряный призёр чемпионатов СССР (1939, 1945, 1950, 1952, 1953).
• Бронзовый призёр чемпионата СССР (1938, 1949).
• 3-кратный победитель Кубка СССР (1950, 1951, 1952).
• Награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Литература

• Щагин В. И. Мяч в воздухе. — М.: Молодая гвардия, 1955. — 216 с.
• Щагин В. И. Верность времени — верность себе. — М.: Физкультура и спорт, 1987. — 206 с. — (Сердца, отданные спорту).
• [www.volley.ru/documents/497/p1/682 Волейбол: Справочник] / Сост. А. С. Эдельман. — М.: Физкультура и спорт, 1984. — 224 с.

Ссылки

• [www.sport-express.ru/newspaper/2002-10-05/8_1/ Феномен: Щагин] (эссе Александра Нилина в газете «Спорт-Экспресс»)
• [www.spartak70.ru/smi/473.html Воспоминания дочери спортсмена] на [www.spartak70.ru/ юбилейном сайте «Спартак-70»]

Отрывок, характеризующий Щагин, Владимир Иванович

– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.