Эвердьюпойс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Эвердьюпойс (англ. avoirdupois, от фр. avoir de pois — «товары, продаваемые на вес») — система весов, в основе которой лежит фунт, состоящий из шестнадцати унций. Широко используется в США, а также в Великобритании, Канаде и Ирландии, хотя последние три страны официально перешли на метрическую систему весов.





История

Слово avoirdupois происходит от французского и среднеанглийского выражения avoir de pois, буквально означавшего «развесные товары» или «товары, продаваемые на вес». Изначально этот термин использовался для обозначения товаров, которые при продаже взвешивались на больших безменах или весах, и лишь впоследствии так стали называть систему единиц веса, использовавшихся при продаже этих товаров.

Оригинальная французская система эвердьюпойс выглядела следующим образом:

Британская разновидность эвердьюпойс

После прихода системы эвердьюпойс в Британию и Ирландию в ней появилась новая единица — Стоун, равная 14 фунтам. Для облегчения преобразования четвертей, хандредвейтов (английское название квинтала) и тонн в стоуны их значения были, соответственно, приравнены к 28, 112 и 2240 фунтам. Таким образом, британская версия системы эвердьюпойс приобрела следующий вид:

Единица Величина
в фунтах
Метрическое
значение
драхма 1/256 ~1,772 грамма
унция 1/16 ~28,35 грамма
фунт 1 ~453,6 грамма
стоун 14 ~6,35 кг
четверть 28 ~12,7 кг
хандредвейт 112 ~50,8 кг
тонна 2240 ~1016 кг

Американская разновидность эвердьюпойс

В британских колониях в Северной Америке изначально использовалась оригинальная французская разновидность эвердьюпойс, в которой отсутствует стоун, четверть равняется 25 фунтам (около 11,34 кг), хандредвейт содержит 100 фунтов (примерно 45,36 кг), а тонна — 2000 фунтов (около 907,2 кг). Американские разновидности четверти, хандредвейта и тонны иногда называют «короткими», чтобы отличать их от «длинных» британских аналогов.

Напишите отзыв о статье "Эвердьюпойс"

Литература

Ссылки

  • [pishchour.ru/converter.htm Конвертер из системы эвердьюпойс в метрическую]

Отрывок, характеризующий Эвердьюпойс

Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать: