Щеглов, Афанасий Фёдорович

Афанасий Фёдорович Щеглов
Дата рождения	2 (15) января 1912(1912-01-15)
Место рождения	село Михали, Бельский уезд, Тверская губерния, Российская империя; ныне Тверская область
Дата смерти	28 января 1995(1995-01-28) (83 года)
Место смерти	Москва, Российская Федерация
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота, Войска ПВО
Годы службы	1929—1992
Звание
Командовал	Бакинский округ ПВО
Сражения/войны	Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война Ввод войск в Чехословакию (1968)
Награды и премии	Иностранных государств:

Афана́сий Фёдорович Щегло́в (15 (2) января 1912 года, село Михали Бельского уезда Тверской губернии, ныне в составе Оленинского района Тверской области — 28 января, 1995 год, Москва) — советский военачальник, генерал армии, Герой Советского Союза.

Биография

Афанасий Фёдорович Щеглов родился в семье крестьянина. В 1917 году семья переехала на станцию Чертолино. Окончил среднюю школу в Ржеве.

Довоенная служба

В 1929 году был призван в Красную Армию. Окончил в 1931 году 1-ю Советскую Объединённую военную школу РККА имени ВЦИК в Москве, командовал стрелковым взводом, затем артиллерийской батареей.

В 1939 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, назначен помощником начальника отделения оперативного отдела штаба 7-й армии Ленинградского военного округа. В этой же должности участвовал в советско-финской войне, отличился в боях, награждён своим первым орденом. Член ВКП(б) с 1939 года.

Великая Отечественная война

В первые месяцы Великой Отечественной войны, с июня по август 1941 года — в оперативном отделе штаба Северного фронта. С августа 1941 года — командир 690-го артиллерийского полка противотанковой обороны 55-й армии Ленинградского фронта, оборонял от противника город Красногвардейск (Гатчина) и Пулковские высоты. С ноября 1941 года по март 1942 года — командир 2-го особого лыжного добровольческого полка, в первую военную зиму четыре раза водил подразделения своего полка в рейды по тылам врага под Ленинградом. С марта по июнь 1942 вновь командовал 690-м артиллерийским полком противотанковой обороны. С июня 1942 года — заместитель начальника оперативного отдела штаба Ленинградского фронта.

С апреля 1943 года — командир 63-й гвардейской стрелковой дивизии 67-й армии Ленинградского фронта. Проявил выдающийся талант командира и личный героизм в ходе Красносельско-Ропшинской операции при прорыве глубоко эшелонированной обороны врага. На подступах к Красному Селу части дивизии окружили и умелым манёвром взяли укреплённый узел обороны «Воронья гора», обеспечив освобождение Красного Села. За эту операцию Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1944 года гвардии полковнику А. Ф. Щеглову присвоено звание Героя Советского Союза, а дивизия награждена орденом Красного Знамени.

Затем хорошо проявил себя в дальнейших сражениях Ленинградско-Новгородской операции, в Выборгской и Таллинской наступательных операциях. С октября 1944 года до конца войны — командир 30-го гвардейского стрелкового корпуса на Ленинградском фронте. Части корпуса вели бои против Курляндской группировки до её капитуляции 9 мая 1945 года. Участник Парада Победы на Красной площади в Москве.

Послевоенная служба

После войны направлен на учёбу в Военную академию Генерального штаба, которую окончил в 1948 году. Вскоре после окончания академии в 1949 году переведён в Войска противовоздушной обороны СССР. занимал в них ряд высоких командных должностей. В частности, в 1951—1954 годах командовал 4-й отдельной армией ПВО на Урале (штаб в городе Свердловске). С 1959 по 1966 годы — командующий войсками Бакинского округа ПВО.

С июля 1966 года — первый заместитель Главнокомандующего Войсками противовоздушной обороны страны. В этой должности принимал участие в ряде драматических событий. Так, в августе 1968 года участвовал в операции «Дунай» по вводу советских войск в Чехословакию. Будучи начальником оперативной группы ПВО, руководил взятием под контроль всей системы противовоздушной обороны Чехословакии. Лично во главе отряда десанта произвёл захват главного командного пункта ПВО Чехословакии. За эти события награждён орденом Ленина.

В 1969—1970 годах находился в Египте в составе группы советских военных специалистов, руководил созданием его противовоздушной обороны, которая показала высокую эффективность во время войны на истощение. Воинское звание «генерал армии» присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 апреля 1970 года. С апреля 1974 года являлся представителем Главнокомандующего Объединёнными вооружёнными силами государств — участников Варшавского договора в Польше. Депутат Верховного Совета СССР 6-8-го созывов (1962—1974 года).

С 1985 года — военный советник Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. С 1992 года — в отставке. Жил и умер в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Награды

• Герой Советского Союза (13.02.1944);
• четыре ордена Ленина;
• орден Октябрьской Революции;
• три ордена Красного Знамени;
• орден Суворова 2-й степени;
• орден Александра Невского;
• два ордена Отечественной войны 1-й степени;
• орден Трудового Красного Знамени;
• орден Красной Звезды;
• орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени;
• медали;
• иностранные ордена.

Литература

• Военная энциклопедия в 8 томах. М.: Военное издательство, 1994—2004. — Т. 8.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1126 Щеглов, Афанасий Фёдорович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Щеглов, Афанасий Фёдорович

Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал: