Эдвард Каллен

Эдвард Каллен
Edward Cullen
Создатель:	Стефани Майер
Произведения:	«Сумерки»
Пол:	мужской
Национальность:	американец
Раса:	вампир
Возраст:	17 лет (биологически)
Дата рождения:	20 июня 1901 года
Дата смерти:	1918 (в качестве человека)
Семья:	приёмный отец — Карлайл Каллен; приёмная мать — Эсми Каллен; родной отец — Эдвард Мейсон; родная мать — Элизабет Мейсон; сводные братья/сёстры — Эмметт Каллен, Элис Каллен, Джаспер Хейл и Розали Хейл
Роль исполняет:	Роберт Паттинсон

Э́двард Ка́ллен (англ. Edward Cullen), полное имя Эдвард Э́нтони Мэ́йсон Каллен (англ. Edward Anthony Masen Cullen) — один из главных героев серии романов «Сумерки» американской писательницы Стефани Майер. Эдвард вампир, но он питается не человеческой кровью, а кровью животных («вегетарианец»). Он бессмертен, невероятно силён, быстр и обладает исключительными зрением, слухом и обонянием. Помимо этого, Эдвард имеет способность читать мысли. Стефани начала писать книгу «Солнце полуночи», сюжет в которой таков же, что и в первой книге — «Сумерках», — но повествование ведётся от лица Эдварда. Но из-за утечки первых 12-и глав книги в Интернет, Майер отложила дописывание книги на неопределённый срок.

Роль Эдварда в фильме «Сумерки» исполнил британский актёр Роберт Паттинсон.

Описание персонажа

Прошлое

Эдвард родился в 1901 году в Чикаго в штате Иллинойс под именем Эдвард Энтони Мэйсон (англ. Edward Anthony Masen). В семнадцать лет он смертельно заболел испанским гриппом (испанкой). Карлайл Каллен нашёл его и его родителей в больнице. Отец — Эдвард-старший — умер в первой волне гриппа, но мать, Элизабет Мэйсон, долго держалась, а перед смертью уговорила Карлайла сделать всё возможное для спасения её сына. Эдвард стал первым вампиром, которого создал Карлайл, и его приемным сыном. Это произошло в 1918 году. Карлайл не был обычным вампиром, так как питался исключительно кровью животных, и пытался сделать «вегетарианцем» и Эдварда. Спустя 10 лет Эдвард взбунтовался и сбежал от отца и его новообращённой жены Эсми. С 1927 по 1931 год он жил один, отступив от канонов «вегетарианства», и питался человеческой кровью. Пользуясь своей способностью читать мысли, он находил и убивал маньяков и убийц, считая тем самым, что спасает невинных людей, но потом осознал, что убийству не может быть оправдания, и вернулся к приемному отцу.

«Сумерки»

В средней школе Форкса Эдвард встречает девушку по имени Изабелла Свон, мысли которой он прочитать не может. Запах Беллы (которую тут же посадили с ним на уроке биологии) буквально сводил вампира с ума, провоцируя на нападение. Эдвард, ценой невероятных усилий и постоянного самоконтроля, сумел преодолеть свой основной инстинкт — жажду крови, которую особенно сильно провоцирует Белла. Позже он узнает, что она обладает необычной способностью — притягивать опасность. Эдвард то и дело спасает Беллу. Защитив её от хулиганов в Порт-Анжелесе, он отводит девушку в ресторан и признаётся, что умеет читать мысли. Белла догадывается, что Эдвард вампир. Тем не менее, она говорит, что для неё это не имеет значения, и они признаются друг другу в любви. Затем Эдвард и Белла начинают встречаться. Однажды на территорию Калленов заходят вампиры-кочевники, не соблюдающие «вегетарианскую диету». Один из них, Джеймс, вампир-ищейка (ищейки умеют по запаху крови находить жертву на больших расстояниях) начинает охоту за Беллой. Эдвард пытается спрятать её, но тщетно — Джеймс хитростью заманивает Беллу в ловушку. Каллены успевают прийти на помощь и убивают Джеймса, успевшего укусить Беллу, а Эдвард спасает жизнь своей возлюбленной, ради чего ему приходится попробовать её кровь.

