Келли, Эдвард

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эдвард Келли»)
Перейти к: навигация, поиск
Эдвард Келли
Edward Kelley
Портрет XIX века
Дата рождения:

1 августа 1555(1555-08-01)

Место рождения:

Вустер, Англия

Дата смерти:

1597(1597)

Место смерти:

Чехия

Эдвард Келли, (англ. Edward Kelley или Kelly; 1 августа 1555, Вустер, Англия1597, Чехия) — английский медиум, мистик и алхимик.

Сэр Эдвард Келли (Edward Kelley или Kelly), также известный под именем Эдварда Талбота (Edward Talbot) был неоднозначной фигурой в английском оккультизме времен Ренессанса. Он сам провозгласил себя медиумом и работал над магическими изысканиями вместе с Джоном Ди (John Dee). Помимо способности вызывать духов или ангелов в хрустальный шар (магический кристалл), которую так ценил Джон Ди, Келли также заявлял, что обладает секретом превращения неблагородных металлов в золото.

Вскоре после смерти имя Келли стали окружать легенды. Его яркая биография и относительная известность среди англоговорящих историков (в основном из-за его дружбы с Ди), возможно, сделали его источником фольклорного образа алхимика-шарлатана.





Биография

Рождение и начало карьеры

Гороскоп, составленный Ди, указывает, что Келли родился в Вустере, Англия, 1 августа 1555. Ранняя жизнь Келли покрыта мраком, но большинство источников утверждает, что сначала он работал помощником аптекаря. Он мог учиться в Оксфорде под именем Талбота. Однако, независимо от того, посещал он университет или нет, Келли был образован и знал латынь и, возможно, греческий язык. Согласно некоторым источникам, Келли был пригвожден к позорному столбу в Ланкастере за подлог или за фальшивомонетничество.

В Англии с Ди

Келли познакомился с Ди в 1582 первоначально под именем Эдварда Талбота. Ди уже пытался вступить в контакт с ангелами с помощью «скраера» или кристального шара, но безуспешно. Келли утверждал, что обладает такой способностью, и потряс Ди своей первой попыткой. Келли стал постоянным скраером у Ди. Ди и Келли посвящали очень много времени и энергии на эти «спиритические встречи». С 1582 по 1589 жизнь Келли была тесно связана с Ди.

Спустя почти год службы у Ди Келли появился с книгой по алхимии («Книга Дунстана» или "Книга Данстана" (The Book of Dunstan) — в древнеанглийском "u", точнее "v", читалось как русское "у") с двумя коробочками — с красным порошком и белым порошком, к которым, как заявил Келли, его и некоего Джона Блокли (John Blokley) привело «сверхъестественное существо» в Northwick Hill (предположения о том, что Келли нашёл книгу и порошок в руинах Аббатства Гластонбери первоначально были опубликованы Элиасом Эшмолом (Elias Ashmole), но опровергнуты воспоминаниями Артура Ди — сына Джона Ди. Согласно второй версии обретения манускрипта и порошка, Келли отправился в путешествие по 11 британским землям и во время путешествия в Уэльс приобрёл вышеперечисленное в одной таверне за 2 фунта. С помощью порошка (чей секрет, предположительно, скрывался в книге) Келли считал, что может приготовить «красную тинктуру», которая позволит ему превращать неблагородные металлы в золото. Сообщается, что он продемонстрировал свою силу несколько раз на протяжении многих лет, в том числе в Богемии (ныне Чехия), где он и Ди проживали в течение многих лет.

С Ди на Континенте

В 1583 году Ди свёл знакомство с Ольбрехтом Ласким — польским дворянином, интересовавшимся алхимией. 21 сентября 1583 г. Ди и Келли со своими семьями в сопровождении Ласки отбыли на континент. Конечной целью путешествия Ди и Келли считается попытка получения покровительства императора Рудольфа II в Праге или не менее могущественного на тот момент польского короля Стефана в Кракове. Очевидно, Ди не удалось произвести впечатление ни на одного из монархов. Ди и Келли вели кочевой образ жизни в Центральной Европе. Они продолжали «спиритические встречи», хотя Келли был более заинтересован в алхимии, чем в общении с духами.

