Щуровский, Пётр Андреевич
| Пётр Андреевич Щуровский |
Петр Андреевич Щуровский (1850 — 14 сентября 1908, Курск[1]) — российский композитор, капельмейстер и пианист.
Петр Андреевич Щуровский получил музыкальное образование в Московской консерватории.
В 1880-х гг. был капельмейстером в Императорской московской опере (ныне Большой театр), затем дирижировал в провинции, а также за границей.
Написал оперу «Богдан Хмельницкий», несколько пьес для фортепиано, руководство для дирижеров. Среди его творений романсы: «Моя баловница», «Ночная дума», «Песнь Гассана». Романс «Тебе мой друг» был посвящён знаменитому баритону XIX века Павлу Акинфиевичу Хохлову, с которым его связывала давняя дружба ещё со времени работы в консерватории Москвы.
Вплоть до самой кончины возглавлял музыкальный кружок в городе Курске, работа когорого неоднократно освещалась в местной прессе («Курские губернские ведомости» № 187 за 1895 год, № 220 за 1896 год, № 90 за 1890 год).
Известностью пользовался его «Сборник национальных гимнов всех государств света» (СПб., 1890); в этот труд вошли гимны (с текстом) 85 государств планеты.
Гимн королевской семьи Таиланда, который был официальным гимном страны до 1932 года, написан на музыку Петра Щуровского.
Семья
Жена: Вера Ивановна Щуровская — певица, нередко выступала вместе с мужем.
Напишите отзыв о статье "Щуровский, Пётр Андреевич"
Примечания
- ↑ [old-kursk.ru/book/zemlaki/shurovsky.html Курск. Гордость земли курской. П. А. ЩУРОВСКИЙ]
Литература
- Щуровский, Петр Андреевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Щуровский, Пётр Андреевич
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
