Амменде, Эвальд

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эвальд Амменде»)
Перейти к: навигация, поиск
Эвальд Амменде
Ewald Ammende

Эвальд Амменде, начало 1930-х гг.
Дата рождения:

3 января 1893(1893-01-03)

Место рождения:

Пернов, Лифляндская губерния, Российская империя

Дата смерти:

15 апреля 1936(1936-04-15) (43 года)

Место смерти:

Пекин, Китай

Страна:

Российская империя
Эстония

Альма-матер:

Рижский политехнический институт

Э́вальд Амме́нде (22 декабря 1892 (3 января 1893) — 15 апреля 1936) — немецкий общественный деятель, публицист.





Происхождение

Родился в Лифляндии в известной и богатой буржуазной семье, одной из самых влиятельных в Пярну. По происхождению балтийский немец. Крещён в приходе св. Николая в Пярну 14 февраля 1893 г.[1]. До конца жизни сохранял эстонское гражданство[2].

Династию основал переехавший в Прибалтику в 1794 году столяр Кристиан Людвиг Амменде (1767-1848). Его сын Якоб Дидрих (1811-1898), дед Эвальда по отцовской линии, в 24 года стал купцом 1-й гильдии в Ревеле, а впоследствии открыл торговый дом в Пернове. Финансовое благополучие семьи было нарушено Первой мировой войной, и бизнес был окончательно ликвидирован в 1928 г.[3]

Отец — предприниматель Герман Леопольд (Герман Яковлевич) Амменде (20.10.1855-26.8.1934), который, помимо занятия бизнесом, был советником городской думы и председателем городского податного управления[4]. Был награждён медалью «В память 300-летия царствования дома Романовых»[5].

Выдавая замуж дочь Элен[6], Герман Амменде заказал петербургским архитекторам Миерицу и Герасимову виллу, которая была построена в 1905-1907 гг. В наши дни "вилла Амменде" является достопримечательностью Пярну, в ней располагается знаменитый отель. По одним данным, в 1927 г. Герман Амменде выехал в Германию, по другим ещё в начале 1930-х гг. имел поместье близ Митавы[2].

Мать — Марта Вильгельмина Кнох (1865-?).

Родители Амменде приходились друг другу троюродными братом и сестрой[7].

Помимо Эвальда в семье было ещё пять детей: сестра Элен (12.11.1886-1940) и братья Эрхард (20.11.1887-13.10.1907, умер в Целендорфе[8] от диабета[9]), Эрих (30.4.1889-6.11.1936, Вена[10]), Эгон (8.7.1891-1919, служил в гвардии, арестован в Петрограде, умер в Петропавловской крепости от истощения, похоронен в общей могиле[11]) и Эдгар (22.6.1894-5.7.1978).

Жизнь и деятельность

Ранние годы

Среднее образование получил в Перновской гимназии. Учился в одном классе с будущими эстонскими политиками — Юри Улуотсом, Йоханнесом Семпером и Йоханнесом Барбарусом. После окончания гимназии начал работать в семейном бизнесе.

В 1910 г. Амменде поступил на коммерческое отделение Рижского политехнического института, поселившись на Бастионном бульваре 11, квартира 8[12], однако проучился всего один семестр[13], после чего перевелся в Кёльнскую школу торговли. В это время однокурсником (а, возможно, даже одногруппником) Амменде был учившийся на том же отделении Василий Ульрих.

Будучи выходцем из богатой семьи, Амменде вел в студенческие годы образ жизни, напоминавший будни золотой молодёжи. Так, знакомый по Пярну в ноябре 1910 г., в бытность Амменде в Риге, интересовался, не предается ли он "излишним развлечениям"[14].

В Кёльне, помимо мелких проступков (несдача вовремя книг в библиотеку или несвоевременная регистрация в полиции[15]), наличествовали и более серьёзные. Сохранилось составленное в июне 1912 г. заключение городского прокурора о том, что русский подданный Амменде, проживавший на Титусштрассе, 14, и его знакомый, страховой служащий Рихард Мельтцер, в ночь с 27 на 28 февраля того же года производили на улицах в недозволенное время шум, а затем вступили в конфликт с полицейским Станиславом Варгулой, который якобы оскорбил Амменде, назвав его "русским мужланом". В результате Амменде, согласно протоколу, нанес Варгуле телесные повреждения[16].

Похожее поведение было зафиксировано и после возвращения Амменде в Россию, о чем говорит записка его, очевидно, квартирной хозяйки в Петербурге:

Эвальд Германович,
Сегодня ко мне приходила жаловаться на вас плачущая жена швейцара, которая говорит, что вы вчера вернулись пьяный, едва держась на ногах, в 5 часов ночи и бросались её бить. Она страшно испугалась, тем более что, ничего не понимая, вы могли еще убиться в машине. Ничего подобного я допустить не могу. Я живу 12 лет в доме и никогда ничего подобного не было. Кроме этого ваши знакомые (двое) вошли в 5 часов ко мне в квартиру. Я уже не говорю что подобное ваше отношение несовместимо с достоинством интеллигентного человека, даже пьяного, но я прямо категорически заявляю, что не допускаю приведения ко мне ночью каких-либо своих знакомых, а тем более такое обращение с прислугой. И это мое решение безоговорочное. Как Вы бросались на швейцариху видел дворник сидевший у ворот[17].

