Эвакуация Шпицбергена

Эвакуация Шпицбергена или операция «Перчатка» (25 августа — 3 сентября 1941 года) — операция Британского флота по эвакуации мирного населения с архипелага Шпицберген и уничтожению там экономических мощностей, способных представлять интерес для Германии.

Предыстория

К началу Второй мировой войны на Шпицбергене работало около 3 тысяч шахтёров (2000 советских, в Баренцбурге, и 1000 норвежских, в Лонгйире), добывавших там уголь (порядка 700—800 тысяч тонн в год). Они продолжали там работать и после немецкого вторжения в Норвегию в 1940 году, так как в Норвегии было установлено коллаборационистское правительство, а СССР с Германией не воевал. Однако после вторжения Германии в СССР ситуация изменилась: для советских шахтёров стало нелогичным добывать уголь для его отправки в Норвегию. В связи с отсутствием у СССР значительных военно-морских сил в Северном Ледовитом океане, ответственность за этот театр военных действий в основном легла на Королевский ВМФ Великобритании. Для операций в Арктике в Скапа-Флоу на Оркнейских островах было сформировано «Соединение K», а его командующий адмирал Филип Виан посетил Мурманск, чтобы оценить перспективы взаимодействия с советской стороной.

Ход событий

Британцы не имели представления о ситуации на Шпицбергене (в частности о том, есть ли там немецкий гарнизон), и потому в конце июля 1941 года адмирал Виан отправился туда. Обнаружилось, что немецкого гарнизона там нет, а советские и норвежские обитатели архипелага сотрудничают друг с другом. В качестве представителя норвежского правительства в изгнании на острове был оставлен норвежский лейтенант Тамбер, а Соединение K, забрав угольщик 70 норвежцев, пожелавших присоединиться к силам Сопротивления, вернулось в Великобританию. Тамбер продолжал поддерживать обычный радиообмен с материком, и в результате немцы ничего не заподозрили. Более того, Тамбер предложил отправить на Шпицберген суда, чтобы забрать уголь.

По пути в Великобританию Соединение K зашло на остров Медвежий, уничтожив там 1 августа метеостанцию и забрав норвежский персонал. Прекращение поступления метеосводок встревожило немцев, и они отправили самолёт на разведку ситуации.

По возвращении в Великобританию адмирал Виан сделал доклад Комитету начальников штабов. В докладе он сообщил, что оккупация архипелага возможна, однако создание там постоянной военной базы представляется нецелесообразным из-за природных условий.

Уинстон Черчилль настоял на быстрой разработке плана действий. Разработанный британской стороной и согласованный с советским послом в Лондоне и норвежским королём Хоконом VII план состоял в том, чтобы силами Соединения K уничтожить шахты и склады на Шпицбергене, эвакуировать оттуда советских граждан в СССР, а норвежцев и все способные двигаться суда забрать в Великобританию.

С учётом того, что на островах отсутствовал немецкий гарнизон, для участия в операции было решено обойтись силами всего одного батальона из состава 2-й канадской пехотной бригады, на помощь которому были приданы сапёры — всего 645 человек. Войска были погружены на лайнер «Императрица Австралии», который в сопровождении Соединения K (крейсера «Нигерия» и «Аврора» и эсминцы «Икарус», «Энтони» и «Антилопа») 19 августа отправился на Шпицберген.

25 августа войска высадились на Шпицбергене. Как и ожидалось, местное население не оказало сопротивления. После того, как было завершено уничтожение Баренцбурга, советские шахтёры и их движимое имущество были эвакуированы в Архангельск на лайнере «Императрица Канады» в сопровождении крейсера «Нигерия». Высадив советских граждан, «Императрица Канады» взяла на борт около 200 членов «Сражающейся Франции», бежавших из немецких лагерей и собранных в Архангельске для отправки в Великобританию.

Тем временем остальная часть Соединения K и команды подрывников переместились из Баренцбурга в Лонгйир. Дождавшись возвращения «Императрицы Канады», они забрали с островов войска, порядка 800 местных жителей и 15 ездовых собак. Были уничтожено две радиостанции, продолжавших до этого нормальный радиообмен с материком, и шахты.

3 сентября конвой отправился в Великобританию, захватив с собой три угольщика, ледокол, китобойное судно, буксир и два судна добытчиков пушнины.

Получив известия о присутствии германского конвоя, Виан отправил суда в Великобританию под охраной эсминцев, а с крейсерами двинулся на перехват немцев. 7 сентября возле Хаммерфьорда крейсера потопили немецкое вооружённое учебное судно «Бремсе», эскортировавшее транспорты «Траутенфелс» и «Барселона», «Нигерия» при этом получила повреждения; немецким транспортам удалось уйти.

Последствия

Встревоженные прекращением поступления метеосводок, немцы отправили на Шпицберген эсминец. После долгих поисков им удалось обнаружить спрятавшегося в тундре не вполне психически здорового норвежца, от которого узнали о произошедшей эвакуации. После осмотра островов немцы решили создать новую метеостанцию; возобновить добычу угля оказалось невозможным из-за основательных разрушений шахт.

Источники

• Т. Тулейя, Д. Вудворд. Сумерки морских богов. — М.: АСТ, 2000. — ISBN 5-237-05069-7

Отрывок, характеризующий Эвакуация Шпицбергена

Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.