Рыдз-Смиглы, Эдвард

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эдвард Рыдз-Смиглы»)
Перейти к: навигация, поиск
Эдвард Рыдз-Смиглы (Рыдз-Смиглый)
Edward Rydz-Śmigły

Фото 1939 г.
Дата рождения

11 марта 1886(1886-03-11)

Место рождения

Бережаны, Королевство Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия

Дата смерти

2 декабря 1941(1941-12-02) (55 лет)

Место смерти

Варшава, Генерал-губернаторство, Третий рейх

Принадлежность

Австро-Венгрия
Польша

Род войск

пехота

Годы службы

1910—1911, 1914—1916, 1918—1939

Звание

Командовал

Верховный Главнокомандующий

Сражения/войны

Первая мировая война
Польско-украинская война
Советско-польская война
Вторая мировая война

Награды и премии

Польские:

Иностранные:

В отставке

участник Движения Сопротивления

Э́двард Рыдз-Сми́глы (Рыдз-Смиглый, польск. Edward Rydz-Śmigły; 11 марта 1886, Бережаны, ныне Тернопольская область, в то время Галиция в составе Австро-Венгрии — 2 декабря 1941, Варшава) — польский военачальник и политик, маршал Польши (с 1936), верховный главнокомандующий польской армии в войне 1939 года.

Настоящее имя Эдвард Рыдз; псевдонимы Смиглы (Śmigły), Тарловский (Tarłowski), Адам Завиша (Adam Zawisza).





Ранние годы

Эдвард родился в селе Лапшин (Тернопольская обл.Украина), около города Бережаны, Галиция, Австро-Венгрия в семье сержанта австро-венгерской армии Томаша Рыдза и Марии Бабяк. Его отец умер от воспаления легких, когда сыну было всего два года. Через восемь лет тоже от воспаления лёгких умерла его мать. Воспитывался бабушкой и дедушкой по материнской линии, а после их смерти — в семье доктора Урановича, городского врача в Бережанах, у которого ранее работала его мать.

После окончания местной гимназии изучал философию и историю искусств на философском отделении Ягеллонского университета. Затем с целью стать художником обучался в Академии изящных искусств в Кракове. Его учителями были Леон Вычулковский, Теодор Аксентович и Юзеф Панкевич. Позднее учился живописи в Вене и Мюнхене. В 1908 году вступил в подпольную военную организацию «Związek Walki Czynnej», созданную по инициативе Юзефа Пилсудского. В 1910—1911 годах окончил обязательное для выпускников школ в Австро-Венгрии училище офицеров запаса в Вене и прослужил год в 4-м пехотном полку австро-венгерской армии.

Своё военное образование завершил с отличием, следствием чего было предложение службы в Австро-Венгерской армии, от которого он отказался. С 1910 года состоял в Стрелецком союзе (польск. Związek Strzelecki, военизированной организации польских сепаратистов), пользовался псевдонимом «Смиглый». Окончил офицерскую школу Стрелецкого союза. В 1913 году назначен комендантом Львовского округа Стрелецкого союза.

В то же время закончил художественное образование. Считался очень перспективным талантливым художником в пейзажной и портретной живописи. Профессора и критики хвалили его работы и предсказывали ему великое будущее.

Первая мировая война

Во время Первой мировой войны в июле 1914 года был призван в австро-венгерскую армию. С 1 августа 1914 в 1-й бригаде Польских легионов. Командир батальона, полка, бригады. Участвовал во многих боях с российской армией в районе Южной Вислы и быстро рос в воинском звании. В том же 1914 году произведён в майоры, в 1915 году — подполковник, в 1916 году — полковник. Однако Эдвард не забывал о своем искусстве художника и выставлял свои работы в Краковской галерее. Ещё в 1916 году коменданты полков, включая Рыдза-Смиглы, создали, так называемый «Совет полковников», который отправил австрийским властям меморандум, касающийся вопроса будущего Польских легионов. Коменданты настаивали на том, чтобы австрийские офицеры покинули их комендатуры, и требовали создать временное польское правительство.

