Щёголев, Павел Елисеевич

Павел Елисеевич Щёголев
Место рождения:	Верхняя Катуховка, Воронежский уезд, Воронежская губерния, Российская империя
Род деятельности:	историк литературы и общественного движения, пушкинист

Павел Елисеевич Щёголев (1877—1931) — историк литературы и общественного движения, пушкинист.

Биография

Родился в семье государственных крестьян. Его дед, кантонист, отбывал военную службу в военных поселениях на Кавказе. Отец Щёголева, Елисей Фёдорович, был зачислен в военное ведомство, учился в школе солдатских детей, служил полковым писарем. После выхода закона 1856 года, освобождавшего солдатских детей от военной службы, Е. Ф. Щёголев вместе с семьёй был снова приписан к крестьянскому сословию, вернулся в Воронежскую губернию, где служил при мировом судье.

П. Е. Щёголев блестяще закончил с серебряной медалью Воронежскую классическую гимназию (1895) и поступил на санскрито-персидско-армянское отделение факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета, затем перешёл на историко-филологический факультет. В 1899 году был исключён за участие в организации крупного студенческого выступления; после восьмимесячного заключения — ссылка в Полтаву. Затем за участие в очередных революционных событиях следует ссылка в Вологодскую губернию. В 1903 году вернулся в Петербург, сдал экстерном экзамен за курс историко-филологического факультета. Первоначально занимался историей русской литературы (в 1903 году опубликовал работу «Первый декабрист Владимир Раевский»), потом перешёл к истории общественных движений (сохраняя интерес к истории литературы и позже). В 1906—1907 годах совместно с В. Я. Богучарским и В. Л. Бурцевым издавал историко-революционный журнал «Былое», в 1908 году — журнал «Минувшие годы». В 1909 году Щёголев вновь был привлечён к суду за публикации в журнале «Былое» антиправительственных материалов и приговорён к трём годам тюремного заключения в Петропавловской крепости.

В период 1905—1917 годов он опубликовал воспоминания декабристов М. А. Фонвизина, Е. П. Оболенского, В. И. Штейнгеля, А. Е. Розена и Н. В. Басаргина. В Петропавловской крепости им была написана книга «Утаённая любовь Пушкина» (Пушкин. Очерки. — Спб., 1912) (о М. Н. Волконской).

После Февральской революции 1917 года — член Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, вместе с Н. С. Тютчевым разбирал архивы Департамента полиции. В ЧСК был принципиальным противником освобождения из-под стражи деятелей прежней власти, нередко говорил: «пусть посидят, я же сидел».

После Октябрьской революции — один из организаторов Петроградского историко-революционного архива (1918, помещался в здании бывшего Сената); с 1919 года член коллегии Петроградского отделения Главархива, с 1920 года управляющий одним из отделений Государственного архивного фонда. Один из создателей Музея революции в Петербурге (сейчас Государственный музей политической истории России).

Щёголев — один из крупнейших пушкинистов начала XX века, автор богатого по охвату материала документального исследования «Дуэль и смерть Пушкина» (впервые вышедшее до революции, в 1916 году, и после неё дорабатывавшееся в связи со снятием цензурных ограничений и открытием архивов). Щёголев разыскал и впервые опубликовал большое число документов, связанных с Пушкиным (в том числе дневник А. Н. Вульфа, материалы об отношениях Пушкина с его крестьянами), установил ряд биографических фактов (в частности, аудиенцию у Николая I в связи с первым вызовом Дантеса на дуэль в ноябре 1836 года), собрал и изучил свидетельства зарубежных дипломатов о Пушкине. Щёголев предложил собственную концепцию событий, приведших к гибели Пушкина, повлиявшую на все последующие обращения пушкинистов к этой теме. В поздних пушкинистских работах Щёголева критики (в частности, В. Ф. Ходасевич) видели следы чрезмерного «приспособления» к большевистскому режиму.

В соавторстве с А. Н. Толстым написал [books.google.ru/books/about/%D0%90%D0%B7%D0%B5%D1%84.html?id=Kd5NnQEACAAJ&redir_esc=y пьесу «Азеф»] (1926) и пьесу «Заговор императрицы» (1927). Под его редакцией вышел сборник «Секретные сотрудники и провокаторы» (М.-Л.: Гос. изд-во, 1927. — 256 с.).

