Щербачёв, Дмитрий Григорьевич

Дмитрий Григорьевич Щербачёв
Дата рождения	6 февраля 1857(1857-02-06)
Место рождения	Российская империя
Дата смерти	18 января 1932(1932-01-18) (74 года)
Место смерти	Ницца, Франция
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1873—1920
Звание	Генерал от инфантерии
Награды и премии	Иностранные:

Дми́трий Григо́рьевич Щербачёв (6 (18) февраля 1857 — 18 января 1932, Ницца) — русский военачальник, генерал от инфантерии. Участник Первой мировой войны. В годы Гражданской войны — видный деятель Белого движения.

Биография

Православный. Из дворян Петербургской губернии.

Окончил Орловскую военную гимназию (1873) и Михайловское артиллерийское училище (1876), откуда был выпущен подпоручиком в 3-ю конно-артиллерийскую батарею. Переведён прапорщиком (30 августа 1877) в гвардии конно-артиллерийскую бригаду. Подпоручик (16 апреля 1878). Поручик (12 апреля 1881).

В 1884 г. окончил Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду. Состоял при Петербургском военном округе. С 15 ноября 1884 — старший адъютант штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии. Цензовое командование ротой отбывал в лейб-гвардии Егерском полку (8 декабря 1886 — 23 октября 1887). С 9 мая 1889 — обер-офицер для поручений при штабе войск гвардии и Петербургского военного округа. Подполковник (21 апреля 1890). С 21 мая 1890 — старший адъютант штаба войск гвардии и Петербургского ВО. Полковник (17 апреля 1894). Цензовое командование батальоном отбывал в лейб-гвардии Егерском полку (29 апреля — 09 сентября 1894).

С 28 сентября 1898 — начальник штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии. С 20 июня 1901 — командир 145-го пехотного Новочеркасского полка. С 10 мая 1903 — командир Павловского лейб-гвардии полка. Генерал-майор (10 мая 1903).

Во время событий 9 января 1905 Щербачёв командовал особым гвардейским отрядом, состоявшим из двух батальонов лейб-гвардии Преображенского, двух батальонов лейб-гвардии Павловского полков и батальона лейб-гвардии Артиллерийской бригады. Отряд Щербачёва разогнал рабочую демонстрацию на Невском проспекте. Участвовал в подавлении беспорядков в Кронштадте и бунта в лейб-гвардии Сапёрном батальоне. Был назначен в Свиту Его Величества.

С 23 июня 1906 — начальник 1-й Финляндской стрелковой бригады.

С 24 января 1907 — начальник Николаевской военной академии. Под руководством генерала Щербачёва в академии были проведены реформы с учетом опыта русско-японской войны и привлечены новые, молодые, талантливые преподаватели, в том числе полковники Головин, Незнамов, Болдырев, Кельчевский и др. Генерал-лейтенант (29 ноября 1908).

С 1912 — командир 9-го армейского корпуса, вступил с ним в Первую мировую войну.

Первая мировая война

Корпус Щербачёва участвовал в Галицийской битве в составе 3-й армии Юго-Западного фронта. После успешных боёв на Золотой и Гнилой Липе генерал Щербачёв проявил инициативу и овладел Львовом, за что был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени. Также был награждён Георгиевским оружием

За то, что в боях под гор. Львовом и в особенно упорных боях под гор. Рава-Русская проявил особую настойчивость и неутомимую энергию по управлению войсками корпуса, благодаря коим достигнутые результаты существенно повлияли на успешный ход боевой операции, причем войсками взято много орудий, зарядных ящиков, боевых припасов, пленных, и непосредственное падение гор. Львова обязано его распоряжениям.

В середине сентября 1914 возглавил осадный отряд (6,5 дивизий), осуществлявший осаду крепости Перемышль. 24 сентября (7 октября) провёл неудачный штурм крепости, нанося основной удар у Седлиски. 25 сентября (8 октября) к крепости начали подходить полевые австро-венгерские войска, и 9 сентября (8 октября) осадный отряд генерала Щербачёва был расформирован.

5 апреля 1915 года генерал Щербачёв был назначен командующим 11-й армией на Карпатах. Армия была создана на Юго-Западном фронте между 8-й армией Брусилова и 9-й армией Лечицкого. Первоначально в армию вошли XXII и XVIII АК. Против армии Щербачёва развертывалась Южная германская армия Линзингена. Под командованием генерала Щербачёва армия участвовала в Карпатской операции и стратегическом отступлении 1915 года, начавшемся после Горлицкого прорыва. Щербачёву удалось благополучно отвести свою армию на Днестр и нанести сильный контрудар Южной германской армии. За эту частную победу во время общего отступления генерал Щербачёв был удостоен ордена Св. Георгия 3-й степени

За отличное руководство действиями войск вверенной ему армии в боях второй половины августа 1915 года, из коих особенно успешными были бои 24-25-го августа под Островом и Драгановкой и в боях 11-15-го и 22-25-го сентября и 8-го октября 1915 года, причем войсками этой армии за период с 17-го августа по 10-е октября взято в плен 934 офицера и 52895 нижних чинов и захвачено 36 орудий и 149 пулеметов.

