Щитниково (Москва)
Щитниково — бывшее село в России, вошедшее в состав Москвы в 1991 г. Находилось на территории современного района Восточный.[1]
История названия
Село, скорее всего, получило своё название от одного из первых владельцев. Слово «щитник» в старом русском обозначало оруженосца при знатной особе.[1]
История
Первые поселения в Щитниково относятся к XIV—XVII вв. Село впервые упоминается в письменных источниках в первой половине XVI в. как владение князя Бориса Ивановича Палецкого, который находился на службе у брата Василия III — Андрея Старицкого.[1]
В 70-е годы XVI в. Щитниково принадлежало служилому человеку Фёдору Евсееву Поздееву, который был также владельцем земель в Ивановском. В то время сельцо представляло собой пустошь вплоть до середины XVII в.[1]
В 1620-х годах эта пустошь находилась в вотчине Микиты Фуникова, потомка белозерских князей.[1]
К середине 1660-х годов первые Романовы заселили пустошь крестьянами, привезенными из разных местностей. Новая деревня вошла в состав Измайловской волости Приказа тайных дел. В 1702 г. была построена деревянная церковь во имя великомученика Дмитрия Солунского, в приходе которой состояло 22 двора.[1]
Дальнейшая история Щитникова тесно связана с селом Измайлово. После 1676 г. присёлок был в ведении Приказа Большого Дворца, затем Главной дворцовой канцелярии. В конце XVIII в. Щитниково вошло в ведение Удельного ведомства. К 1770 г. в присёлке насчитывалось 43 крестьянских двора, а к 1800 г. — 65.[1]
В 1812 г. Щитниково сильно пострадало от пожара, сгорело 48 крестьянских изб. Однако село быстро отстроили заново. К 1852 г. в нем было уже 95 дворов, в которых проживало 650 человек. Местные жители торговали в Москве яблоками и ягодами, выращенными в своих хозяйствах.[1]
В 1877 г. была построена и освящена каменная церковь Дмитрия Солунского. Средства поступили от купца первой гильдии Михаила Григорьевича Бородина, который также был церковным старостой.[1]
В 1878 г. в селе появилась картонная фабрика предпринимателя С. В. Аксенова. Постепенно крестьяне в Щитниково стали заниматься промыслами, подрабатывали ткачеством. Среди других фабрик в Щитникове местную усадьбу приобрело Правление Товарищества Балашинской мануфактуры, которая была одним из самых крупных предприятий в своем регионе.[1]
Село продолжало расти, в 1869 г. здесь была церковно-приходская школа, две лавки, питейный дом и трактир. В конце XIX в. местные крестьяне все больше работали мотальщиками нитей, торговыми служащими, бахромщиками, ткачами и прачками.[1]
После 1917 г. Щитниково стало входить в переименованную Разинскую волость. К 1926 г. число крестьянских дворов увеличилось до 129, также числился 31 двор рабочих и служащих. В 1938 г. была закрыта и позднее разобрана каменная церковь Дмитрия Солунского.[1]
В 1937 г. рядом с Щитниковом был основан посёлок Восточный для рабочих Восточной водопроводной станции. В 1991 г. село в составе посёлка вошло в Восточный округ Москвы как отдельный муниципальный округ.[1]
Напишите отзыв о статье "Щитниково (Москва)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Щитниково (Москва)
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
