Эггенберг, Ганс Ульрих фон

Князь Ганс Ульрих фон Эггенберг (нем. Hans Ulrich von Eggenberg; 1568 — 18 октября 1634) — президент тайного совета Священной Римской империи, фактический глава имперского правительства в первые годы Тридцатилетней войны, строитель ренессансного замка в Граце. Первый герцог Крумловский.

Придворная карьера

Происходил из штирийского дворянского рода (его дед Бальтазар был крупным финансистом) и получил строго протестантское воспитание. Уже в молодости, однако, вероисповедные вопросы не имели для него большого значения, и он начал свою деятельность на службе у испанского короля, в войне с Нидерландами. В 1597 году он поступил на службу к эрцгерцогу Фердинанду Штирийскому, фанатичному католику.

Поставив себе целью сделать блестящую карьеру, он перешел в католицизм и, обладая недюжинными дипломатическими способностями, скоро сделался ближайшим советником Фердинанда, который назначил его сначала правителем Крайны, затем, наместником и директором тайного совета в Австрии. Императоры Рудольф и Матвей не раз отправляли Эггенберга в Испанию для дипломатических переговоров. При его деятельном участии произошло усыновление Фердинанда Матвеем и избрание в 1619 году Фердинанда императором.

Политика Эггенберга не нравилась испанскому правительству, и оно старалось, но безуспешно, подорвать исключительное доверие, которое выказывал ему Фердинанд II. После покорения Чехии Эггенберг получил там громадные владения из числа конфискованных земель, затем был возведен в княжеское достоинство с титулом герцога Крумловского (который после угасания его потомства перешёл к Шварценбергам).

Тридцатилетняя война

С самого начала Тридцатилетней войны Эггенберг советовал Фердинанду сбросить с себя зависимость от Баварии и католической лиги и старался ограничить права Максимилиана Баварского в отданном ему императором Пфальце. Поэтому Эггенберг с восторгом приветствовал предложение Валленштейна образовать самостоятельную императорскую армию и раз навсегда остался сторонником и защитником Валленштейна.

На Регенсбургском съезде 1630 года он всеми силами старался предотвратить отставку Валленштейна. Мрачные предчувствия Эггенберга по поводу этой отставки скоро оправдались, и уже после поражения Тилли при Лейпциге он стал говорить о необходимости вернуть командование армией Валленштейну. Эггенберг вел от имени императора переговоры в Знайме с Валленштейном и заключил с ним договор, фактически передававший в руки Валленштейна всю верховную власть в Германии.

Даже когда обнаружились самостоятельные планы Валленштейна и разрыв между ним и Фердинандом сделался неизбежным, Эггенберг продолжал заступаться за него и еще в начале 1634 году говорил, что можно вполне удовлетвориться простым ограничением чрезмерно широких полномочий Валленштейна. После падения Валленштейна князь понял, что его исключительное положение при дворе подорвано, оставил службу и уехал в свои земли, где и умер в том же году.

Источники

• Эггенберг, Ганс-Ульрих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Эггенберг, Ганс Ульрих фон

Отрывок, характеризующий Эггенберг, Ганс Ульрих фон

– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…