В октябре 1915 года был произведён в генералы от инфантерии, назначен генерал-адъютантом и командующим 7-й армии Юго-Западного фронта. Под его командованием 7-я армия одержала ряд побед на реке Стрыпе во время Брусиловского наступления летом-осенью 1916 года.

Февральская революция

После Февральской революции, в начале апреля 1917 года был назначен помощником короля Фердинанда I, главнокомандующего армиями Румынского фронта, созданного в декабре 1916 г. в связи с разгромом румынской армии и необходимостью предотвратить угрозу для южных российских территорий. Фактически генерал Щербачёв являлся главнокомандующим армиями фронта — в подчинении у него находились четыре русские и две румынские армии.

В июле 1917 г. русско-румынские войска фронта нанесли поражение австро-германским войскам под Мэрэшти, однако генералу Щербачёву не удалось развить этот успех из-за телеграммы председателя Временного правительства Керенского, потребовавшего остановить наступление в связи с прорывом немцев у Тарнополя. В июле-августе 1917 г русско-румынские войска с успехом отразили под Мэрэшешти наступление 11-й германской армии фельдмаршала Макензена.

Конец 1917 — начало 1918 гг.

После Октябрьской революции в Петрограде генералу Щербачёву удалось на некоторое время сдержать разложение войск фронта под воздействием революционных событий и большевистской агитации. Щербачев добился того, что фронтовой комитет 30 октября 1917 принял решение о непризнании советской власти.

В конце 1917 года была налажена связь между штабом фронта и генералом М. В. Алексеевым, прибывшим на Дон, куда стекались противники советской власти. В результате на Румынском фронте возникла идея о создании Корпуса русских добровольцев для последующей его отправки на Дон. В начале ноября 1917 г в Яссах из офицеров, не признавших введение выборного начала в армии и украинизацию местных воинских частей, была создана организация, целью которой стало формирование надёжного отряда, способного стать основой для создания новой всероссийской армии. Организация эта впоследствии объединила не только офицеров, но и солдат. Её работой в первое время руководил сам генерал Щербачёв.

В ноябре 1917 года поддержал решение Украинской Центральной рады, провозгласившей независимость Украины, об объединении войск Юго-Западного и Румынского фронтов бывшей Русской армии в единый Украинский фронт и был назначен командующим войсками Украинского фронта Действующей армии Украинской Народной Республики. Французские военные представители на Румынском фронте (в городе Яссы находился штаб генерала Бертло), поддержав генерала Щербачёва, дали согласие на начало переговоров с австро-германцами. 20 ноября (3 декабря) 1917 генерал Щербачёв обратился к фельдмаршалу Макензену и эрцгерцогу Иосифу с предложением немедленно начать переговоры о перемирии. Переговоры начались через два дня и закончились 26 ноября (9 декабря) в Фокшанах заключением перемирия между объединёнными русско-румынскими и германо-австрийскими войсками. Это позволило Щербачёву приступить к подавлению большевистского влияния в армии. В ночь на 5 (18) декабря он поручил войскам, верным Центральной раде, занять все штабы. За этим последовало разоружение румынами тех частей, в которых было сильно влияние большевиков. Оставшись без оружия и продовольствия, русские солдаты были вынуждены в жестокий мороз пешком уходить в Россию.

В декабре 1917 румынские войска с согласия генерала Щербачёва вторглись в Бессарабию — под предлогом охраны русских и румынских границ и поддержания порядка и спокойствия в тылу Румынского фронта. В январе 1918 г между советскими войсками и румынами начались боевые действия. Румынская дивизия, перебравшаяся на левый берег Днестра, была разгромлена. Мирные переговоры закончились 5 марта подписанием договора в Яссах. Румыния обязалась очистить Бессарабию. Однако на помощь Румынии пришла Германия. В тот же день румынское правительство подписало договор с Австро-Венгрией и Германией, одним из условий которого была передача Бессарабии Румынии.

13 января 1918 г. Щербачёв постановлением СНК РСФСР объявлялся «врагом народа» и ставился «вне закона».

18 апреля 1918 Щербачёв отказался от должности и сообщил об этом союзным послам в Яссах. После этого он уехал в имение, предоставленное ему румынским королём.

Гражданская война

В ноябре 1918 после капитуляции Германии прибыл в Бухарест, где вступил в переговоры с представителем союзного командования ген. Анри Бертело. На этой встрече Щербачёву был вручён Большой крест Почетного легиона.

Добился согласия Бертело на помощь белым войскам. 30 декабря 1918 прибыл в Екатеринодар, где был назначен военным представителем русских армий при союзных правительствах и союзном Верховном командовании. 3 января 1919 встретился с атаманом Красновым, договорился с ним об объединении сил Донской армии Краснова и Добровольческой армии Деникина.

