Эвальд, Георг Генрих Август

Генрих Георг Август Эвальд
нем. Georg Heinrich August Ewald
Место рождения:	Гёттинген
Место смерти:	Гёттинген
Научная сфера:	гебраистика, арабистика
Учёное звание:	член-корреспондент СПбАН
Альма-матер:	Гёттингенский университет

Генрих Георг Август Эвальд (16 ноября 1803, Гёттинген — 1875, там же) — немецкий библеист, гебраист и арабист.

Биография

С 1827 года — профессор восточных языков в Гёттингенском университете. Несколько раз ездил в Берлин, Париж и Италию для изучения рукописей на семитических языках. В 1857 году был одним из семи профессоров, протестовавших против отмены ганноверской конституции 1833 года, за что был лишен кафедры.

С 1834 года — член-корреспондент Петербургской Академии наук.

В 1838 году перешёл в Тюбингенский университет; здесь у него завязалась полемика с католиками и новопиетистами, приведшая к его уходу из университета (история этой полемики рассказана им в брошюре «Ueber meinen Weggang von der Universität Tübingen mit andern Zeitbetrachtungen», Штутгарт, 1848).

В 1848 году вернулся в Геттингенский университет. С 1862 года принимал деятельное участие в ганноверских церковных делах и был одним из составителей ганноверского церковного устава 1863 года. В 1866 году вследствие отказа присягнуть на подданство Пруссии он должен был выйти в отставку, а за брошюру против прусского короля «Das Lob des Königs und des Volks» лишен был права чтения лекций. Был депутатом от Ганновера в северогерманском и германском рейхстаге, оставаясь в среде непримиримой гвельфской партии.

Труды

Главнейшие труды относятся к библейской критике. Следуя де Ветте, Эвальд доказывает, что Пятикнижие — не произведение Моисея, а переработка нескольких древних источников многими жившими в разное время авторами. Начав свою критику с книги Бытия в «Die Composition der Genesis» (1823), в котором он, однако, старается ослабить резкость фрагментарной теории Фатера («Commentar über den Pentateuch», 1802), в дальнейших своих трудах («Studien und Kritiken», 1831) распространяет свою критику на все Пятикнижие, а в капитальнейшем своем труде «Geschichte des Volkes Israel» (Геттинген, 7 т., 1843—59; 3-е изд., 1864—70) допускает участие в составлении Пятикнижия десяти авторов.

Древнейшим является автор «книги войн Иагве»; за ним следует автор «жизнеописания Моисея»; от этих книг сохранились ничтожные отрывки. Более сохранилось отрывков из книги «заветов», написанной во время Самсона, и из книги «происхождений», составленной при царе Соломоне; затем следуют два повествователя первобытных историй, жившие между 800—750 годами до н. э. и переработавшиее все существовавшие до сих пор древние исторические сказания. В VII веке начинается обработка исторического материала для законодательных и пророческих целей сначала неизвестным автором, затем автором Второзакония, жившим при царе Манассии. В эпоху Иеремии жил автор «благословений Моисея». Живший в эпоху вавилонского пленения автор объединил книгу Второзакония с предшествующими ему трудами.

Позднейшими исследователями гипотеза Эвальда подверглась сильной критике и полной переработке. В отношении книг Нового Завета Эвальд применяет тот же критический метод, и утверждает, что наши евангелия — не первоначальные записи событий жизни Иисуса Христа, а составлены на основании таких записей позже жившими авторами. Сюда относятся сочинения: «Die drei ersten Evangelien» (Геттинген, 1850; 2-e изд., 1871—72); «Die Sendschreiben des Apostels Paulus» (ib., 1857); «Die Johanneischen Schriften» (ib., 1861—62); «Sieben Sendschreiben des Neuen Bundes» (ib., 1870) и «Das Sendschreiben an die Hebräer und Jakobs Bundschreiben» (1870).

Кроме того, по библейской истории и критике ветхозаветных книг Эвальду принадлежат труды: «Hohe Lied und der Prediger Salomos» (Лпц., 1826); «Die Dichter des Alton Bundes» (Лпц., 1837—54; нов. изд. 1865—67); «Die Propheten des Alten Bundes» (2-е изд., Геттинген, 1867—68); «Altertümer des Volks Israel» (3-е изд., 1866; дополнение к его «Истории еврейского народа»).

В последнем своем труде «Der Lehre der Bibel von Gott oder Theologie des Alten und Neuen Bundes» (Лпц., 4 т., 1871—1878) он сделал на основании всей совокупности своих критических и экзегетических трудов опыт систематического изложения своих воззрений на Старый и Новый Завет. Незнакомство с талмудической и раввинской письменностью дает себя чувствовать в его суждениях о иудаизме как в этом труде, так и в «Истории еврейского народа». Ему принадлежит также ряд грамматических и историко-литературных трудов по еврейскому и арабскому языкам, труды по общему и семитическому языковедению.

Литература

• Эвальд, Георг-Генрих-Август // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• s:ЕЭБЕ/Эвальд, Георг Генрих Август // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52875.ln-ru Профиль Эвальд Генрих Георг Август] на официальном сайте РАН
• Fück J. Die arabischen Studien in Europe. — Leipzig, 1955. — S. 167, 171.

Отрывок, характеризующий Эвальд, Георг Генрих Август

– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.