Ристов, Эва

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эва Ристов»)
Перейти к: навигация, поиск
Эва Ристов
Личная информация
Пол

женский

Оригинальное имя

Éva Risztov

Гражданство

Венгрия Венгрия

Специализация

Плаванье

Клуб

Debreceni Sportcentrum-Sportiskola

Дата рождения

30 августа 1985(1985-08-30) (38 лет)

Место рождения

Ходмезёвашархей, Венгрия

Рост

173 см

Вес

64 кг

Э́ва Ри́стов (венг. Éva Risztov, род. 30 августа 1985 года, Ходмезёвашархей) — венгерская пловчиха. Участница трёх Олимпийских игр, Олимпийская чемпионка в плаванье на открытой воде, многократный призёр чемпионатов мира и Европы, 58-кратная чемпионка Венгрии.



Карьера

Эва Ристов дебютировала на Олимпийских играх в 2000 году. В Сиднее она выступала в трёх видах программы, но не смогла пробиться в них в первую десятку. Её лучшим результатом стало 14-е место на двухсотметровке баттерфляем.

В 2002 году на чемпионате Европы в Берлине Ристов четырежды занимала второе место, а на континентальном первенстве на короткой воде, которое проходила в немецкой Ризе завоевала три золотые и одну серебряную награды.

На мировом первенстве 2003 года в Барселоне Ристов трижды занимала второе место. При этом на двухсотметровке баттерфляем она уступила польке Енджейчак всего 0,1 секунды. В том же году на чемпионате европы в коротком бассейне завоевала три золота и бронзовую медаль.

На Олимпиаде в Афинах венгерская спортсменка выступила в трёх видах программы. На четырёхсотметровке вольным стилем она не смогла преодолеть стартовый раунд, став шестнадцатой. В других видах она выступила успешнее и дважды выступала в решающих заплывах. На дистанции 200 метров баттерфляем Риштов прошла в финал, но стала в нём последней, а на дистанции 400 метров комплексом стала четвёртой.

В 2005 году Ристов объявила о завершении спортивной карьеры, но в 2009 году вернулась в большой спорт, при этом уделяя более пристальное внимание плаванию на открытой воде.

В 2012 году, на Олимпиаде в Лондоне Ристов соревновалась как в бассейне, так и на открытой воде. На дистанциях 400 и 800 метров вольным стилем венгерская пловчиха в финал не пробилась, став 16-й и 13-й соответственно. Сборная Венгрии в эстафете 4х100 метров тоже выбыла на первой стадии. Зато на десятикилометровой дистанции Риштов не было равных и она завоевала олимпийскую золотую медаль.

В том же году она завоевала серебро и бронзу в бассейне на домашнем чемпионате Европы, а через два года стала второй в десятикилометровом заплыве на континентальном первенстве в Берлине.

Напишите отзыв о статье "Ристов, Эва"

Ссылки

  • [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ri/eva-risztov-1.html Эва Ристов] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Ристов, Эва

Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.