После того, как по распоряжению Юзефа Пилсудского польские солдаты отказались давать присягу на верность Германии и Австро-Венгрии, Эдвард с подачи Пилсудского тоже подал прошение об отставке, но забрал его (по его же просьбе) после оглашения Германией и Австро-Венгрией «Манифеста 5 ноября», в котором говорилось о создании подчинённого Берлину и Вене Польского государства. Тогда казалось, что появился шанс создать единую польскую армию под национальным флагом. Однако из этой идеи национальной армии ничего не вышло. Юзефа Пилсудского и Казимира Соснковского заключили под стражу в крепости Магдебурга, а Эдварда австрийские военные власти уволили из Польских легионов без права ношения мундира — он должен был служить в австро-венгерской армии, но заболел. Неизвестно, было ли это уже тогда симуляцией, однако доподлинно известно, что он использовал поддельные медицинские справки позже, когда уклонялся от призыва в австро-венгерскую армию. По назначению Пилсудского он возглавил Польскую войсковую организацию (Polska Organizacja Wojskowa; конспиративное объединение, действовавшее на всех территориях бывшей Речи Посполитой в границах 1772 года). В это время у него появился псевдоним «Смиглы» («быстрый». «проворный»), котоый позднее стал частью его фамилии.

Рыдз-Смиглы перенёс главную комендатуру Польской войсковой организации (ПВО) из Варшавы в Краков, в подземелья под Вавелем. Говорили, что к коменданту невозможно было попасть без проводника. Благодаря Рыдзу, деятельность Польской войсковой организации распространилась на Галицию. Он направил своих эмиссаров и в Россию, чтобы установить контакты с российскими политическими партиями. В сентябре 1918 года Рыдз совершил поездку в Киев, чтобы нейтрализовать влияние Национально-демократической партии в польских военных организациях на Украине. Рыдз сумел пробраться в столицу Румынии Яссы, где договорился с французскими войсками о кредите, пообещав поднять антигерманское восстание на Украине. В Киев он вернулся с чемоданом банкнот. В Киеве Рыдз познакомился со связной ПВО Мартой Томсон-Залеской и влюбился в неё. Позднее, после развода с первым мужем, помещиком Залесским, Марта в 1921 году вышла замуж за Эдварда.

Польская Республика

В ноябре 1918 года Рыдз вошёл в состав Временного народного правительства Польской Республики социалиста Игнацы Дашинского в Люблине в качестве военного министра. Получил звание бригадного генерала. Именно в это время он стал пользоваться двойной фамилией Рыдз-Смиглы. 11 ноября 1918 года Временное правительство передало всю власть Пилсудскому, который стал Временным Главой Государства. После некоторых колебаний Пилсудский, который был недоволен сотрудничеством Рыдз-Смиглы с социалистами (хотя сам Пилсудский по собственным словам «сошёл с трамвая социализма на остановке Независимости») утвердил его в качестве бригадного генерала, но навсегда запретил заниматься политикой. С ноября 1918 года Рыдз-Смиглы в польской армии командовал варшавским генеральным округом, затем в ходе польско-украинской войны — оперативной группы «Ковель». Во время советско-польской войны в апреле 1919 года в качестве командующего I пехотной дивизии легионов руководил операцией по взятию Вильны, затем в конце 1919 — начале 1920 годов руководил контрнаступательной кампанией в Латвии, завершившейся в феврале 1920 занятием Двинска. Затем в качестве главнокомандующего латвийской армией освободил от Красной Армии Латгалию. За эти операции он был награждён высшей военной наградой Латвии — орденом Лачплесиса.

