Эгберт (король Уэссекса)

Эгберт англо-саксон. Ecgbryht<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Уэссекса
802 — 4 февраля 839
Предшественник:	Беортрик
Преемник:	Этельвульф
Вероисповедание:	Христианство
Рождение:	769 / 771
Смерть:	4 февраля 839(0839-02-04)
Место погребения:	Винчестер
Род:	Уэссекская династия
Отец:	Эалмунд
Супруга:	Редбурга
Дети:	сыновья: Этельвульф, Этельстан дочь: Эдита

Эгберт (англо-саксон. Ecgbryht, англ. Egbert, Eagberht; 769/771 — 4 февраля или июнь 839) — король Уэссекса, правил в 802 — 839 годах. Ряд историков считает Эгберта первым королём Англии, поскольку тот впервые в истории объединил под властью одного правителя большинство земель, находящихся на территории современной Англии, а оставшиеся области признали над собой его верховную власть. Официально Эгберт такой титул не использовал и впервые его употребил в своей титулатуре король Альфред Великий.

Биография

Происхождение

Эгберт происходил из боковой ветви Уэссекской династии, несколько поколений которой не занимали престол Уэссекса. Он был сыном Эалмунда (видимо, короля Кента), внуком Эафы, правнуком Эоппы, праправнуком Ингильда, брата знаменитого короля западных саксов Ины. Имя матери Эгберта неизвестно.

Приход к власти

В 786 году был убит король Уэссекса Киневульф. Вслед за ним погиб и этелинг Кинегард, организовавший заговор. Трон Уэссекса оказался не занятым. В борьбе за престол Эгберт вступил в противоборство с Беортриком, ставленником короля Мерсии Оффы, но потерпел поражение и бежал к франкам, где нашёл приют при дворе Карла Великого. Согласно Англо-саксонской хронике, Эгберт провел во Франкском государстве три («III») года. Однако это, возможно, было ошибкой переписчика, и правильным чтением, является цифра «XIII», то есть, изгнание Эгберта продолжалось тринадцать лет. В любом случае он покинул Англию, вероятно, в 789 году, когда Беортрик, его конкурент, женился на дочери Оффы и мерсийский король вмешался в уэссекские междоусобия на стороне своего зятя.

Проживая при дворе Карла Великого, который и ранее поддерживал влияние франков в Нортумбрии и врагов короля Оффы на юге Британии, Эгберт, согласно более позднему летописцу Вильяму Мальмсберийскому, изучил военное искусство франков и научился делу управления государством.

В 802 году после смерти Беортрика Эгберт был провозглашён королём Уэссекса, возможно, при поддержке Карла Великого, а также и папы римского.

Столкновение с Мерсией

Немного известно о первых двадцати годах царствования Эгберта, но считается, что он успешно отстаивал независимость Уэссекса от Мерсии, которая тогда доминировала над другими англо-саксонскими королевствами. Уже в первый год его правления Этелмунд, элдормен области Хвиссе (или Хвикке), ранее бывшей отдельным королевством, но к тому времени ставшей частью Мерсии, переправился через Темзу и вторгся на территорию Уэссекса. У Кемпсфорда он был встречен уэссекским элдорменом Вокстаном (Weohstan, Wulstan), предводительствующим войском из Уилтшира. В происшедшей жестокой сече уэссексы одержали победу, но оба предводителя войск, как Этелмунд, так и Вокстан, пали в этом бою.

После этого сражения отношения между Мерсией и Уэссексом не прослеживаются более двадцати лет. Кажется, что Эгберт не имел никакого влияния вне границ своего королевства, но с другой стороны нет никаких свидетельств, что он когда-либо подчинялся мерсийскому королю Кенвульфу. В документах Кенвульфа никогда не появляется титул «повелитель южных англов», по-видимому, из-за сохранявшейся независимости Уэссекса, хотя он и был бесспорным господином в остальных англосаксонских королевствах. По-видимому, Кенвульф заключил с Эгбертом мирный договор и соблюдал его всю свою жизнь.

Военные действия в Корнуолле

Воспользовавшись миром с Мерсией, Эгберт быстро навёл порядок в своей стране, а затем двинул своё войско на захват Корнуолла, где разорил все территории последнего королевства бриттов, Думнонии (Dumnonia), известного автору Англо-саксонской хроники как земли западных уэльсцев. После упорной борьбы бритты смирились и признали господство западных саксов (815).

Десять лет спустя, документ, датированный 19 августа 825 года, указывает, что Эгберт снова проводил кампанию в Думнонии. Это событие, возможно, нашло отражение в упоминаемом Англо-саксонской хроникой сражении при Камелфорде между корнуоллскими уэльсцами и людьми Девоншира.

