Теллер, Эдвард

Эдвард Теллер
англ. Edward (Ede) Teller
Эдвард Теллер (1958)
Место рождения:	Будапешт, Венгрия
Место смерти:	Станфорд, Калифорния, США
Научная сфера:	физика
Научный руководитель:	В. Гейзенберг Ф. Хунд
Награды и премии:	Премия Эйнштейна (1958) Премия Энрико Ферми (1962) Премия Харви (1975) Национальная научная медаль США (1982)

Э́двард Те́ллер (англ. Edward Teller; 15 января 1908, Будапешт — 9 сентября 2003, Станфорд, Калифорния) — американский физик-теоретик венгерского происхождения, широко известный как «отец водородной бомбы». Он сделал значительный вклад в ядерную и молекулярную физику, спектроскопию (в частности, описал эффекты Яна — Теллера и Реннера — Теллера) и физику поверхности. Его расширение теории Энрико Ферми о бета-распаде, а именно понятие о переходах Гамова — Теллера, стало ключевой вехой в приложениях этой теории, а эффект Яна — Теллера и теория Брунауэра — Эммета — Теллера (БЭТ) сохранили свою изначальную формулировку и до сих пор являются опорой в физике и химии. Теллер также сделал вклад в теорию Томаса — Ферми, предшественницу теории функционала плотности, которая является стандартным инструментом в объяснении сложных молекул с точки зрения квантовой механики. В 1953 году Теллер, в соавторстве с Николасом Метрополисом и Маршаллом Розенблютом, написал статью, ставшую отправной точкой для применения метода Монте-Карло в статистической механике.

Теллер эмигрировал в США в 1930-е годы и был одним из первых сотрудников Манхэттенского проекта, связанного с разработкой первых атомных бомб. В этот период он также приложил большие усилия для разработки первых образцов термоядерного оружия, однако их реализация была отложена до окончания Второй мировой войны. После громкого свидетельства против своего коллеги по Лос-Аламосской лаборатории Роберта Оппенгеймера в слушании о допуске последнего к секретным сведениям, Теллер подвергся остракизму в научном сообществе. Он продолжал находить поддержку в правительстве США и военно-исследовательских институтах, в частности, благодаря своей пропаганде в защиту развития ядерной энергетики, мощного ядерного арсенала и всесторонних ядерных испытательных программ. Он стал одним из основателей Ливерморской национальной лаборатории имени Лоуренса, и долгое время был её руководителем и помощником руководителя.

В свои последние годы Теллер стал известен в качестве защитника дискуссионных технологических проектов по решению как военных, так и мирных задач, в том числе он выступал в поддержку создания искусственной гавани на Аляске с помощью термоядерного оружия (проект «Колесница»). Он был яростным защитником рейганской Стратегической оборонной инициативы (СОИ). В продолжение своей жизни Теллер прославился как своими научными способностями, так и сложными межличностными отношениями и непредсказуемыми личностными качествами, и считается одним из прототипов доктора Стрейнджлава в одноимённом фильме 1964 года.

Ранние годы жизни и начало карьеры

Эдвард Теллер родился 15 января 1908 года в Будапеште (Австро-Венгрия) в еврейской семье. Его отец, Макс Теллер, держал юридическую практику, а мать, Илона (в девичестве — Дойч), была пианисткой; у Эдварда была также старшая сестра Эмма. Как и многие евреи в Будапеште в то время, его семья перешла в христианство и была весьма религиозной, хотя Эдвард во взрослой жизни стал агностиком. В детстве он долго не говорил, зато очень увлёкся числами и мог даже сосчитать количество секунд в году.

Политический климат и послевоенные восстания в Венгрии, которые он наблюдал в юности, надолго внушили ему отвращение к коммунизму и фашизму. Из-за ограничения числа абитуриентов, введённого режимом Хорти Миклоша, Теллер в 1926 году уехал в Германию и поступил в Технологический институт Карлсруэ, где начал изучать инженерную химию. В 1928 году он увлёкся квантовой механикой и перебрался в Мюнхен. Будучи студентом, попал под трамвай и потерял правую ступню, в результате ему пришлось носить протез и Теллер до конца жизни хромал. В 1930 году он в Лейпцигском университете получил степень доктора философии по теоретической физике. Диссертация Теллера, выполненная под руководством Вернера Гейзенберга, была посвящена одному из первых точных квантовомеханических описаний молекулярного иона водорода. В том же году он познакомился с русскими физиками Георгием Гамовым и Львом Ландау. Пожизненная дружба с чешским физиком Георгом Плачеком оказала существенное влияние на научное и философское развитие Теллера. Кроме того, именно Плачек организовал проживание молодого учёного в Риме у Энрико Ферми, определив тем самым будущую научную карьеру Теллера.

Теллер провёл два года в Гёттингенском университете, и в 1933 году с помощью Международного комитета спасения покинул Германию. Некоторое время он работал в Англии, затем, около года, — в Копенгагене под началом Нильса Бора. В 1934 году он женился на Августе Марии «Мици» Харканьи, сестре друга детства.

В 1935 году по приглашению Гамова, который незадолго до этого занял должность заведующего кафедрой физики в Университете Джорджа Вашингтона, Теллер переехал в США и стал профессором. На этой должности до открытия ядерного деления в 1939 году он вместе с Гамовым занимался квантовой, молекулярной и ядерной теоретической физикой. В частности, в 1937 году он предсказал эффект Яна — Теллера, связанный с искажением формы молекул в ряде ситуаций, что влияет на химические реакции в металлах, и, в частности, на окраску некоторых металлических пигментов. Анализ, проведённый Теллером и Германом Артуром Яном (Hermann Arthur Jahn), был чисто математическим. В сотрудничестве с Полом Хью Эмметтом (Paul Hugh Emmett) и Стивеном Брунауэром (Stephen Brunauer) он сделал также большое достижение в поверхностной химии и физике, описав так называемую BET-теорию (названную по первым буквам её создателей).