В 1930—1931 годы был членом редакционного комитета по изданию первого советского полного собрания сочинений Пушкина в 6 томах. Похоронен на Никольском кладбище Санкт-Петербурга (могила возле церкви слева).

Щёголев и исторические фальсификации

Вместе с А. Н. Толстым изготовил подложный «Дневник Вырубовой», который печатался в журнале «Минувшие дни». Когда о советской публикации стало известно на Западе, Вырубова, жившая в Финляндии, выступила с опровержением. Крупнейший советский историк того времени академик М. Н. Покровский в связи с фальсификацией добился принятия решения ЦК ВКП(б) о закрытии журнала «Минувшие дни». В книге руководителя Федеральной архивной службы России члена-корреспондента РАН В. П. Козлова написано о «дневнике»:

Вся совокупность элементов «прикрытия» фальсификации, богатейший фактический материал говорят о том, что перо фальсификатора находилось в руках историка-профессионала, не только прекрасно ориентировавшегося в фактах и исторических источниках рубежа двух столетий, но и владевшего соответствующими профессиональными навыками. Уже первые критические выступления намекали на фамилию известного литературоведа и историка, археографа и библиографа П. Е. Щёголева. В этом трудно усомниться и сейчас, хотя документальных подтверждений этой догадки до сих пор обнаружить не удалось.

Предполагаемый автор, П. Е. Щёголев, имел репутацию крупнейшего эксперта по последним годам Российской Империи. С марта 1917 года он был членом Чрезвычайной следственной комиссии, учреждённой Временным правительством, главной задачей которой было расследование преступлений бывшей царской администрации. Благодаря этому Щёголев имел доступ к архивам царской охранки и принимал участие в следственных делах в отношении последних министров внутренних дел Золотарёва, Протопопова и директора департамента полиции Белецкого. Также он был свидетелем допроса фрейлины Вырубовой. Поражённые его эрудицией о нём писали: «Щёголев знает всё!»

По некоторым данным, тем же авторским коллективом готовилась и вторая часть фальсифицированных документов об императорском дворе — «Дневник Распутина». Однако слухи об изготовлении подделки просочились, и «дневник» не был опубликован. В книге историка Радзинского этот эпизод описывается следующим образом:

И в 1927 году, когда праздновалась десятая годовщина падения царского режима, мощная идеологическая кампания по дискредитации царизма не смогла обойтись без Щёголева и «красного графа» (и они — без неё). Это был типичный социальный заказ: Щёголев предоставил материалы, Толстой написал — так появился лжевырубовский дневник. И огромный его успех, видимо, подсказал новую работу — «Дневник Распутина» должен был стать продолжением «Дневника Вырубовой». Однако благодаря общительному «красному графу» история фальшивки перестала быть тайной, так что об издании «продолжения» нечего было и думать. И, возможно, тогда ценивший литературные мистификации Щёголев и отдал «Дневник Распутина» в архив — пусть полежит до лучших времён…

Труды

Диапазон научных интересов П. Е. Щёголева был чрезвычайно широк — от Древней Руси, истории средневековых университетов до революционных событий XIX—XX веков, от краеведческих изысканий до серьезных историко-литературоведческих монографий. Им было написано более 600 работ: статей и научных трудов, рецензий и редакторских справок и комментариев, пьес, сценариев и даже одно оперное либретто.

• «Сказание Афродитиана» (вып. I и II, СПб., 1899 и 1900; тоже в «Известиях отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук», 1899, кн. 1 и 4);
• «Первый декабрист Владимир Раевский. Из истории общественного движения первой четверти XIX века» (СПб., 2-е изд., 1906);
• «А. С. Грибоедов и декабристы» (по архивным материалам, СПб., 1905).
• Из разысканий в области биографии и текста Пушкина. СПб., 1910
• Пушкин: Очерки. СПб.,1912
• Исторические этюды. (1913)
• П. Г. Каховский. (1919, 1921)
• Дуэль и смерть Пушкина. (1916, 1917, 1928)
• Николай I и декабристы. Очерки (Петроград, 1919)
• Декабристы. М.-Л.,1926
• Отречение Николая II. Сборник воспоминаний. 1927.
• Падение царского режима. Сборник документов из материалов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства (Т. 1—7) — 1924—1927.
• Петрашевцы в воспоминаниях современников: Сб. материалов / Сост. П. Е. Щёголев. — М.-Л.: Госиздат, 1926. — 295 с.
• Петрашевцы (Т. 1—3) — М.—Л., 1926—1928.
• Пушкин и мужики. М., Федерация,1928
• Последний рейс Николая второго. М.-Л., 1928
• Алексеевский равелин. М., Федерация, 1929
• Книга о Лермонтове. Л., 1929
• Охранники и авантюристы. М., 1930
• Заговор императрицы. Пьеса. В соавторстве с А. Н. Толстым
• Пушкин. Исследования, статьи, материалы. (1928—1931)