В 1586 году Келли и Ди нашли покровительство богатого чешского пана Вилема из Рожмберка. Они поселились в Тршебоне и продолжили свои исследования. К тому времени, Келли женился на Джейн Купер и удочерил её дочь, будущую поэтессу Элизабет Джейн Уэстон. Келли переехал в Прагу, где жил в известном «доме Фауста». В 1587 году Келли открыл Ди, что ангелы велели делиться всем (в том числе и жёнами). Существовало предположение, что таким образом Келли хотел покончить с бесплодными спиритическими сеансами и сконцентрироваться на алхимии, которая под покровительством Вилема из Рожмберка была для Келли возможностью разбогатеть. Ди, мучимый приказом ангелов, впоследствии прекратил спиритические сеансы, хотя он на самом деле поделился своей женой. Он не виделся с Келли после 1588 года и вернулся в Англию в следующем году.

Апогей и падение

В 1590 году Келли процветал. Он получил несколько имений и крупных сумм денег от Вилема из Рожмберка. Он убедил многих влиятельных людей в том, что он способен производить золото. Рудольф сделал Келли «Бароном Королевства», но в конце концов он устал ждать результатов. Рудольф приказал арестовать Келли в мае 1591 года и заключить в замке Кршивоклат за пределами Праги. Рудольф, по-видимому, никогда не сомневался в способности Келли производить золото в огромных масштабах и надеялся, что тюремное заключение склонит его к сотрудничеству. Рудольф также мог опасаться, что Келли вернётся в Англию.

Около 1594 Келли согласился сотрудничать и производить золото; он был освобождён и восстановлен в прежнем статусе. Опять ему ничего не удалось, и его снова заключили в тюрьму — на этот раз в замок Гневин в Мосте. Келли умер в 1597 году в возрасте 42 лет. Традиционно считается, что он умер при попытке к бегству: говорят, он использовал недостаточно длинную верёвку для спуска с башни, упал и сломал ногу, а умер от полученных травм.

Тем не менее, смерть Келли в 1597 вызывает сомнения, поскольку в дневниках Джона Ди, в записи от 25 ноября 1595 г., содержится следующая информация "Вести с континента. Сэр Эдвард Келли убит". Эта запись представляется более достоверной по двум причинам: агентурная сеть Елизаветы Английской в континентальной Европе состояла весьма влиятельных людей, достоверность информации от которых практически не подлежала сомнению; косвенно подтверждается рядом сопутствующих событий: в августе 1595 г. Ди получает 2 известия с континента — первое касается освобождения Келли из-под ареста, второе — это личное письмо Келли, в котором тот от имени императора приглашает Ди к служению при императорском дворе. Ди никак не реагирует на это приглашение, после чего получает новое известие об аресте Келли, а затем известие об убийстве Келли. Хронология обмена сообщениями в континентальной Европой показывает, что средний срок доставки письма в Англию составлял около месяца. Таким образом, можно предположить, что Келли был убит (или умер) в период сентября-октября 1595 г.

В преданиях, касающихся заключения Келли в крепости города Моста — Град Гневин, описывается некий приказ Рудольфа II об аресте "Сэра Эдварда Келли и грека Марка Мамугны и помещении их под стражу в Град Гневин". Письменного подтверждения данного приказа нет. Однако есть достоверная информация, подтвержденная документально, согласно которым летняя загородная резиденция Рудольфа II — Град Гневин в Мосте, был продан Рудольфом II городу Мост в декабре 1595г. Об узниках Града, при этом, нет никаких упоминаний. Версия с гибелью Келли при попытке побега тоже вызывает сомнения, поскольку Гневинский замок стоит на высоком холме с весьма крутыми склонами и подобраться к стенам замка вне главных ворот практически невозможно, равно как и незаметно спуститься в долину.