«Новолуние»

Празднуя свой день рождения дома у Калленов и распаковывая подарки, Белла нечаянно ранит палец, и Джаспер, позже всех Калленов ставший «вегетарианцем» брат Эдварда, пытается напасть на неё. Эдвард решает расстаться с Беллой ради безопасности девушки, соврав, что разлюбил её. Семейство Калленов уезжает из Форкса, а Эдвард безуспешно охотится на Викторию, подругу убитого в «Сумерках» Джеймса, жаждущую отомстить за смерть возлюбленного. Белла очень страдает и старается вернуться к нормальной жизни с помощью своего друга детства, Джейкоба Блэка, который впоследствии оказывается оборотнем. Между ними возникает сильная духовная связь. В своих мыслях Белла начинает слышать голос Эдварда. Однажды, в стремлении его услышать, она умышленно прыгает с высокого утёса в воду и в итоге едва не погибает, но на помощь приходит Джейкоб. Сестра Эдварда, Элис, видит этот прыжок и думает, что Белла совершила самоубийство. Эдвард узнаёт от другой своей сестры, Розали, что Белла мертва, и уезжает в Италию, дабы просить проживающий там вампирский клан Вольтури о смерти; когда же ему в этом отказывают, он решает публично выйти на солнце, за что Вольтури, без сомнения, казнят его. Элис, желающая остановить брата, вовремя привозит Беллу в Италию. Эдвард видит, что девушка жива, и отказывается от самоубийства, признаваясь, что всё ещё любит её. После разговора с Вольтури, которые вынуждают их обещать превратить Беллу в вампира, Эдвард, Белла и Элис возвращаются в Форкс.

«Затмение»

Белла пытается поддерживать с Джейкобом дружеские отношения, хотя Эдвард считает это опасным. Джейкоб категорически против того, чтобы Белла становилась вампиром. Внезапно появляется Виктория, желающая отомстить за своего погибшего партнера Джеймса. Для того, чтобы убить Беллу, она создаёт отряд новообращенных вампиров. Чтобы спасти Беллу, Каллены решают на время объединиться с оборотнями.

За сутки до боя Эдвард делает Белле предложение, которое та принимает. Перед боем Джейкоб узнает об этом и, чтобы расстроить их свадьбу, начинает активно давить Белле на жалость и мнимое чувство вины перед ним. Уходя на битву с новообращенными, Джейк говорит Белле, что если будет возможность, он лучше погибнет, чем вернется снова, а Белла просит его остаться, беспокоясь за него. Джейк требует, чтобы Белла доказала это, и тогда она позволяет ему поцеловать себя. Во время поцелуя она понимает, что любит Джейкоба, но вовсе не так, как Эдварда, хотя и больше, чем просто друга. Но даже после поцелуя Джейкоб всё равно уходит на битву.

В итоге отряд новообращённых разбит наголову, Виктория погибает в схватке с Эдвардом, а между вампирами-«вегетерианцами» и оборотнями устанавливается прочный мир. Эдвард не держит на Беллу зла за её поцелуй с Джейкобом. Белла вновь подтверждает своё решение стать вампиром, чтобы всегда быть вместе с Эдвардом.

«Рассвет»

В заключительной части саги Эдвард и Белла становятся мужем и женой, после чего уезжают на медовый месяц, где, по прошествии нескольких недель, Белла узнает, что она беременна. Ребёнок развивается чрезвычайно быстро и этим убивает тело матери, однако Белла уже любит своё дитя и всё равно решает родить. Первоначально Эдвард тоже был против, но затем услышал мысли девочки и сам полюбил её, после чего начал искать способ спасти Беллу. Роды оказываются настолько тяжелы, что единственный способ спасти Белле жизнь — превратить в бессмертного вампира. Эдвард отравляет её своим ядом, вкалывая шприц прямо в сердце. Белла становится вампиром и получает весьма сильный дар — так называемый «щит», блокирующий воздействие даров других вампиров; её с Эдвардом дочь Ренесми является полувампиром-получеловеком и тоже обладает даром, в некоторой степени противоположным дарам её родителей — Эдварда (он может читать мысли всех, причём на расстоянии, а Ренесми путём прикосновения может показывать кому-либо свои мысли) и Беллы (через её щит никто не может пробиться, а от дара Ренесми никто не может закрыться). Оборотни хотят убить Беллу потому что, по их мнению, ребёнок является монстром, но Джейкоб не хочет этого делать и уходит из стаи. Позже к нему присоединяются Сет и Лия.