Во время наступления весной 1920 года Рыдз-Смиглы командовал 3-й армией, которая 7 мая полностью разгромила 12-ю дивизию Красной армии и заняла Киев. Однако 10 июня ввиду создавшейся угрозы со стороны 1-й Конной армии Буденного 3-я армия Рыдз-Смиглы оставила Киев и двинулась в район Мазовии. Все попытки Егорова помешать отступлению 3-ей армии закончились провалом. Затем в качестве командующего Юго-Восточным фронтом Рыдз-Смиглы сумел успешно оторваться от преследующей его Красной Армии и отвести войска ко Львову, что получило высокую оценку как у его командующего (Пилсудского), так и у противника (Сталина). В битве под Бродами он останавливает кавалерию Буденного. Скорее всего, именно благодаря этому успеху удается спасти Львов. От Львова по приказу Пилсудского он двинулся на помощь Варшаве. 13—25 августа 1920 года участвовал в варшавском сражении, командуя Центральным фронтом: от Демблина до самых Бродов (его силы разбивают 16-ю советскую армию) и затем 2-й армией, воспрепятствовавшей отступлению красных частей и занявшей Замбров, Белосток, Гродно и Лиду. 4-я, 15-я армии и 3-й конный корпус Красной Армии благодаря действиям Рыдз-Смиглы были оттеснены в Восточную Пруссию и интернированы немцами. После этих боёв Рыдз-Смиглы получил звание дивизионного генерала.

В 1921—1926 годах Рыдз-Смиглы является инспектором 1-й армейской инспекции (в Вильне). Во время Майского переворота в 1926 году он присылает из Вильна на подмогу Пилсудскому Первую пехотную дивизию легионов. Через несколько месяцев Пилсудский переводит его в Генеральный инспекторат вооружённых сил на должность инспектора армии. С 1929 года он становится заместителем Пилсудского и контролирует оперативные работы группы генералов, которая занималась вопросом возможной угрозы со стороны СССР. Пилсудский видел его своим преемником на посту министра обороны.

На следующий день после смерти Юзефа Пилсудского 13 мая 1935 года Рыдз-Смиглы был назначен генеральным инспектором вооружённых сил. Он оказал поддержку Игнацы Мосцицкому на президентских выборах и стал фактически вторым лицом в государстве. 13 июля 1936 года циркуляром премьер-министра Фелициана Славой-Складковского он был назван первым лицом в Польше после президента. В ноябре 1936 года ему присвоено звание маршала Польши.

После смерти Пилсудского Рыдз-Смиглы стал активно вмешиваться в политику. Его политика направлена на укрепление национализма и проведение репрессий (уже через несколько месяцев в стране он создаёт пограничные зоны, даёт право судам проводить репрессии). В Польше в 1936 году произошел внутриполитический кризис, показавший несостоятельность президента. Чтобы как-то разрешить ситуацию, был нужен надправительственный авторитет, кем Рыдз-Смиглы и оказался. В 1936 году на съезде легионеров он предложил создать новую политическую партию с целью усилить обороноспособность Польши и «двигать Польшу выше». Он сам написал идейную декларацию новой партии, которая получила название «Лагерь национального единства». Декларация отличалась крайним консерватизмом и клерикализмом, что оттолкнуло от него даже многих последователей Пилсудского.

В июне 1937 года Рыдз-Смиглы объявил о создании «Союза молодой Польши», который сам и возглавил. В конце 1937 года он попытался навязать президенту Мосцицкому новое правительство, но этот его шаг провалился. Стали ходить слухи о подготовке Рыдз-Смиглы государственного переворота и физическом устранении своих политических противников. Маршалу пришлось опровергать эти слухи. После этого инцидента Рыдз-Смиглы решил не спешить и заключить со стареющим президентом временное перемирие. Маршал решил сосредоточиться на военных делах. Он разработал план модернизации армии, который включал в себя увеличение числа дивизий, замену устаревшего вооружения и оснащения, увеличение числа противотанковых и зенитных установок, преобразование кавалерии в моторизированные части и развитие оборонной промышленности. Однако на осуществление этого плана у Польши не было достаточных средств. А те деньги, которые армия всё же получила были растрачены впустую: на строительство казарм, парады, спортивные мероприятия. И в немалой степени ответственность за это несёт сам Рыдз-Смиглы. Неудачными были и внешнеполитические замыслы Рыдз-Смиглы. Он не попытался помочь Чехословакии во время мюнхенского кризиса, а напротив, создал специальную армейскую группу для занятия Заользья. Он не сумел реанимировать заключённый в 1921 году военный союз с Францией, так и не договорившись с последней о совместных военных действиях. Как и многие другие политические и военные деятели Польши, он усматривал главную угрозу с Востока, со стороны Советского Союза.