Упоминание имени Марка Мамугны косвенно подтверждают версию убийства Келли. Дело в том, что выходец с Кипра — Марк Брагадино, известный в народе под прозвищем Мамугна и выдававший себя за сына известного мученика — полководца Брагадино, был бродячим алхимиком-шарлатаном, подвизавшимся у богатых людей империи на почве трансмутации неблагородных металлов в золото. Карьера и жизнь Мамугны завершились разоблачением последнего в Мюнхене при дворе герцога Баварского. Мамугна полностью признал свою вину и был казнён на Мюнхенской площади "Winemarkt" 25 или 26 апреля 1591 г.

Его казнь вошла в историю тем, что палачу понадобилось 3 удара мечом, чтобы отсечь голову Мамугны. Таким образом, в 1595 г. Мамугна никак не мог быть отправлен вместе с Келли в Град Гневин. Однако, если предположить, что приказ Рудольфа II относительно ареста Келли звучал несколько иначе: "арестовать Сэра Эдварда Келли, перевезти в Град Гневин и поступить как с Марком Мамугны..." — все становится на свои места.

Енохианский язык

Иногда «ангелы» Келли разговаривали на особом «ангельском», или Енохианском, языке. Ди и Келли заявили, что этот язык был им дан ангелами. Некоторые современные криптографы утверждают, что Келли изобрел его (для примера см. Введение к Полному енохианскому словарю (The Complete Enochian Dictionary) Дональда Лейкока (Donald Laycock)). Некоторые утверждают, что это было фарсом, но непонятно, был ли Ди жертвой или соучастником. Из-за этого прецедента и сомнительной связи между Манускриптом Войнича (Рукопись Войнича), Джоном Ди и Роджером Бэконом Келли подозревали в том, что он сфабриковал и эту книгу для того, чтобы обмануть Рудольфа.

Ангельский язык предположительно был продиктован ангелами, которых Келли видел в кристальном шаре. Ангелы выбивали буквы на сложной таблице, представлявшей собой подобие кроссворда, в котором заполнены все ячейки. Первые три были заполнены каждым ангельским словом, написанным с конца; следующие две трети – с начала. Нет никаких серьёзных ошибок или несоответствий в использовании слов между первой и последней частями. Английский перевод не выбивался, но, согласно Келли, появлялся на маленьких полосках бумаги, появляющихся из ангельских уст.

Некоторые рассуждения о том, что Келли сфабриковал язык, основываются на утверждении, что ангельский язык – это всего лишь дословный заменитель английского перевода. Однако, это не совсем так, и существует очень привлекательное подтверждение этого из некоторых других лингвистических источников. Например, ангельское слово "telocvovim" переводится как «тот, кто упал», но на самом деле это германоподобная комбинация двух других ангельских слов: "teloch" (переводится как «смерть») и "vovin" (переводится как «дракон»). Таким образом, «тот, кто упал» дословно переводилось бы как «дракон смерти». И то, и другое является достаточно очевидными ссылками на Люцифера. Однако, ни Келли, ни Ди, кажется, никогда этого не замечали.

Ещё один аргумент против того, что Келли сфабриковал ангельский язык, - это то, что английские переводы были сделаны в совершенно другом стиле, нежели собственные работы Келли, демонстрируя сверхъестественные качества, которые значительно выше скромных писательских способностей Келли. В этой связи возникает возможность плагиата со стороны Келли, того, что он взял материал из какого-то другого источника. Однако, ничего подобного до сих пор не появлялось.

Ди считал запись ангельского материала весьма важной по трём причинам. Во-первых, Ди полагал, что ангельский язык является задокументированным случаем настоящей глоссолалии, таким образом доказывая, что Келли на самом деле говорит с ангелами. Во-вторых, ангелы утверждали, что ангельский язык на самом деле был прототипом иврита и языка, на котором Бог разговаривал с Адамом. Следовательно, это был первым человеческий язык. В-третьих, ангельский материал принимает форму набора заклинаний, которые предположительно собирали необычайно мощную армию ангельских существ, которые, как он верил, способны раскрыть многие секреты и, особенно, ключ к философскому камню.