В 1941 году, после получения американского гражданства, его интерес обратился к способам использования атомной энергии, как ядерной, так и термоядерной. Со вступлением США во Вторую мировую войну Теллер вошел в состав исследовательской группы по созданию атомной бомбы. По совету своего хорошего знакомого Теодора фон Кармана, специалиста по аэродинамике в Калифорнийском технологическом институте, также эмигрировавшего в США из Венгрии, Теллер начал совместную с Хансом Бете разработку теории распространения ударной волны. Гораздо позже их объяснение поведения газа за фронтом ударной волны сыграло большое значение в изучении вхождения ракет в атмосферу.

Дальнейшая карьера

• В 1946—1952 Теллер — профессор Чикагского университета, в 1946—1952 — заместитель директора Лос-Аламосской лаборатории.
• B 1953—1975 — профессор Калифорнийского университета в Беркли.
• С 1954 — директор вновь организованной Ливерморской радиационной лаборатории им. Лоуренса при Калифорнийском университете. Руководитель программы по созданию водородной бомбы (первое её испытание прошло на Маршалловых островах 1 ноября 1952). Теллер был членом генерального консультативного комитета Комиссии по атомной энергии США.
• В 1957—1973 — руководитель Операции «Плаушер», программы использования мирных ядерных взрывов на территории США, под его руководством произведено 27 взрывов.

Теллер принадлежал к тем американским ученым, которые настаивали на необходимости обеспечения приоритета США в сфере ядерных вооружений. Он выступал против запрещения ядерных испытаний в трех средах, за создание более эффективных и дешевых видов атомного оружия, поражающего цель с минимальным выпадением радиоактивных осадков, за развертывание лазерного оружия в космосе.

Кроме работ, связанных с атомным вооружением, Теллер занимался исследованиями в области квантовой механики, ядерной физики, спектроскопии многоатомных молекул, физической химии, физики космических лучей и элементарных частиц. Совместно с Г.Гамовым в 1936 сформулировал правило отбора при β -распаде, внес большой вклад в теорию ядерных взаимодействий. Независимо от других в 1947 постулировал существование мезоатомов.

• В 1962 Теллер был удостоен премии Э.Ферми Комиссии по атомной энергии США «за вклад в химическую и ядерную физику, за руководство исследованиями в области термоядерного синтеза и за усилия по укреплению национальной безопасности».
• В 1975 Теллер оставил пост профессора Калифорнийского университета.

Следующие три десятилетия Теллер работал советником правительства по вопросам политики в области ядерных вооружений и в начале 1980-х годов горячо поддержал Стратегическую оборонную инициативу Рейгана, известную также как программа «Звездных войн».

В 1979 году Теллер пережил сердечный приступ. В это же время произошла авария на АЭС Три-Майл-Айленд, незадолго перед которой на экраны вышел фильм «Китайский синдром» с Джейн Фондой в главной роли. Фонда одновременно была активным противником атомной энергетики, и в своей статье «I was the only victim of Three-Mile Island» (рус. «Я был единственной жертвой аварии на Три-Майл-Айленд»), напечатанной в Wall Street Journal, Теллер назвал её виновником приступа. На следующий день The New York Times отметил, что статья была размещена на правах рекламы и спонсировалась Dresser Industries, изготовителем дефектного клапана, признанного причиной аварии.

В 1994 году посетил Российский федеральный ядерный центр (РФЯЦ-ВНИИТФ, Снежинск) во время проведения международной конференции.

Эдвард Теллер в течение 20 лет консультировал и направлял израильское научное сообщество по ядерной тематике. С 1964 по 1967 годы Теллер шесть раз посетил Израиль, где читал лекции по общим вопросам теоретической физики в Тель-Авивском университете. Ему понадобился целый год, чтобы убедить ЦРУ в том, что Израиль располагает ядерным потенциалом, пока наконец в 1976 году представитель ЦРУ Карл Даккетт не сообщил в своих показаниях Конгрессу США о наличии у Израиля ядерного потенциала, сославшись на надёжную информацию, полученную от одного «американского учёного» (Эдварда Теллера). Примерно в 1990 году Теллер признал, что источником этой информации действительно был он.

Литература

На русском:

• Храмов Ю. А. Теллер Эдвард (Teller Edward) // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 259. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)

На английском:

• [str.llnl.gov/str/pdfs/07_98.pdf Celebrating Edward Teller at 90] // Science & Technology Review / Ed. by J. Smart J.. — Livermore, California: Lawrence Livermore National Laboratory, 1998. — Vol. 7.
• Dyson F. J. [www.nasonline.org/member-directory/deceased-members/49823.html Edward Teller]. — National Academy of Sciences, 2009. — Vol. 90. — P. 412—431.
• Goodchild P. [books Edward Teller, the Real Dr. Strangelove]. — Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 2004. — 520 p. — ISBN 9780674016699.
• Magill F. N., Aves A. [books.google.ru/books?id=uiQAaGgOChIC&pg=PA3631 Edward Teller] // Dictionary of World Biography. — Routledge. — 1999. — P. 3631—3634. — ISBN 9781579580483.

Ссылки

На русском:

• [www.krugosvet.ru/enc/nauka_i_tehnika/voennaya_tehnika/TELLER_EDVARD.html Теллер, Эдвард] // Энциклопедия «Кругосвет».

Отрывок, характеризующий Теллер, Эдвард

В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.