Вторая мировая война

В марте 1939 года Гитлер оккупировал Богемию и Моравию и создал на территории Словакии сателлитное государство. Польша оказалась в железном кольце со всех сторон кроме восточной. Рыдз-Смиглы был единственным членом правительства, который ясно видел надвигающуюся опасность конфликта с Германией. Однако оставшегося времени было слишком мало для создания нового оперативного плана борьбы на Западе. В ходе переговоров в Москве в августе 1939 г. Рыдз отклонил все попытки западных держав получить польское разрешение на проход частей Красной Армии по территории Польши на Запад, заявив: «нет никакой гарантии, что Советы действительно будет принимать активное участие в войне. Кроме того, раз вступив на территорию Польши, они никогда не покинут её». 1 сентября 1939 года Рыдз-Смиглы был назначен Верховным Главнокомандующим. Руководство обороной страны от германской агрессии чрезвычайно затрудняли масштаб поражений и отсутствие связи с разрозненными частями. По его плану, Варшава и крепость Модлин должны были обороняться при полной оккупации страны, остатки польской армии должны были держать оборону у границы с Румынией, — ожидая поддержки союзных Франции и Англии. 7 сентября Рыдз-Смиглы вместе с большинством членов правительства эвакуировался из Варшавы в Брест. 11 сентября он отдал из Бреста приказ защищать Варшаву любой ценой. После вступления 17 сентября в Польшу войск Советского Союза Рыдз-Смиглы отдал приказ следующего содержания: «Советский Союз вторгся на нашу землю. Приказываю общее отступление в Венгрию и в Румынию самыми короткими путями. С большевиками не сражаться, разве что в случае атаки с их стороны или попыток разоружить отряд. Задание обороны, стоящее перед Варшавой и другими городами, остаётся неизменным» После этого приказа большое число польских солдат и лётчиков бежали в Южную Европу, оттуда переправились во Францию, а после капитуляции последней — в Великобританию. 18 сентября 1939 года он пересёк границу с Румынией и был интернирован румынскими властями. Переход польского правительства на румынскую территорию позволил избежать официальной капитуляции Польши, хотя переход границы самим Рыдз-Смиглы вызвал споры, учитывая его положение как Верховного Главнокомандующего. Сам он наивно верил, что Румыния пропустит его во Францию, где он снова встанет во главе Польской армии. 27 октября Рыдз-Смиглы сложил полномочия Верховного Главнокомандующего и Генерального инспектора вооружённых сил. Эти функции перешли к Владиславу Сикорскому Во время своего интернирования в Румынии Рыдз-Смиглы стал инициатором создания польского подполья. Оно было основано из офицеров, верных памяти Пилсудского.

Маршал Рыдз-Смиглы в качестве Верховного Главнокомандующего польской армии несёт значительную долю ответственности за поражение Польской армии в сентябре 1939 года. Он был хорошим командиром на фронте, но неважным стратегом в большом конфликте. Пилсудский так писал о нём в 1922 году: «в оперативной работе, он показывает здоровый здравый смысл и много упорной энергии. Я мог бы рекомендовать его для всех в качестве командира армии, однако я не уверен, что он обладает достаточными способностями, как Главнокомандующий в войне между двумя государствами»

