Эдвин Святой

Эдвин Святой англ. Saint Edwin<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Нортумбрии
616 — 12 или 14 октября 633
Предшественник:	Этельфрит
Преемник:	Энфрит и Осрик
Рождение:	ок. 585
Смерть:	12 или 14 октября 633 местечко Хэтфилд-Чейз в графстве Йоркшир
Место погребения:	монастырь Стренескальк (Витби)
Отец:	Элла Дейрский
Супруга:	1-я: Квенбурга 2-я: Этельбурга
Дети:	От 1-го брака: сыновья: Осфрит, Эдфрит От 2-го брака: дочь: Энфледа

Эдвин Святой (др.-англ. Edwin или Eadwine; ок. 585 — 12 или 14 октября 633) — король Нортумбрии, правил в 616 — 633 годах. Эдвин принял в 627 году христианство и позднее был причислен к лику святых. Погиб в битве при Хэтфилде, потерпев поражение от объединённых войск бриттов и мерсийских англов.

Биография

Эдвин был сыном Эллы, короля Дейры. После его смерти в 588 году престол в Дейре захватил, согласно Англосаксонской хронике, некий Этельрик, чьё происхождение однозначно не установлено (возможно, он был сыном или братом Эллы), а с 604 года — Этельфрит, муж дочери Эллы и король Берниции. В правление этих монархов Эдвин был вынужден скрываться в соседних государствах: по свидетельствам Реджинальда Даремского и Джеффри Монмутского, в детстве он жил у короля Гвинеда Кадвана, затем — в Мерсии, и наконец — у короля Восточной Англии Редвальда. Последний в 616 году разбил Этельфрита у реки Идлы, в результате чего Эдвин был избран королём Нортумбрии.

Став правителем Нортумбрии, Эдвин смог подчинить своей власти бо́льшую часть современной Северной Англии и завоевать последнее бриттское королевство в Пеннинах Элмет. После смерти Редвальда Эдвин стал самым могущественным англосаксонским монархом и был признан бретвальдой всей англосаксонской Британии. По словам Беды Достопочтенного, Эдвин «достиг такого могущества, как ни один король до него». Беда также отмечает, что Эдвину покорились Мэн и Англси. Правление Эдвина имело существенное значение для развития тенденций интеграции англосаксонских государств в единое государственное образование. Хотя Кент так и не признал верховенства Эдвина, остальные королевства гептархии образовали некоторое подобие конфедеративного образования под верховной властью Эдвина. Однако это объединение не имело прочной основы и опиралось лишь на личные связи Эдвина с королями южных англосаксонских государств и после его смерти сразу распалось.

Как правитель, Эдвин сумел установить в своём государстве порядок и правосудие. Беда Достопочтенный так описывает состояние Англии в период его правления:

Говорят, что в то время в Британии - вернее в той её части, которой владел король Эдвин, - царил такой мир, что женщина с грудным младенцем на руках могла пройти через весь остров от моря до моря безо всякого вреда для себя. Этот король так заботился о благе своего народа, что велел установить на дорогах возле источников с чистой водой столбы и повесить на них медные кубки для утоления жажды путников.

Первой женой была Эдвина была дочь короля Мерсии Керла Квенбурга (ум. ок. 616), от которой Эдвин имел сыновей Осфрита (от англосак. «Божество мира») и Эдфрита (от англосак. «Власть мира»). В 625 году Эдвин женился вторично, взяв супругой дочь короля Кента Этельберта, находящуюся в родстве с королевским домом Меровингов. Вместе с женой в столицу Эдвина, Йорк, прибыл христианский миссионер Паулин, который начал активную проповедническую деятельность в Нортумбрии.

С образом Эдвина связано несколько старинных английских легенд. Одна из наиболее известных содержится в «Церковной истории» Беды Достопочтенного и рассказывает о судьбе одного из тэнов, Эдвина Лиллы, который заслонил своим телом короля, когда на него с мечом, смазанным ядом, набросился убийца, подосланный королём Уэссекса Квихельмом. В ту же ночь у Эдвина родилась дочь по имени Энфледа, и король пообещал Паулину, что он вручит дочь богу, если с его помощью сможет повергнуть врага, подославшего к нему убийцу. Вскоре, по словам Беды, Эдвин отправился с войском в Уэссекс, «сразил пять королей и убил великое множество их людей».

Существует свидетельства о войне, которую в начале 620-х годов Эдвин вёл с правителем Ульстера Фиахной из рода Дал Арайде. В ирландских анналах сообщается, что в 623—624 годах Фиахна осаждал или штурмовал Беббанбург, столицу Берниции. Предполагается, что война была вызвана борьбой правителей двух государств за контроль над островом Мэн. Смерть Фиахны в 626 году от рук его тёзки, Фиахны мак Деммайна из Дал Фиатах, а затем смерть и второго Фиахны год спустя в бою против Дал Риады, вероятно, облегчили для Эдвина путь для установления гегемонии в Ирландском море.

Большое значение имело принятие Эдвином христианства. Согласно свидетельству Беды, в пользу новой религии высказалась англосаксонская аристократия и жрецы. 12 апреля 627 года в Йорке, в церкви святого апостола Петра, наскоро построенной из дерева, состоялось крещение короля с семьёй и свитой. Эдвин много способствовал распространению христианства на севере Англии. По данным «Истории бриттов» Ненния и «Анналов Камбрии» Эдвина крестил Рин, сын короля бриттов Уриена. Англосаксонские источники не упоминают об этом; к тому же Рин не имел сана священника и стал королём после отца. Возможно, Эдвин действительно принял крещение, находясь в изгнании у бриттов, но тогда трудно понять, зачем ему было креститься вторично.

Могущество Эдвина оказалось непрочным. Против него выступил король бриттов Гвинеда Кадваллон. По валлийской легенде, он был другом Эдвина, когда тот во время своего изгнания жил у его отца Кадвана. Однако позже королевство Кадваллона не раз страдало от нападений англов; с его стороны война была попыткой изгнать захватчиков и вернуть земли бриттов, утраченные в правление Этельфрита. В 633 году (по другим сведениям, в 632 году) Кадваллон в союзе с королём Мерсии Пендой напал на Эдвина. 12 (14) октября при Хэтфилде (местечко Хэтфилд-Чейз в графстве Йоркшир) противоборствующие стороны сошлись в сражении. Несмотря на численное превосходство противника, сражение проходило на равных, пока не был убит стрелой старший сын Эдвина Осфрит. Эдвин в отчаянии бросился на неприятеля и был убит, а его войско оставшееся без полководца разгромлено. Эдвин был похоронен в монастыре Стренескальк (Витби). Позже он был объявлен мучеником и канонизирован.

После его смерти королева Этельбурга и Паулин бежали в Кент, власть в Берниции перешла к Энфриту, сыну Этельфрита, а в Дейре утвердился Осрик, двоюродный брат Эдвина. В следующем году они погибли в борьбе с Кадваллоном, но в 634 году последний потерпел поражение от Освальда, брата Энфрита, которому удалось вновь объединить Нортумбрию.

Прославление

День памяти в Католической церкви — 12 октября.

Литература

• Эдвин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.vostlit.info/Texts/rus5/Beda/frametext2.htm Беда Достопочтенный. Церковная история. Пер. на русск. Эрлихман В. В.]
• Англосаксонские хроники
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/6.htm Северная Европа] // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Предшественник: Этельфрит

Король Нортумбрии 616—633

Преемник: Энфрит Осрик

Отрывок, характеризующий Эдвин Святой

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.