Сражение при Эллендуне

В 821 году в Мерсии скончался король Кенвульф и там начались внутренние волнения, связанные с борьбой претендентов на престол. В 825 году, через 23 года после начала своего правления Эгберт, как отмечает Англо-саксонская хроника, в кровавой битве при Эллендуне (Ellendun, теперь Wroughton, около Суиндона) победил Бернвульфа, бывшего тогда королём Мерсии. Хроника не уточняет, кто был агрессором, но, согласно новейшим исследованиям, Бернвульф был, почти наверняка, нападавшей стороной. Согласно этому предположению, король Бернвульф, возможно, использовал в своих интересах уэссекскую кампанию в Думнонии летом 825 года. К тому же Эгберт по линии отца мог претендовать на корону Кента, что создавало угрозу господству Мерсии на юго-востоке Англии.

Подчинение Кента, Сассекса, Эссекса и Суррея

Это поражение оказалось роковым для господства Мерсии. Вся Англия к югу от Темзы признала господство Уэссекса. Англосаксонская хроника рассказывает, как Эгберт развил свою победу: «Затем послал он своего сына Этельвульфа в Кент, с большим отрядом, отделившимся от основной армии, в сопровождении своего епископа Эалстана (Ealhstan) и своего элдормена Вулфхерда (Wulfheard), которые изгнали Балдреда, короля, на север, за Темзу. После чего люди Кента незамедлительно покорились ему; также поступили жители Сарри, Сассекса и Эссекса».

Версия событий указанных в «Англосаксонской хронике», позволяет думать, что Балдред лишился своего королевства вскоре после сражения при Эллендуне, но это не так. Сохранившийся документ из Кента, датированный мартом 826 года (в оригинале — третьим годом правления Бернвульфа), доказывает, что мерсийский король к этому времени ещё осуществлял свою верховную власть в этом королевстве, как повелитель Балдреда; следовательно, Балдред был, очевидно, всё ещё у власти. В Эссексе Эгберт изгнал короля Сигереда (Sigered), хотя дата этого события неизвестна. Возможно, это произошло в 829 году, так как более поздний летописец связывает его изгнание с кампанией Эгберта в том году против Мерсии.

События в Восточной Англии

Согласно Англо-саксонской хронике, в том же самом 825 году (хотя, возможно, это было в следующем году) король Восточной Англии и его подданные попросили короля Эгберта защитить их от притеснений со стороны короля Мерсии. Зная расстроенное состояние Мерсии, Эгберт охотно согласился принять восточно-английского короля под свою защиту. В 826 году Бернвульф вторгся в земли восточных англов, чтобы возвратить её под свою власть, но был разбит и погиб. При новом вторжении в Восточную Англию в 827 году погиб и его преемник Лудека. Вместе с ним погибли и пять его элдорменов.

Возможно, что мерсийцы надеялись на поддержку из Кента: существует предположение, что архиепископ Кентерберийский Уилфред (Wulfred) мог быть недовольным западно-саксонским правлением, поскольку Эгберт запретил чеканку монет Уилфреда и начал чеканить свои собственные, в Рочестере и Кентербери, а также известно, что Эгберт захватил собственность, принадлежащую кентерберийской епархии.

Подчинение Мерсии

Теперь на очереди стояла война с Мерсией. В 829 году Эгберт двинул свою армию на север. Истощенная Мерсия не могла оказать никакого серьёзного сопротивления и вскоре признала господство Уэссекса. Новый мерсийский король Виглаф (Wiglaf) бежал. Эта победа дала Эгберту контроль над Лондонским монетным двором, где он начал изготовлять свои монеты, на которых он титулован как король Мерсии.

Отношения с Нортумбрией

В том же 829 году, согласно Англо-саксонской хронике, Эгберт повел своё войско против Нортумбрии вплоть до Дора (теперь пригород Шеффилда), где был встречен нортумбрийским королём и его людьми, которые предложили ему условия подчинения и покорности, по принятии которых они вернулись домой. Нортумбрийским королём в это время был, вероятно, Эанред II (Eanred). Согласно более позднему хроникёру Роджеру Вендоверу, Эгберт вторгся в Нортумбрию и разграбил её прежде, чем Эанред подчинился: «Когда Эгберт получил все южные королевства, он привел большую армию в Нортумбрию, подверг эту страну жестокому разгрому и заставил короля Энреда заплатить дань.» Однако факт подчинения Эанреда подвергается сомнению: некоторые историки предполагают, что встреча в Доре представляла взаимное признание суверенитета.