В начале января 1919 через Сербию и Италию прибыл в Париж. Создал представительство (с участием генералов Палицина и Гермониуса), ведавшее снабжением белых армий, пытался формировать добровольческие части из русских военнопленных. В феврале 1919 г адмирал А. В. Колчак подтвердил должность Щербачёва. Выехав 27 мая 1919 из Парижа вместе с М. С. Аджемовым и В. В. Вырубовым, Щербачёв прибыл 8 июня в Екатеринодар в ставку Деникина, где ему удалось склонить Деникина к признанию верховной власти адмирала Колчака.

В мае 1920 из-за разногласий с генералом бароном П. Н. Врангелем относительно приемлемости совместных действий с Польшей отказался от должности и был заменён генералом Е. К. Миллером. Исходя из оценки международной обстановки, Щербачёв считал, что отказ в помощи полякам более соответствует интересам Белого движения: по его мнению, в случае полного разгрома поляков Красной Армией Франция для защиты Польши могла бы прийти к необходимости выставить большую армию против советских войск и начать масштабные боевые действия, либо победившая Красная Армия была бы отвлечена в Польше или даже Германии. И в том, и в другом случае положение Русской армии Врангеля сильно бы облегчилось. Поэтому Щербачёв советовал Врангелю не начинать наступление, отвлекая на себя советские силы с польского фронта.

В эмиграции

В 1920 году переехал в Ниццу, где жил на пенсию, назначенную ему румынским правительством. Монархист-легитимист, член Государева Совещания при Великом князе Кирилле Владимировиче (Императоре Кирилле I).

Скончался 18 января 1932 года в Ницце. Похоронен с отданием воинских почестей батальоном французских альпийских стрелков на русском кладбище Кокад. На похоронах присутствовали главнокомандующий румынской армией маршал Презан, представитель французской армии генерал Вари, генералы Юденич, Томилов, Витковский, Масловский, Постовский и др.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. (1879);
• Орден Святой Анны 3-й ст. (1885);
• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1888);
• Орден Святого Владимира 4-й ст. (1891);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1896);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1899);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1905);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (05.06.1911);
• Орден Святого Георгия 4-й ст. (ВП 27.09.1914);
• Орден Святого Владимира 2-й с мечами (ВП 19.02.1915)
• Георгиевское оружие (ВП 23.04.1915);
• Орден Святого Георгия 3-й ст. (ВП 27.10.1915).
• Орден Белого Орла с мечами (1915);
• Орден Святого Александра Невского с мечами (ВП 06.07.1916).

Иностранные:

• Французский Орден Почётного легиона, офицерский крест (1897);
• Румынский Орден Короны, командорский крест (1899);
• Ольденбургский Орден Петра-Фридриха-Людвига, офицерский крест (1903);
• Итальянский Орден Святых Маврикия и Лазаря, командорский крест (1903);
• Французский Орден Почётного легиона, командорский крест (1911);
• Китайский Орден Двойного Дракона 2-й ст. 3-го кл. (1911);
• Черногорский Орден Князя Даниила I 1-й ст. (1912);
• Сербский Орден Святого Саввы 1-й ст. (1912).
• Орден Почётного легиона Большой крест.
• Орден Михая Храброго, 3 ст., Румыния
• Орден Михая Храброго, 2 ст., Румыния

Интересные факты

Приказом № 7 от 4 сентября 1919 года Щербачев объявил о награждении 17 солдат и офицеров Русского легиона во Франции Георгиевскими наградами «за оказанные ими подвиги на французском фронте». Седьмым в списке значился ефрейтор, будущий Маршал Советского Союза, Родион Малиновский, награждённый Георгиевским крестом III степени. Об этой награде Р. Я. Малиновский так и не узнал: в момент издания приказа он уже воевал в рядах Красной армии, как и многие его однополчане по Русскому легиону.

На внучке генерала Марине Щербачёвой (род. 1945) женился в 1975 году советский чемпион мира по шахматам Борис Спасский, в результате чего он и уехал во Францию.

Литература

• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. — М.: АСТ, 2003. — 896 с. — 5000 экз. — ISBN 5-271-06895-1.
• [www.grwar.ru/library/Sherbacheff-9corps/index.html Д. Г. Щербачёв. Львов — Рава Русская — Перемышль (9-й корпус и 3-я армия в Галиции в 1914 г.) // Военный сб. Кн. X. Белград, 1929. С. 116—129; Кн. XI. Белград, 1930. С. 148—156];
• Валь Э. Г. [archive.org/details/kistoriibielagod00val К истории белого движения. Деятельность генерал-адъютанта Щербачева]. — Таллин : издание автора, 1935. — 158 с.
• Дроздовский и дроздовцы. М.: НП «Посев», 2006. ISBN 5-85824-165-4
• Список генералам по старшинству. Санкт-Петербург, Военная типография, 1906 г.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=340 Щербачёв, Дмитрий Григорьевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [regiment.ru/bio/SHs/1.htm Биография на сайте «Русская императорская армия»]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_sh/sherbachev.html Биография Щербачёва Д. Г. на сайте «Хронос»]

Отрывок, характеризующий Щербачёв, Дмитрий Григорьевич

– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.