Однако Вольтури получают ложную информацию о том, что Каллены обратили ребёнка, создали бессмертного младенца, что является в мире вампиров строжайшим табу, нарушение которого карается смертью, в частности, потому, что младенцы-вампиры неуправляемы. Вольтури отправляются в Форкс, чтобы убить Ренесми и заодно наказать сильнейший, с их точки зрения, клан — семейство Калленов — который мог угрожать их господству. Карлайл, глава семейства Калленов, начинает собирать друзей-вампиров со всего света, чтобы они подтвердили безопасность Ренесми. В конечном итоге, Вольтури приходится выслушать историю Ренесми, и они отступают, потому что Элис вовремя находит ещё одного полувампира, не представляющего опасности.

Внешность и характер

Обычно у вампиров красные радужные оболочки, так как они пьют человеческую кровь, но семейство Калленов питается кровью животных, поэтому радужная оболочка у Эдварда золотого цвета. В зависимости от степени жажды глаза темнеют или светлеют. Кожа Эдварда, как и у любого другого вампира, мертвенно бледная и очень холодная, поэтому он никогда не прикасается к людям. У него очень приятный для человека запах, что, как и красота, дано всем вампирам для привлечения их жертв. В книгах он показан, в основном, глазами Беллы, которая считает его внешность идеальной, сравнивая с героем греческих мифов Адонисом, и восхищается его голосом. Известно, что у него высокие скулы, прямой нос, тонкие, чётко очерченные губы и красиво очерченный подбородок. Его волосы бронзового цвета, они слегка волнистые и всегда взъерошенные.

Эдвард производит впечатление воспитанного молодого человека: его речь всегда правильна, поведение — галантно. Карлайл сделал Эдварда «вегетарианцем», как и остальных членов семьи. В нём сочетаются повадки монстра и готовность к самопожертвованию, ум, доброжелательность, сила воли, умение контролировать ситуацию и самого себя, если это необходимо. Он любит риск, опасность, скорость. Главная страсть Эдварда — любовь к высоким скоростям, именно поэтому у него машины дорогих марок — «на каждый день» (Volvo) и «для особых случаев» (Aston Martin Vanquish). Эдвард много читает, хорошо, даже отлично учится, любит музыку. Карлайл и Эсми подарили ему великолепный рояль, за которым юноша проводит много времени, если это удается. Он сам сочиняет музыку и накладывает её на стихи собственного сочинения.

Способности

Эдвард, как и любой другой вампир, обладает бессмертием, невероятной силой, идеальным зрением, исключительным слухом и чутким обонянием, бегает и передвигается быстрее остальных вампиров. Когда на него попадает луч солнца, то его кожа, как и кожа других вампиров, светится, как будто её посыпали алмазной крошкой.

Помимо этого, он обладает даром, которого не было у других вампиров. Он может читать мысли всех живых существ на расстоянии трех миль, кроме одного исключения — Беллы. Также он с трудом читает мысли её отца — Чарли Свона. Эдвард может подслушивать чужие разговоры на расстоянии, чем вызывает лёгкое недовольство Беллы. Карлайл считает, что Эдвард в ипостаси человека был весьма проницателен.

Отзывы и критика

Ларри Кэррол, обозреватель MTV, назвал историю Эдварда и Беллы «эпическим любовным романом для целого поколения». Со времени выхода первой книги «Сумерек» вокруг Эдварда сложился целый фанатский культ с миллионами почитателей (в особенности, девушек) по всему миру. Однако, несмотря на тот факт, что этот персонаж был прекрасно принят читательской аудиторией и стал объектом «девичьей одержимости», появилось несколько критических отзывов с отрицательной оценкой образа Эдварда, в частности, из-за его сексизма. Рецензент National Review Online сочла его поведение психически неуравновешенным и «хищническим», вспоминая, в частности, сцены, где он следит за Беллой по ночам, игнорирует её мнение, ограничивает в выборе друзей и вынуждает лгать отцу. В журнале Blast Magazine отношения между Беллой и Эдвардом были также подвергнуты критике как излишне романтизированные и нездоровые:

Эдвард заходит так далеко, что вынимает мотор из автомобиля Беллы, чтобы помешать ей увидеться с другом, Джейкобом, и даже просит свою «сестру»-вампиршу похитить Беллу на выходной. Белла… списывает это варварство на чрезмерную заботливость и считает, что он «делает это, потому что любит меня». Честное слово, читатель, меня замутило во время чтения, несмотря на так называемые благие намерения Эдварда (которыми всегда вымощена дорога в ад, как вы помните). Майер не только погружает своих героев в очевидно нездоровые — даже жестокие — отношения, но она романтизирует и идеализирует их…

Отрывок, характеризующий Эдвард Каллен

В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.