Эдди, Дуэйн
Поделись знанием:
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
| Дуэйн Эдди | |
 Дуэйн Эдди в 60-ых годах | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Страна | |
| Профессии | |
| Жанры | |
| Лейблы |
Jamie Records |
Дуэйн Эдди (англ. Duane Eddy, родился 26 апреля 1938 года) — американский гитарист, лауреат Грэмми, считающийся пионером гитарного «твэнга»[1], главным в 1950-х годах (наряду с Чаком Берри) популяризатором электрического гитарного звука и (согласно Allmusic) самым успешным рок-н-ролльным инструменталистом всех времен[2].
Звёздные годы Эдди были связаны с продюсером Ли Хэйзлвудом (они начали сотрудничество с 1954 года); пик его творчества ознаменовали хит-синглы: «Rebel-'Rouser», «Cannonball», «Peter Gunn», «Forty Miles of Bad Road» и «Shazam!». В период с 1958 по 1963 годы 15 синглов входили Top 40 списка Billboard Hot 100[1]. В 1986 году Эдди стал лауреатом Грэмми с композицией «Peter Gunn» (в номинации Best Rock Instrumental)[3].
В числе гитаристов, называвших Дуэйна Эдди в числе основных влияний, — Джордж Харрисон, Дэйв Дэвис (The Kinks), Хэнк Марвин (The Shadows), Джон Энтвистл (The Who), Брюс Спрингстин, Дик Дэйл, Эдриан Белью (King Crimson), Билл Нелсон (Be Bop Deluxe), Марк Нопфлер (Dire Straits). В 1994 году Дуэйн Эдди был введён в Зал славы рок-н-ролла[2].
Содержание
Личная жизнь
С 1962 по 1968 годы был женат на кантри-певице Джесси Колтер[4].
Награды
- Number One World Musical Personality (NME Poll, UK, 1960)
- Rock and Roll Hall of Fame (1994)
- Grammy (Best Rock Instrumental, «Peter Gunn», 1986)
- Grammy (номинация: Best Country Instrumental, альбом «Doc Watson», 1992)
- Rockwalk (1997)
- «Chetty» award (Chet Atkins, 2000)
- Guitar Player Magazine (Legend Award, 2004)
Избранная дискография
Синглы
- «Movin' N' Groovin'» (1958, #72)
- «Rebel-'Rouser» (1958, #6)
- «Ramrod» (1958, #27)
- «Cannonball» (1958, #15)
- «The Lonely One» (1959, #23)
- «Yep!» (1959, #30)
- «Forty Miles of Bad Road» (1959, #9)
- «The Quiet Three» (1959, #46)
- «Some Kind-A Earthquake» (1959, #37)
- «First Love, First Tears» (1959, #59)
- «Bonnie Came Back» (1960, #26)
- «Shazam!» (1960, #45)
- «Because They’re Young» (1960, #4)
- «Kommotion» (1960, #78)
- «Peter Gunn» (1959 и 1960, #27)
- «Pepe» (1961, #18)
- «Theme from Dixie» (1961, #39)
- «Ring of Fire» (1961, #84)
- «Drivin' Home» (1961, #87)
- «My Blue Heaven» (1961, #50)
- «Deep in the Heart of Texas» (1962, #78)
- «The Ballad of Paladin» (1962, #33)
- «(Dance With The) Guitar Man» (1962, #12)
- «Boss Guitar» (1962, #28)
- «Lonely Boy, Lonely Guitar» (1963, #82)
- «Your Baby’s Gone Surfin'» (1963, #93)
- «The Son of Rebel Rouser» (1964, #97)
- «You Are My Sunshine» (1976, #50)
- «Peter Gunn» (with The Art of Noise)(1986, #50)
Альбомы
- Have 'Twangy' Guitar Will Travel (#5) — Jamie JLP-3000 (Mono)/JLPS-3000 (Stereo) — 1958
- Especially for You (#24) — Jamie JLPM-3006/JLPS-3006—1959
- The «Twangs» the «Thang» (#18) — Jamie JLPM-3009/JLPS-3009—1959
- Songs of Our Heritage — Jamie JLPM-3011/JLPS-3011—1960
- $1,000,000.00 Worth of Twang (#10) — Jamie JLPM-3014/JLPS-3014—1960
- Girls! Girls! Girls! (#93) — Jamie JLPM-3019/JLPS-3019—1961
- $1,000,000.00 Worth of Twang, Volume 2 — Jamie JLPM-3021/JLPS-3021—1962
- Twistin' With Duane Eddy — Jamie JLPM-3022/JLPS-3022—1962
- Twistin' 'N' Twangin (#82) — RCA LPM-2525 (Mono)/LSP-2525 (Stereo) — 1962
- Twangy Guitar — Silky Strings (#72) — RCA LPM-2576/LSP-2576—1962
- Surfin' — Jamie JLPM-3024/JLPS-3024—1963
- Duane Eddy & The Rebels—In Person — Jamie JLPM-3025/JLPS-3025—1963
- Dance with the Guitar Man (#47) — RCA LPM-2648/LSP-2648—1963
- «Twang» a Country Song — RCA LPM-2681/LSP-2681—1963
- «Twangin'» Up a Storm! (#93) — RCA LPM-2700/LSP-2700—1963
- 16 Greatest Hits — Jamie JLPM-3026/JLPS-3026—1964
- Lonely Guitar (#144) — RCA LPM-2798/LSP-2798—1964
- Water Skiing — RCA LPM-2918/LSP-2918—1965
- Twangin' The Golden Hits — RCA LPM-2993/LSP-2993—1965
- Twangsville — RCA LPM-3432/LSP-3432—1965
- The Best of Duane Eddy CP-490 (Mono)/CPS-490 (Stereo) — 1965
- Duane Eddy Does Bob Dylan— Reprise R-6218 (Mono)/RS-6218 (Stereo) — 1966
- The Roaring Twangies — Reprise R-6240/RS-6240—1967
- The Vintage Years — Sire SASH-3707-2—1975
- Pure Gold — RCA ANL1-2671—1978
- Duane Eddy — Capitol ST-12567—1987
Фильмография
- «Because They’re Young» (1960)
- «A Thunder of Drums» (1961)
- «The Wild Westerners» (1962)
- «The Savage Seven» (1968)
- «Kona Coast» (1968)
Напишите отзыв о статье "Эдди, Дуэйн"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.britannica.com/eb/article-9096199 Duane Eddy]. Encyclopedia Britannica. Проверено 18 мая 2010. [www.webcitation.org/66OKGw8Wv Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
- ↑ 1 2 Richie Unterberger. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:kifyxqe5ldhe~T1 Duane Eddy biography]. www.allmusic.com. Проверено 18 мая 2010. [www.webcitation.org/66OKIIui4 Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
- ↑ [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:kifyxqe5ldhe~T52 Duane Eddy Grammy Award]. www.allmusic.com. Проверено 18 мая 2010. [www.webcitation.org/66OKIoHft Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
- ↑ [www.allmusic.com/artist/jessi-colter-mn0000337271/biography Jessi Colter — Biography] (англ.). AllMusic. Проверено 14 марта 2015.
Ссылки
- [www.modernguitars.com/archives/001308.html 2005 Интервью с Дуэйном Эдди]
Отрывок, характеризующий Эдди, Дуэйн
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
