Щербинин, Михаил Яковлевич

Михаил Яковлевич Щербинин
Род деятельности:	штурман, полярный исследователь

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Михаил Яковлевич Щербинин (1705—1744) — мореплаватель, офицер российского императорского флота, штурман, участник Великой Северной экспедиции, мичман.

Биография

Михаил Яковлевич Щербинин родился в 1705 году. Представитель мелкопоместного дворянского рода Щербининых Псковского уезда.

В 1719 году окончил московскую Школу математических и навигацких наук и поступил в Академию Морской гвардии в Санкт-Петербурге, изучал в академии «науку плоскую навигацию».

В 1726 году Михаил Щербинин был «написан во флот» штурманским учеником. Служил на разных кораблях Балтийского флота.

В ноябре 1731 года М. Я. Щербинин сдал экзамен на звание подштурмана экзаменационной комиссии, членами которой в то время состояли Василий Прончищев, Питер Ласиниус и Иван Кошелев.

В 1733 году Щербинин был произведён в подштурманы и по его просьбе направлен в Великую Северную экспедицию. С 1735 года служил в отряде Д. Я. Лаптева. Весной 1736 года Лаптев направил 14 человек во главе с подштурманом М. Щербининым из Якутска к месту зимовки отряда П. Ласиниуса в устье реки Хараулах для оказания помощи. В начале июня Щербинин добрался до зимовки, где обнаружил в живых только девять из 45 человек, больных цингой. После оказания помощи переправил больных в Якутск.

Летом 1739 года Щербинин описал мыс Буор-Хая и обнаружил идущую от него на северо-восток длинную косу. Осенью того же года принял активное участие в поисках входа в устье Индигирки для постановки судна на зимовку. Сразу же после начала зимовки вместе с геодезистом Киндяковым произвёл описание среднюю и восточную протоки Индигирки. Весной 1740 года Щербинин описал реку Яну.

Осенью 1740 года Лаптев послал Щербинина из Нижнеколымска в Анадырский острог для заготовки леса на постройку судов для плавания по Анадыри.

Щербинин участвовал во всех морских и наземных маршрутах отряда Лаптева до 1741 года.

В 1741 году Щербинин из-за болезни был отправлен в Якутск. В 1743—1744 годах служил под начальством А. И. Чирикова в Якутске, где и скончался.

Память

В 1919 году Рауль Амундсен назвал мыс севернее мыса Фаддея на восточном берегу Таймыра именем Щербинина.

Литература

• Зубов Н. Н. Отечественные мореплаватели — исследователи морей и океанов. — М.: Географиз, 1954, С.63.
• Половинкин В. Н., Фомичев А. Б., Таратонов Ю. Н. Русский север — прошлое, настоящее, будущее. — СПб.: изд. ОАО СЗ «Северная верфь», 2012, С.227
• Масленников Б. Г. Морская карта рассказывает. -М.: Воениздат, 1973, С.40.
• Кандидов, А. В.. Исследователь Крайнего Севера, мореплаватель Василий Прончищев. — Калуга: Золотая аллея, 2008. — 160 с. — ISBN 978-5-7111-0407-0.
• Соколов А. П.. [books.google.ru/books?id=cDxFAAAAYAAJ Северная экспедиция, 1733-1743]. — Санкт-Петербург, 1851. — С. 92-97.
• Глушанков И. В.. Навстречу неизведанному. — Л.: Гидрометеоиздат, 1980. — 136 с.

Ссылки

• [www.navy.su/puteshest/xviii/putesh28.html Великая Северная экспедиция. От Лены на Восток.]
• [big-archive.ru/geography/domestic_physical_geographers/16.php Экспедиции Д. В. Лаптева]
• [www.gpavet.narod.ru/Names4/scherbinin.htm Михаил Яковлевич Щербинин]
• [www.korabel.ru/persones/detail/471.html Биография на корабел.ру]

Отрывок, характеризующий Щербинин, Михаил Яковлевич

– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.