Вместе с тем, в годы учёбы в Кёльне Амменде активно интересовался хозяйством соседних с Германией стран и в этой связи посетил Великобританию, Францию и Бельгию, а также некоторое время работал на фирме Harder&Co. в Гамбурге. Окончив курс обучения и защитив дипломную работу летом 1913 г., Амменде совершил поездку по Поволжью, чтобы изучить торговые операции с зерном и особенности крестьянских хозяйств[18].

По возвращении в Петербург Амменде собирался поступить на службу во Внешторгбанк (сохранилось его резюме, датированное 29 октября 1913 г.)[19]. Очевидно, эта идея не удалась, и Амменде решил продолжить образование в Тюбингенском университете[20]. Согласно дошедшей до нас квитанции, им был оплачен летний семестр 1914 года[21], однако занятия прервала Первая мировая война. Амменде продолжил обучение уже в Московском коммерческом институте[22].

В годы Первой мировой войны Амменде работал в семейном бизнесе и в сфере снабжения в Южной России. Был делегатом от Эстляндии на Всероссийском продовольственном съезде (Москва, ноябрь 1917 г.). Продолжил работу по снабжению и в годы Гражданской войны, будучи уполномоченным Центрального комитета снабжения по городам Лифляндии и Эстляндии, а также Пскова. По собственным словам, был торговым агентом между Лифляндией и Украиной в годы существования гетманата Павла Скоропадского (апрель-декабрь 1918 г.)[23].

Есть сведения, что в это же время Амменде состоял в военизированных формированиях: резервной милиции Пернова[24] и прибалтийском ландвере[25].

Окончание войны позволило Амменде вернуться к образованию — в летний семестр 1920 г. он снова учился в Тюбингене[26] (очевидно, заочно).

В 1922 г. Амменде защитил кандидатскую диссертацию на тему "Германские меньшинства в Европе. Их возникновение, организация и стремление к объединению" в Берлине (по другим данным, в Киле)[27]. Согласно архивным данным, это произошло в июле 1923 г. в Кёльне[28].

Наряду с научной и политической деятельностью занимался бизнесом, открыв в Пярну в 1922 г. вместе с братом Эдгаром магазин колониальных товаров и платья "Меркатор"[29].

Общественная деятельность

В 1919-1922 гг. — сотрудник двух главных германоязычных газет Прибалтики: "Рижского обозрения" и "Ревельского курьера". В этом качестве он неоднократно посещал Советскую Россию и вел информационную кампанию по освещению тяжелого продовольственного положения там. В эти годы также был директором издательства, печатавшего "Рижское обозрение".

В 1922 году стал одним из основателей Союза немецких меньшинств Европы. В этом качестве вел переговоры с эстонским правительством, которые увенчались разработкой закона 1925 г. о культурной автономии немцев в Эстонии. О Лиге наций Амменде высказывался, что она является средством продвижения интересов государств, а не национальных меньшинств, которые должны самоорганизовываться[30]. В этой связи отмечал, что решение проблемы национальных меньшинств кроется не в их ирредентизме, а во взаимном признании государства меньшинством, и наоборот[20]. Продвигая свои идеи, активно взаимодействовал с общественностью ряда стран Европы, а также США. Деятельностью Амменде интересовались украинские националисты[31].

Несмотря на то, что Амменде являлся представителем давней германской традиции либерального национализма (хорошо известного по середине-второй половине XIX в. среди немецкого элемента Австрии), в литературе зачастую его именуют нацистом. Возможно, это связано с тем, что незадолго до смерти он начал сотрудничать с Антикоминтерном[32] (организация, действовавшая под эгидой Министерства пропаганды Геббельса). Идеологически Амменде было чуждо использование нацистами немецкого нацменьшинства в интересах рейха[33]. При этом, по данным польской разведки, Амменде демонстрировал русофильские настроения[2].

С 1935 г. — генеральный секретарь Международного конгресса национальных меньшинств (Вена-Женева).

Голодомор

Амменде активно участвовал ещё в информационном сопровождении кампании по борьбе с голодом в Поволжье и сам посетил Россию в 1921 г. в составе миссии Эстонского Красного креста. В 1931-1932 гг. следил за событиями Голодомора, затем выпустив достаточно ангажированную книгу "Должна ли голодать Россия?" (1935).

Смерть

Умер в немецком госпитале в Пекине во время кругосветного путешествия. Причиной смерти стал, как и в случае с братом Амменде Эрхардом, стал сахарный диабет. Некрологи появились во многих европейских изданиях преимущественно той направленности, которой занимался Амменде. После смерти Эвальда Амменде Международный конгресс национальных меньшинств возглавил его старший брат Эрих, однако он пережил брата всего на семь месяцев.

