Эвен Паросский

Эвен Паросский

Эве́н Паро́сский, Евен Паросский (др.-греч. Εὔηνος, Εὐηνός; расцвет ок. 399 г. до н. э.) — древнегреческий поэт, софист и теоретик ораторского искусства.

Упоминается неоднократно в диалогах Платона (Apol. 20a-b, Phaid. 60d-61c, Phaidr. 267a) как профессиональный поэт, теоретик ораторского искусства и высокооплачиваемый учитель-софист. Платон называет его изобретателем риторических приёмов — косвенного порицания (παράψογος) и косвенной похвалы (παρέπαινος). Его также упоминает Аристотель в «Никомаховой этике» (7.10.1152a32). Эратосфен упоминает о двух элегических поэтах с Пароса по имени Эвен, из которых «знаменит только младший» (FGrH 241 F3).

Квинтилиан (Inst. orat. I,10.17) ссылается на его (несохранившийся) труд, в котором Эвен Паросский (как и Архит Тарентский) считал изучение грамматики делом мусической науки (в классической античности μουσικός занимался не только музыкой, но и текстологией, которая ныне входит в сферу научной деятельности лингвиста).

Творения Эвена сохранились во фрагментах — это морализующие стихи, написанные элегическим дистихом. 10 эпиграмм под именем Эвена сохранились в Палатинской Антологии (IX.62, IX.75, IX.122, IX.251, IX.602, IX.717, XI.49, XII.172, XVI.165-166). Эти эпиграммы иногда причисляют также к творениям Эвена Паросского, но часть их принадлежит одноимённому поэту из круга («венца») поэта-эпиграммиста Филиппа Солунского (ок. 40 г. н. э.).

Издания и литература

• Iambi et elegi Graeci, ed. M.L. West. Vol. 2. Oxford: Clarendon Press, 1972.
• Nails D. The people of Plato: a prosopography of Plato and other Socratics Indianapolis, IN : Hackett Pub., 2002.

Ссылки

• [ancientrome.ru/antlitr/even/even.htm Фрагменты Эвена в переводе Р.Златинского]

Отрывок, характеризующий Эвен Паросский

– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.