Напишите отзыв о статье "Келли, Эдвард"

Ссылки в художественной литературе и искусстве

И Ди, и Келли появляются в четвертом эпизоде в телесериале производства BBC/Masterpiece Theater «Elizabeth R.» Келли предлагает Елизавете свои пророчества касательно смерти выдающейся персоны (которой оказывается королева Мэри Шотландская) и разглагольствований одного из заговорщиков против Елизаветы, намекая, что он предвидел замысел её убийства, и, в конце концов, наблюдая с кривой усмешкой за смертью заговорщика, приговоренного к казни за государственную измену.

В «Ægypt», романе Джона Краули (John Crowley), Эдвард Келли встречается со средневековым магом Джоном Ди, после чего начинаются их путешествия по Европе.

В «Vampire a Go-Go» Виктора Гишлера (Victor Gischler), сент. 2009, Эдвард Келли является рассказчиком и одним из главных персонажей, наряду с Джоном Ди в Праге.

В фильме «Ведьма из Блэр» ведьму зовут Элли Кедвард (Elly Kedward), что является спунеризмом от «Эдвард Келли» (Edward Kelley). Густав Майринк в романе «Ангел западного окна» (The Angel of the West Window) описывает астрологические и мистические опыты Джона Ди и Эдварда Келли).

Эдвард Келли занимает видное место в «Ночной школе» (School of the Night), которая является частью цикла Джудит Кук (Judith Cook), посвященного елизаветинской тайне; The Casebook of Dr Simon Forman — Elizabethan doctor and solver of mysteries. Джон Ди также упоминается, но не появляется там.

В Ruled Britannia Эдварда сожгли в первой главе, он рыдал и призывал на помощь У.Шекспира.

В романе Патриции Риди «Белоснежка и Красная Роза» (Snow White and Rose Red), Келли и Джон Ди поймали в кристалл фею, а Келли экспериментирует с алхимией.

В научно-фантастической истории Брайана Стейблфорда (Brian Stableford) «Философский камень» («The Philosopher’s Stone»), опубликованной в 2008 году в июльском номере «Научной фантастики Азимова», Келли и Ди появляются в выдуманной версии их встречи и дальнейшего сотрудничества.

В комиксах «Caballistics, Inc.» Эдвард Келли является одной из последних форм Этана Костаби (Ethan Kostabi).

В фильме 1987 «Сердце ангела» Эдвард Келли — это фальшивое имя, данное почитателем культа сатаны.

В фильме 1951 года «Император и Голем» (The Emperor and the Golem) Эдвард Келли — мошенник-оккультист и заговорщик.

В пьесе Эдварда Айнхорна (Edward Einhorn) «Рудольф II» (Rudolf II) присутствует падчерица Келли Элизабет Джейн Уэстон (Elizabeth Jane Weston), а также есть некоторые детали взаимоотношений Рудольфа и Келли.

Келли и Джон Ди появляются в качестве колдунов в «The Fungi from Yuggoth», дополнении к ролевой игре «Call of Cthulhu».

Пьеса Ричарда Бирна (Richard Byrne) «Burn Your Bookes» прослеживает расцвет и упадок Келли-алхимика сквозь призму его отношений с Джоном Ди и Элизабет Джейн Уэстон.

Эдвард Келли является одним из главных героев романа Елены Михалковой «Манускрипт дьявола». Там же фигурирует и Джон Ди.

В фантастической книге Бориса Акунина «Детская книга» главный герой встречает в прошлом алхимика по имени Эдвард Келли (однако, действие происходит в 1606 году, хотя Келли умер в 1597 году)

Эдвард Келли упоминается в песне «The Alchemist» из альбома «The Final Frontier» группы Iron Maiden

Смотрите также

Напишите отзыв о статье "Келли, Эдвард"

Ссылки

  • [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=379:2010-07-06-21-09-05&catid=21:2009-12-21-14-49-11&Itemid=32 Биография Эдварда Келли]

Отрывок, характеризующий Келли, Эдвард

– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.