Источники

Сочинения

  • Die Hilfsaktion für Petersburg. Riga: R. Ruetz, 1920 (Sonderdruck aus Rigascher Rundschau).
  • Die Agonie einer Weltstadt: Helft Petersburg! Riga: R. Ruetz, 1920 (Sonderdruck aus Rigascher Rundschau).
  • Europa und Sowjet-Rußland. Berlin: K. Curtius, 1921.
  • Pernaus Zukunft als Badeort (рукопись) // EAA. Ф. 5269, оп. 1, д. 20 (1926).
  • Gefährdung des europäischen Friedens durch die nationale Unduldsamkeit. Wien: Jasper, 1927.
  • Nationalitätenproblem, Abrüstung und Friedensfrage zu Beginn des Jahres 1928 // Rigasche Rundschau, Nr.7 (10.01.1928).
  • Frage der organisierten Nationen // Rigasche Rundschau, Nr.194 (29.08.1929).
  • Vatikan und Nationalitäten. Köln: Kölnische Zeitung, 1931.
  • Die Nationalitäten in den Staaten Europas. Wien: Braumüller, 1932 (редактор-составитель).
  • Zur Tragödie des Russlanddeutschtums. Eine Pflicht der Nation // Nation und Staat. № 7 (1933/34). S. 352—355.
  • Wege zur Rettung des Russlanddeutschtums // DPO. № 7, Heft 2 (1934). S. 17—19.
  • Muss Russland hungern? Wien: Braumüller, 1935 (английская версия — Human Life in Russia. London: Allen & Unwin, 1936).

Напишите отзыв о статье "Амменде, Эвальд"

Примечания

  1. ↑ EAA. Ф. 1273, Оп. 1, Д. 393, Л. 6.
  2. ↑ 1 2 3 РГВА. Ф. 308k, Оп. 7, Д. 144, Л. 4.
  3. ↑ Описи Эстонского исторического архива // www.eha.ee/fondiloend/frames/fond_prop.php?id=2871
  4. ↑ Памятная книжка и Адрес-календарь Лифляндской губернии на 1904 год. С. 65, 67.
  5. ↑ РГВА. Ф. 1502k, Оп. 1, Д. 2, Л. 1.
  6. ↑ Её мужем 24 июля 1905 г. стал Роланд Вальтер Роберт Адам Иосиф Хельге Дворжецкий-Богданович (1.1881-?), уроженец Гатчины, учитель местной гимназии // EAA. Ф. 1273, Оп. 1, Д. 355, Л. 6 об; Ibid. Д. 395, Л. 135.
  7. ↑ РГВА. Ф. 1502k, Оп. 1, Д. 24, Л. 1.
  8. ↑ Ibid. Д. 5, Л. 1.
  9. ↑ EAA. Ф. 1273, Оп. 1, Д. 357, Л. 24.
  10. ↑ Rigasche Rundschau, Nr.264 (14.11.1936).
  11. ↑ Ammende E. Muss Russland hungern? S. xiii.
  12. ↑ Личный состав Рижского политехнического института на 1910/11 гг. Рига, 1910. С. 11. По данным домовой книги, зарегистрировался по указанному адресу 16 сентября 1910 г., а уже 4 апреля 1911 г. выбыл (LLVA. 2942.2.750, лл. 1 об-2).
  13. ↑ РГВА. Ф. 1502k, Оп. 1, Д. 1, Л. 67.
  14. ↑ Ibid. Л. 63.
  15. ↑ Ibid. Л. 59-60.
  16. ↑ Ibid. Л. 66-66 об.
  17. ↑ Ibid. Д. 9, Л. 14-15 об.
  18. ↑ Ammende E. Muss Russland hungern? S. viii.
  19. ↑ РГВА. Ф. 1502k, Оп. 1, Д. 9, Л. 16.
  20. ↑ 1 2 Neue Deutsche Biographie 1 (1953), S. 253
  21. ↑ РГВА. Ф. 1502k, Оп. 1, Д. 1, Л. 70.
  22. ↑ Rigasche Rundschau, Nr.87 (16.04.1936).
  23. ↑ Ammende E. Op. cit. S. ix.
  24. ↑ РГВА. Ф. 1502k, Оп. 1, Д. 9.
  25. ↑ Ibid. Д. 3, Л. 5.
  26. ↑ Ibid. Л. 4.
  27. ↑ John Hiden. Defender of Minorities: Paul Schiemann, 1876-1944. London: Hurst, 2004. P. 93.
  28. ↑ РГВА. Ф. 1502k, Оп. 1, Д. 4, Л. 2.
  29. ↑ ERA. Ф. 16, Оп. 2, Д. 306.
  30. ↑ David J. Smith. The Baltic States and their region: new Europe or old? Amsterdam-New York, 2005. P. 239.
  31. ↑ РГВА. Ф. 308k, Оп. 7, Д. 304, Л. 21.
  32. ↑ Окороков А.В. Особый фронт. М., 2007. С. 35.
  33. ↑ John Hiden. Op. cit. P. 95.

Отрывок, характеризующий Амменде, Эвальд

– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Амменде,_Эвальд&oldid=76581084»