Стёртевант, Эдгар Говард
| Эдгар Говард Стёртевант | |
| англ. Edgar Howard Sturtevant | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Научная сфера: | |
| Альма-матер: | |
Эдгар Говард Стёртевант (англ. Edgar Howard Sturtevant; 7 марта 1875, Джексонвилл[en], штат Иллинойс — 1 июля 1952, Брэнфорд[en], штат Коннектикут) — американский языковед.
Биография
Родился в Джексонвилле (штат Иллинойс). Старший брат Альфреда Стёртеванта. Окончив в 1898 году университет штата Индиана, в 1901 году защитил кандидатскую диссертацию по падежным формам латинского языка в Чикагском университете. Далее преподавал классическую филологию в Колумбийском университете (1907—1920), затем перевёлся на факультет лингвистики в Йельский (с 1923); с 1927 года — профессор. Проводил полевые исследований индейских языков и современного варианта английского языка. Будучи наряду с Морисом Блумфилдом и Джорджем Боллингом одним из членов организационного комитета по учреждению лингвистического общества США (1924), с 1931 года являлся его президентом. Организовал Летние лингвистические институты (1928 год).
Основные труды Стёртеванта лежат в области сравнительно-исторического индоевропейского языкознания (ларингальная теория, «индо-хеттская гипотеза»), хеттского языка, общего языкознания и классической филологии. Явился отцом индо-хеттской гипотезы, впервые сформулированной в 1926 году и основанной на его плодотворном труде, результатом чего явилось установление индоевропейского характера хеттского языка (и анатолийских языков в общем) и наличия в хеттском более архаичных черт, чем обычно до того реконструируемые формы для праиндоевропейского. Автор первой научно приемлемой грамматики, хрестоматии и словаря. Сформулировал закон Стёртеванта (удвоенное написание хеттских срединных смычных соответствует индоевропейским глухим смычным или их эквивалентам). Заложил основы того, что впоследствии получило название закона Гётце-Виттмана (Goetze — Wittmann) (спирантизация нёбных смычных перед u в качестве основы происхождения centum-satem изоглоссы). Пересмотренное в 1951 году издание грамматики хеттского языка по-прежнему актуально, хотя в 2008 году появилась более полная грамматика Хоффнера-Мелчерта.
Сочинения
- Linguistic change. An introduction to the historical study of language, 2 ed., Chi., 1942
- A comparative grammar of the Hittite language, Phil., 1933; 2 rev. ed., v. I, New Haven, 1951 (совм. с E. A. Hahn)
- A Hittite glossary, 2 ed., Phil., 1936
- Linguistic change. An introduction to the historical study of language, 2 ed., Chi., 1942
- Sturtevant, Edgar H. (1931). Hittite glossary: words of known or conjectured meaning, with Sumerian ideograms and Accadian words common in Hittite texts. Language, Vol. 7, No. 2, pp. 3-82., Language Monograph No. 9.
- Sturtevant, Edgar H. (1932). «The Development of the Stops in Hittite». Journal of the American Oriental Society (Journal of the American Oriental Society, Vol. 52, No. 1) 52 (1): 1-12. doi:10.2307/593573. JSTOR 593573.
- Sturtevant, Edgar H. (1940). The pronunciation of Greek and Latin. 2d. ed. Philadelphia: Linguistic Society of America, 1940. Review at Whatmough, J., «The Pronunciation of Greek and Latin by Edgar H. Sturtevant», Classical Philology, Vol. 36, No. 4 (Oct., 1941), pp. 409—411.
- Sturtevant, Edgar H. A. (1933, 1951). Comparative Grammar of the Hittite Language. Rev. ed. New Haven: Yale University Press, 1951. First edition: 1933.
- Sturtevant, Edgar H. A. (1942). The Indo-Hittite laryngeals. Baltimore: Linguistic Society of America.
- Sturtevant, Edgar H. (1940). «Evidence for voicing in Hittite g». Language (Language, Vol. 16, No. 2) 16 (2): 81-87. doi:10.2307/408942. JSTOR 408942.[1]
- Sturtevant, Edgar H. A., & George Bechtel (1935). A Hittite Chrestomathy. Baltimore: Linguistic Society of America.
Напишите отзыв о статье "Стёртевант, Эдгар Говард"
Литература
- Hahn E. A., Edgar Howard Sturtevant, «Language», 1952, v. 28, № 4.
Отрывок, характеризующий Стёртевант, Эдгар Говард
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
