Матаре, Эвальд

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эвальд Вильгельм Губерт Матаре»)
Перейти к: навигация, поиск
Эвальд Матаре
Награды:

Эвальд Вильгельм Губерт Матаре (нем. Ewald Wilhelm Hubert Mataré; 25 февраля 1887, Ахен — 29 марта 1965, Мербуш) — немецкий художник, график и скульптор, один из крупнейших представителей классического модернизма в этой стране.





Жизнь и творчество

Э. Матаре родился в весьма обеспеченной семье директора химического завода. Предки его по отцу происходили из Каталонии и осели в Аахене в конце XVIII века. Ещё обучаясь в гимназии, Эвальд берёт частные уроки живописи и скульптуры. В 1907 году он поступает в берлинскую Академию изящных искусств, где учится на художника. В 1914 он несколько месяцев обучается в мастерской Ловиса Коринта, однако покидает её, будучи не впечатлённым художественным стилем последнего. В 1915 он становится учеником писавшего картины на историческую тематику Артура Кампфа. В 1916 Э. Матаре призывается в армию, однако вскоре по состоянию здоровья увольняется в запас. В 1918 году он вступает в революционную Ноябрьскую группу художников. В 1920 году, находясь на Восточно-Фризских островах, Э.Матаре впервые пробует свои силы в ксилографии и резьбе по дереву, к 1922 относятся его первые пластические работы. Мастер регулярно совершает творческие поездки на Северное и Балтийское моря. В том же году он женится на певице Ханне Хазенбоймер (1891—1983). Пользуясь поддержкой богатых дюссельдорфских меценатов и коллекционеров, художник регулярно совершает длительные поездки за рубеж (1924—1926 годы он проводит в Италии, где изучает произведения Чимабуэ и Джотто; ездит в Данию, страны Прибалтики и в Финляндию).

В период с 1924 по 1928 год художник регулярно принимает участие в Больших Берлинских выставках и коллективных выставках членов Ноябрьской группы, в 1928 он посещает Париж, в 1932 году — Лондон. В это время к нему начинает приходить известность как к оригинальному мастеру живописи и скульптуры. Немецкие музеи начинают приобретать его пластические работы, в 1930 в Берлине с успехом проходит его первая персональная выставка. В 1932 Э.Матаре становится профессором дюссельдорфской Академии искусств. С приходом в Германии к власти национал-социалистов художник был изгнан из Академии. В 1937 году он был заклеймён как представитель дегенеративного искусства, его произведения были удалены из государственных музеев. Ряд работ Э.Матаре были распроданы, некоторые уничтожены (как установленный в Клеве в 1934 году памятник павшим в Первой мировой войне, разрушенный нацистами в 1938). В это время он работал почти исключительно над частными заказами (последний официальный заказ последовал в 1939 году), в том числе и над многочисленными заказами от церкви. С 1940 по 1945 год художник живёт при монастыре Эбербах в Рейнгау.

С окончанием войны в 1945 Э.Матаре предлагается пост директора дюссельдорфской Академии, который он отклоняет. Однако в 1946 он принимает там руководство над классом скульптуры и остаётся в Академии профессором вплоть до своего эремитирования в 1957 году. Среди учеников Матаре следует назвать таких выдающихся немецких мастеров современности, как Йозеф Бойс, Эрвин Герих, Пауль Гримм. Начиная с 1947 года он выполняет ряд заказов — в первую очередь от церковных властей — принесших ему мировую славу. Среди них — бронзовые ворота для южного портала Кёльнского собора, западное окно Аахенского собора, порталы для церкви Всемирного мира в Хиросиме и в Зальцбургском соборе. Э.Матаре — участник выставок современного искусства documenta I (1955) и documenta II (1959) в Касселе.

К творческому наследию Э.Матаре относятся более 600 пластических работ, более 400 произведений резьбы по дереву и ксилографии, около 300 графических работ и около 200 акварелей. Пластика его — в первую очередь это изображения животных и работы на религиозную тематику. Акварели, созданные большей частью 1920-е годы во время поездок на Север и в Италию — это в основном пейзажи, редко встречаются портреты и изображения зверей. Резьба по дереву начала 1920-х также изображает животных (прежде всего коров) и исполнена в манере экспрессионизма, близкой к творчеству К.Шмидт-Ротлуфа. После окончания войны художник вновь обращается к цветной ксилографии. Значительное количество его работ выставлено с 1988 года в музее Курхаус в Клеве (т. н. «коллекция Эвальда Матаре»).

Скончался художник вследствие эмболии лёгких.

Награды (избранное)

  • 1914 — серебряная медаль берлинской Академии изящных искусств
  • 1953 — Большая премия в области культуры земли Северный Рейн-Вестфалия
  • 1955 — золотая медаль миланского Триеннале
  • 1957 — медаль Стефана Лохнера от города Кёльн
  • 1958Командор ордена «За заслуги перед ФРГ».

Напишите отзыв о статье "Матаре, Эвальд"

Литература

  • Ewald Mataré, Aquarelle 1929—1956, Hrsg. u. eingel. v. Anna Klapheck, mit einem Werkverzeichnis v. Ulrike Köcke, München 1983, ISBN 3-88814-119-2
  • Ewald Mataré, Plastiken, Kunsthandwerk, Handzeichnungen, Aquarelle, Graphik, Ausst. Kat., Städt. Kunsthalle Düsseldorf, Düsseldorf 1967.
  • Ewald Mataré, Holzschnitte, Werkverzeichnis v. Sonja Mataré in Zusammenarbeit m. Guido de Werd, Kleve 1990, ISBN 3-89413-330-9
  • Ewald Mataré, Zeichnungen, Werkverzeichnis v. Sonja Mataré in Zusammenarbeit m. Guido de Werd, Kleve 1992, ISBN 3-89413-332-5
  • Sabine Maja Schilling, Ewald Mataré, Das plastische Werk, Werkverzeichnis, 2. komplett überarb. Aufl., Köln 1994, ISBN 3-87909-167-6

Дополнения

  • [www.mgym-meerbusch.schulon.org/biomata.htm Биография Э.Матаре] (на немецком языке)
  • музей Курхаус Клеве: [www.museumkurhaus.de/de/34.html коллекция Э.Матаре]

Галерея

Отрывок, характеризующий Матаре, Эвальд

– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.