Эванс, Эдмунд

Э́дмунд Э́ванс (англ. Edmund Evans, 23 февраля 1826 — 21 августа 1905) — известный английский гравёр и печатник викторианской эпохи. Эванс специализировался на полноцветных гравюрах, вошедших в моду в середине XIX века. В сотрудничестве с такими иллюстраторами, как Кейт Гринуэй, Питер Дойл, Уолтер Крейн и Рэндольф Колдекотт, Эванс издал ряд детских книг, в настоящее время считающихся классикой. Хотя о его жизни известно мало, перед смертью в 1905 году он написал короткую автобиографию, описывающую жизнь печатника в викторианском Лондоне.

Поработав в качестве подмастерья, Эванс открыл собственное дело. К началу 1850-х годов он уже был известен как создатель обложек для дешёвых бульварных романов. В начале 60-х годов он начал издавать детские книжки-игрушки и иллюстрированные книги для издательского дома Routledge & Warne. Он стремился создавать детские книжки, которые были бы одновременно красивыми и недорогими. В течение трёх десятилетий он ежегодно выпускал множество книг, с иллюстрациями вначале Крейна, а потом Колдекотта и Гринуэй.

Эванс применял ксилографическую технику, известную как хромоксилография и использовавшуюся в основном для выпуска недорогих серийных книг и детских книг, где использовалась ограниченное количество красок с целью извлечения максимального дохода. Хромоксилография, однако, позволяла получать различные оттенки путём смешивания красок, но процесс этот был сложным и требовал филигранной техники гравировки для получения хорошего результата. Эванс профессионально прорабатывал детали, использовал ручной печатный пресс и мог наносить до двенадцати разных красок на одно изображение. Во второй половине девятнадцатого века он стал ведущим специалистом по ксилографии и цветной печати в Англии.

Отрывок, характеризующий Эванс, Эдмунд

– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.