Линен, Эвальд

Эвальд Линен
Общая информация
Родился	28 ноября 1953(1953-11-28) (70 лет) Шлос-Хольте-Штукенброк, ФРГ
Гражданство	Германия
Рост	176 см
Позиция	полузащитник
Информация о клубе
Клуб	Санкт-Паули
Должность	главный тренер
Карьера
Молодёжные клубы
1961—1971	Шлос-Хольте
Клубная карьера*
1971—1974	Шлос-Хольте	? (?)
1974—1977	Арминия (Билефильд)	93 (24)
1977—1981	Боруссия (Мёнхенгладбах)	118 (23)
1981—1983	Арминия (Билефильд)	60 (12)
1983—1987	Боруссия (Мёнхенгладбах)	126 (13)
1987—1992	Дуйсбург	154 (23)
Тренерская карьера
1989—1993	Дуйсбург	мол.
1993—1994	Дуйсбург
1994—1996	Тенерифе	тренер
1997—1999	Ганза
1999—2002	Кёльн
2002—2003	Тенерифе
2003	Боруссия (Мёнхенгладбах)
2004—2005	Ганновер 96
2006—2008	Паниониос
2009—2010	Мюнхен 1860
2010	Олимпиакос
2010—2011	Арминия (Билефильд)
2012—2013	АЕК
2013—2014	Оцелул
2014—н.в.	Санкт-Паули
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Э́вальд Ли́нен (нем. Ewald Lienen; 28 ноября 1953, Шлос-Хольте-Штукенброк) — немецкий футболист и футбольный тренер.

Биография

Начинал профессиональную карьеру в билефельдской «Арминии» из 2-й бундеслиги.

В 1977 году перешёл в «Боруссию» из Мёнхенгладбаха. Вместе с командой успешно играл как в бундеслиге, так и в еврокубках.

В 1981 году вернулся обратно в «Арминию», которая вышла перед сезоном 1981/82 в бундеслигу. Однако спустя 2 сезона снова играл в «Боруссии».

14 августа 1981 года Линен получил страшную травму. Норберт Зигман из бременского «Вердера» перерезал шипами подошвы ему бедро, в результате чего появилась открыта глубокая рана от 25 см. Находясь в шоке, несмотря на огромную открытую рану, Линен побежал к тренеру Вердера Отто Рехагелю, которого обвинял в том, что он подстрекал Зигманна играть грубо. На раны наложили 23 швов, однако уже через 17 дней Линен снова приступил к тренировкам. Этот фол был назван «самым известным фолом в истории бундеслиги».

Летом 1987 года перешёл в «Дуйсбург». Выступая в команде, одновременно начал посещать тренерские курсы, собираясь посвятить себя тренерской карьере.

В 1993 году назначен главным тренером «Дуйсбурга». Однако дебют совсем не удался — после разгромного поражения от «Гамбурга» (0:5) был уволен.

В сезонах 1994/95 и 1995/96 помогал своему бывшему тренеру в «Боруссии» Юппу Хайнкесу в испанской команде «Тенерифе». В 1997 вернулся в Германию, где возглавил клуб «Ганза». В первом сезоне клуб занял 6-е место в бундеслиге. Однако уже в следующем сезоне команда стала выступать неудачно. После домашнего поражения от «Баварии» (0:4) в марте 1999 Линен был уволен.

В 1999 году принял клуб 2-й бундеслиги «Кёльн», с которым в 1-й же сезон вернулся в бундеслигу. В команде провёл также сезоны 2000/01 и 2001/02. В последний сезон команда показала низкие результаты, и Линен покинул клуб.

В 2002 году тренировал испанский «Тенерифе», клуб сегунды, однако надолго не задержался — после 6 месяцев работы был уволен в январе 2003. Уже в марте его подписала «Боруссия» из Мёнхенгладбаха. Он помог остаться команде в бундеслиге в сезоне 2002/03, но из-за провального старта в сезоне 2003/04 (1 победа в 6 играх) был уволен 21 сентября 2003.

В марте 2004 года он возглавил немецкий «Ганновер 96», которому помог остаться в бундеслиге, а на следующий сезон привёл команду к самому высшему достижению в бундеслиге — к 10-му месту. Однако старт нового сезона команда провалила и Линен был уволен в ноябре 2005 (после 12 игр).

Сезон 2006/07 начал главным тренером в греческом клубе «Паниониос». Дважды подряд занимал 5-е места в чемпионате Греции. Но если в 1-й сезон он вывел клуб в еврокубки, то на следующий сезон 5-го места оказалось уже недостаточно. В 2007 был признан лучшим тренером чемпионата Греции.

Он покинул команду уже после начала сезона 2008/09, когда вступил в конфликт с администрацией клуба.

13 мая 2009 года назначен главным тренером клуба 2-й бундеслиги «Мюнхен 1860». По окончании сезона 2009/10 контракт с тренером был расторгнут по обоюдному согласию, чтобы Линен смог принять предложение греческого «Олимпиакоса».

Но немецкий специалист продержался на этом посту менее двух месяцев. «Олимпиакос» отправил тренера в отставку после вылета греческого клуба из Лиги Европы по итогам двухматчевого противостояния с «Маккаби» из Тель-Авива.

7 ноября 2010 года назначен главным тренером клуба «Арминия» (Билефельд). В 2012 году назначен тренировать греческий АЕК .

Отрывок, характеризующий Линен, Эвальд

– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!