Щёголев написал также ряд киносценариев («Дворец и крепость», «Степан Халтурин», «Декабристы» и др.).

Семья

Жена — В. А. Щёголева — драматическая актриса, поэтесса. А. А. Блок посвятил ей свои стихотворения «Возмездие», «Три послания к В.» (1908—1910 гг.).

Сын — Павел (1903—1936) — профессор Ленинградского университета, ученик Е. В. Тарле, историк Западной Европы XVI—XIX вв. Был женат дважды — на Ирине Валентиновне Тернавцевой (1906—1993) дочери В. А. Тернавцева, развод в 1931 г. Вторым браком, с 1931 г. был женат на Антонине Николаевне Изергиной (1906—1969), сотруднице Эрмитажа, специалисте по немецкому и французскому искусству.

В 1917—1931 гг. П. Е. Щёголев жил на ул. Куйбышева, д. 10, в квартире № 6.

Библиофил

П. Е. Щёголев был одним из крупнейших библиофилов своего времени. Собирательством книг и рукописей П. Е. Щеголев занимался всю жизнь. Рукописный раздел его библиотеки пополнялся за счёт редакционного портфеля журнала «Былое» и работы в Чрезвычайной следственной комиссии. В его собрании находился также архив В.С. Панкратова, комиссара Временного правительства по охране низложенного императора. Архив дал Щёголеву возможность написать повесть «Последний рейс Николая Романова» («Новый мир», 1927, № 6 и № 7). Среди редких изданий в его библиотеке были «Литературная газета», «Северные цветы», «Соревнователь просвещения», «Телескоп», «Современник» и прижизненные издания Пушкина. Библиотека Щёголева насчитывала 22 тысячи томов.

После революции П. Щёголев расстался с частью своей библиотеки. По совету М. Горького он пытался передать их издательству «Academia», но этого сделать не удалось. Через «Лавку писателей» Москвы был продан редчайший экземпляр пушкинской переписки, вышедшей в 1906—1911 гг. под редакцией В. И. Саитова. В 1919 г. часть своего собрания Щёголев передал Публичной библиотеке.

После его смерти книжное собрание в течение сорока лет постепенно распродавалась наследниками. По подсчётам историка Ф. М. Лурье, П. П. Щёголев продал около 14 тысяч книг. Большое количество рукописных материалов и собственный архив П. Е. Щёголева его сын в 1931—1934 гг. передал в Ленинградское отделение Центрархива. После безвременной смерти П. П. Щёголева его вдова, А. Н. Изергина, также продолжала постепенно распродавать книги из библиотеки мужа: около 1200 томов через ленинградскую «Книжную лавку» попало в библиотеку Дома писателей имени Маяковского.

Литература

• Щёголев, Павел Елисеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Щёголев Павел Елисеевич — статья из Большой советской энциклопедии.
• Емельянов Ю. Н. Общественно-политическая и научная деятельность П. Е. Щёголева (1877—1931 гг.) // История и историки : Историографический ежегодник, 1977. — М., 1980. — С. 260—284.
• Библиография работ П. Е. Щёголева / Сост. Ю. Емельянов // История и историки : Историографический ежегодник, 1977. — М., 1980. — С. 432—452.
• Емельянов Ю. Н. П. Е. Щёголев — историк русского революционного движения. — М. : Наука, 1990. — 255, [2] с. — ISBN 5-02-009446-3. — Библиогр.: с. 211—256 (722 назв.).

Ссылки

• [az.lib.ru/s/shegolew_p_e/ Щёголев, Павел Елисеевич] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=1871 Фонд Щёголева] в рукописном отделе ИРЛИ РАН.

Отрывок, характеризующий Щёголев, Павел Елисеевич

У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.