Войны с Уэльсом

Эгберт вёл также кровопролитные войны с Уэльсом, намереваясь распространить свою власть на земли валлийцев, ранее находящиеся в пределах влияния Мерсии. В 830 году он беспощадно опустошил огнём и мечом непокорный Уэльс, сжёг даже епископскую резиденцию Сент-Дейвидс. Незадолго до смерти он взял Честер, столицу одного из уэльских княжеств, и велел всем жителям покинуть государство. Покорился Эгберту и остров Мона (Англси), который был центром кельтской религии всех Британских островов. Таким образом, король Уэссекса стал верховным государем всей Англии.

Утрата доминирующего положения

Однако Эгберт не смог сохранить своего доминирующего положения. Уже в 830 году Виглаф возвратился на трон Мерсии, но подробности этого события неизвестны. Англо-саксонская хроника лишь повествует: «В этот год Виглаф получил королевство Мерсия снова». Вполне возможно, что Эгберт сам назначил Виглафа правителем Мерсии в качестве зависимого от него короля, но наиболее вероятным является предположение, что это было результатом восстания в Мерсии против господства западных саксов. Возвращение Виглафа сопровождается свидетельствами его независимости от Уэссекса. Документы указывают, что Виглаф осуществлял власть в Миддлесексе и Беркшире, а в документе от 836 года Виглаф использует фразу «мои епископы, герцоги и судьи», чтобы описать группу, которая включала одиннадцать епископов от епархии Кентербери, включая сюда епископов и с уэссекских территорий. Следует отметить, что Виглаф всё ещё был в состоянии собрать такую группу влиятельных лиц; в Уэссексе подобных собраний знатных прелатов не было. Виглаф, возможно, даже возвратил Эссекс под влияние Мерсии. В Восточной Англии король Этельстан чеканил монеты, возможно, уже с 827 года, но более вероятно с 830 года, после того, как в связи с реставрацией династии в Мерсии влияние Эгберта в Англии пошло на убыль. Эта демонстрация независимости Восточной Англии неудивительна, поскольку правивший ею в то время король Этельстан, был, вероятно, ответственен за поражение и смерть мерсийских королей Беорнвульфа и Лудеки.

Причина, вызвавшая ослабление Уэсекса

И внезапный приход к гегемонии Уэссекса в двадцатые года IX века, и невозможность в последующие годы сохранить это доминирующее положение, были исследованы историками, ищущими первопричины. Одно вероятное объяснение событий этих лет состоит в том, что состояние Уэссекса до некоторой степени зависело от поддержки Каролингской династии. Франки поддерживали Эрвульфа, когда он возвращался на трон Нортумбрии в 808 году, таким же образом, вероятно, они поддержали вступление на престол Эгберта в 802 году.

На Пасху 839 года, незадолго до смерти Эгберта, последний находился в переписке с Людовиком Благочестивым на предмет безопасного проезда в Рим, куда старый король хотел совершить паломничество. Следовательно, король Уэссекса продолжал поддерживать дружественные отношения с франками во время всей первой половины IX столетия. Однако внутренние распри, вспыхнувшие в феврале 830 года между Людовиком Благочестивым и его сыновьями, отвлекли франкского императора от оказания помощи Эгберту. Видимо, потеряв контроль над Нортумбрией, Мерсией, Восточной Англией и, возможно, Эссексом, но сохранив в сфере своего влияния Кент, Суссекс и Суррей, уэссекский король достиг того равновесия сил, которое он сумел удержать без внешней помощи франков.

Расстановка политических сил в Англии

Несмотря на некоторую потерю гегемонии, военные успехи Эгберта существенно изменили расстановку политических сил в англо-саксонской Англии. Уэссекс сохранял контроль над юго-восточными королевствами (с возможным исключением Эссекса). Мерсия не смогла восстановить свой контроль над Восточной Англией. Победы Эгберта положили конец независимому существованию королевств Кента и Суссекса. Завоеванными территориями, включая Суррей и возможно Эссекс, управлял некоторое время, как зависимым от Уэссекса королевством, сын Эгберта Этельвульф. Хотя он и был в подчинении своего отца, Этельвульф содержал свой собственный королевский двор, с которым и совершал поездки по землям своего королевства. Документы, изданные в Кенте, описывают Эгберта и Этельвульфа, как «королей Западных Саксов и также людей Кента.»

Норманнская угроза

В конце своего правления Эгберту пришлось столкнуться с новой опасностью — нападениями викингов — данов. В 835 году викинги опустошили остров Шепи. В 836 году даны на 35 кораблях высадились близ города Дорчестера. В сражении при Чармуте (Carhampton) они разгромили войско Эгберта и прогнали его с поля битвы. Уэссекс, сплотивший вокруг себя англо-саксонские королевства и менее других областей доступный набегам датчан, стал центром сопротивления завоевателям. Пока продолжалось владычество Эгберта, норманны могли высаживаться на берег только в северных районах, где грабили церкви и монастыри.