Переведённый из лагеря для интернированных на виллу бывшего премьер-министра Румынии 10 декабря 1940 года, Рыдз-Смиглы бежал в Венгрию, нелегально перейдя её границу. Его побег в Венгрию и слухи о его планах возвращения в Польшу вызвали неудовольствие со стороны его политического соперника Владислава Сикорского, который был премьер-министром Польши в изгнании. Сикорский находился в оппозиции к Пилсудскому и Рыдз-Смиглы со времени Майского переворота 1926 года и с 1928 года жил во Франции. Сикорский заявил в телеграмме к лидеру «Союза вооружённой борьбы» в Варшаве Стефану Ровецкому «польское Правительство будет рассматривать пребывание Маршала в Польше как саботаж своей деятельности в стране. Маршал должен как можно скорее переместиться в какую-либо страну Британской империи».

Однако 25 октября 1941 года Рыдз-Смиглы из Венгрии через Словакию инкогнито перебрался в Польшу, надеясь организовать и возглавить подпольную боевую организацию. Он прибыл в Варшаву 30 октября, встретился со Стефаном Ровецким (встреча была организована Стефаном Витковским, лидером одной из групп подпольщиков) и взял себе псевдоним Адам Завиша. Рыдз-Смиглы умер внезапно от сердечной недостаточности в возрасте 55 лет, 2 декабря 1941 года, всего через пять недель после его прибытия в Варшаву. Он был похоронен на кладбище Старые Повонзки под псевдонимом Адам Завиша. Новый могильный памятник был установлен варшавянами в 1994 году.

Награды

Польские
Иностранных государств

Напишите отзыв о статье "Рыдз-Смиглы, Эдвард"

Литература

  • Гордиенко А. Н. «Командиры Второй мировой войны». Т. 2., Мн., 1998. ISBN 985-437-627-3
  • Ларин М.Ю., Хватов А.В. Неизвестные войны России. — М.: ООО «Дом Славянской книги», 2012. — 480 с.
  • Cepnik Kazimierz — Wódz Naczelny i Marszałek Polski Edward Śmigły-Rydz, Życie i Czyny Lwów, 1937.
  • Eckert Marian — Historia polityczna Polski lat 1918—1939. Warszawa, 1989.
  • Jabłonowski Marek i Stawecki Piotr — Następcy komendanta. Edward Śmigły-Rydz. Materiały do biografii, Pułtusk, 1998
  • Jędruszczak Hanna i Jędruszczak Tadeusz — Ostatnie lata Drugiej Rzeczypospolitej (1935—1939) Warszawa, 1970.
  • Kaden-Bandrowski Juliusz — Piłsudczycy Oświęcim, 1916.
  • Mirowicz Ryszard — Edward Rydz-Śmigły: działalność wojskowa i polityczna Warszawa, 1988.
  • Pepłoński Andrzej — Wywiad a dyplomacja II Rzeczypospolitej, Toruń, 2004.
  • Piłsudski Józef — Pisma zbiorowe. Warszawa, 1937.
  • Seidner Stanley S. — "The Camp of National Unity: An Experiment in Domestic Consolidation, " The Polish Review vol. XX, nos. 2-3, 1975, pp. 231–236.
  • Seidner Stanley S. — "Reflections from Rumania and Beyond: Marshal Śmigły-Rydz Rydz in Exile, " The Polish Review vol. XXII, no. 2, 1977, pp. 29–51.
  • Seidner Stanley S. — Marshal Edward Śmigły-Rydz Rydz and the Defense of Poland New York, 1978.
  • Serwatka Tomasz — "Edward Rydz-Śmigły, " Gazeta:Historia mało znana (January) 2007.
  • Stachiewicz Wacław — Wierności dochować żołnierskiej Warszawa, 1998.
  • Zaremba Paweł — Historia Dwudziestolecia 1918—1939 2 vols., Paris, 1967.

Отрывок, характеризующий Рыдз-Смиглы, Эдвард

– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Рыдз-Смиглы,_Эдвард&oldid=81269119»