За год до смерти Эгберта, в 838 году восстали бритты Корнуолла. Некоторые данные дают возможность предполагать, что восстание в Корнуолле было спровоцировано и поддержано викингами. Норманны огромными морскими силами прибыли в Англию и объединились с восставшими. Однако Эгберт сумел разгромить войско данов и бриттов в сражении при Хайстон Даун (Hingston Down), в окрестностях Плимута в Корнуолле. Хотя королевская династия Думнонии продолжала своё существование и в дальнейшем, но, как полагают, именно на этой дате закончилась независимость последнего бриттского королевства. Детали расширения англо-саксонского влияния в Корнуолле не известны, но некоторые данные можно почерпнуть из названий местностей. Река Ottery, которая течет на восток в Tamar около Лонсестона, кажется, была естественной границей: к югу от Ottery все топонимы имеют корнуэльские названия, тогда как к северу от неё они в большей степени подвержены влиянию вновь прибывших англо-саксов.

Внутренняя политика

В своих предприятиях Эгберт нашёл большую поддержку у Церкви. Богатства Эгберта, приобретенные путём завоевания, без сомнения, дали ему возможность купить поддержку духовенства юго-восточной Англии. На совете в Кингстоне-на-Темзе в 838 году Эгберт и Этельвульф предоставили землю во владение епархий Винчестера и Кентербери, взамен обещания поддержать Этельвульфа на троне. Архиепископ Кентерберийский Кеолнот (Ceolnoth) также признал Эгберта и Этельвульфа, как владык и защитников монастырей находящихся под его контролем . Эти соглашения, наряду с более поздним документом, в котором Этельвульф подтвердил церковные привилегии, предполагают, что церковь признала, что Уэссекс был новой политической властью, с которой нужно считаться: объединённое государство легче могло выдержать борьбу с язычниками.

Священнослужители посвятили короля при церемонии коронации, и помогли написать завещание, которые определяло наследника короля; их поддержка была ценна в установлении западно-саксонского контроля над соседними королевствами и в поддержке наследственной передачи власти для династии Эгберта. И в отчете совета Кингстона, и в другом документе того же года, содержатся идентичные выражения: что условием дарения этих земель будет то, что «у нас непосредственно и у наших наследников после этого всегда будет устойчивая и непоколебимая дружба с архиепископом Кеолнотом и его конгрегацией в Церкви Христовой». Хотя ничего не известно ни о каких других претендентах на престол Уэссекса, вероятно, существовали и другие выживающие потомки Кердика (легендарного основателя Уэссекской династии), кто, возможно, боролся за власть над этим королевством.

После смерти Эгберта, согласно его воле, выраженной в документе его внука, Альфреда Великого, вся приобретенная земля передавалась только членам его семьи мужского пола, чтобы состояние королевского рода не было потеряно посредством брака. Бережливость, высказанная в его воле, указывает, что он понял важность личного богатства короля.

Вместо народного собрания Эгберт первым начал созывать «Совет мудрых» (Витенагемот), состоявший из наиболее знатных и влиятельных, «мудрых людей» — уитанов (епископов королевства, аббатов крупных монастырей, элдорменов (глав) графств, королевских тэнов); все дела король решал только с согласия этого совета.

Смерть Эгберта

Король Эгберт умер 4 февраля 839 года и был похоронен в Винчестерском соборе, а потомки стали называть его восьмым бретвальдом. Правил Эгберт 37 лет и 7 месяцев.

Семья

• жена Редбурга. Считается, что она, возможно, была сводной сестрой или племянницей императора франков Карла Великого. Ни дата его женитьбы, ни документы подтверждающие это не сохранились. Теория эта подтверждается сильными связями Эгберта с королевским домом франков и длительным временем проведённым им там.
  • Этельвульф, король Англии.
  • Эдита Святая (ум. 871), аббатиса Поулсворта (Polesworth). Многие авторы после нормандского завоевания называют её дочерью Эгберта, но это вызывает сомнения.

Литература

• Эгберт Великий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Глебов А. Г. Англия в раннее средневековье.— СПб.:Издательство «Евразия», 2007.—С.288.—ISBN 978-5-8071-0166-2
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/6.htm Северная Европа] // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

В кино

• Викинги / Vikings (2013-2015; Ирландия, Канада) в роли Эгберта Лайнас Роуч.

Ссылки

• [www.brude.narod.ru/asc2.htm Англо-саксонская хроника. Годы 751—919.]
• [www.fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLAND,%20AngloSaxon%20&%20Danish%20Kings.htm#_Toc160172288 Foundation for Medieval Genealogy]  (англ.)

Уэссекская династия
Предшественник Беортрик	король Уэссекса король Англии  802 — 839	Преемник Этельвульф

Отрывок, характеризующий Эгберт (король Уэссекса)

В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.